Прокофьев: иная жизнь. Музыкальные и житейские победы сергея прокофьева

2016 год – юбилейный для великого композитора Сергея Прокофьева и великого писателя Михаила Булгакова. Они родились в 1891, весной: композитор – в апреле, писатель – в мае. Оба – родом с Украины. Булгаков рвался за пределы страны, где ему было тесно, душно, – не пустили: об этом много написано. Прокофьев, напутствуемый Луначарским, счастливо уехал из постреволюционной России в 1918. Но он вернулся. Нет ни одной статьи, ни одной книги, посвященной жизни Прокофьева, в которой не ставился бы вопрос:

«Почему?» Почему вернулся из Европы – в несвободную страну в самые черные годы.

Была ли Судьба благосклоннее к нему?

Я категорически против бытового любопытства к биографии выдающегося человека. Но у каждого из великих есть такие жизненные моменты, о которых важно знать тем, кому они по-настоящему дороги. Причины возвращения Прокофьева в СССР так же значимы для понимания его творчества, как, к примеру, причины дуэли Пушкина и Дантеса для проникновения в глубины последних сочинений поэта.

Датой окончательного приезда композитора в СССР чаще всего называют 1936 год.

Характерная деталь: он принимает решение остаться в своей стране накануне 100-летия со дня гибели Пушкина.

Есть в таком совпадении некая двойственность. С одной стороны, это момент светлый: возвращение на родину было освещено именем великого поэта. С другой – словно мелькнула тень от тягостных последних дней жизни Пушкина.

1936 год стал самым пушкинским в творчестве композитора: он приступил к работе над музыкой к драматическим спектаклям «Евгений Онегин», «Борис Годунов», к кинофильму «Пиковая дама», над романсами на стихи поэта. После столь яркой, кульминационной страницы далее в жизни Сергея Прокофьева пушкинские ноты звучали неявно. А ведь могла бы родиться опера о Пушкине по булгаковской пьесе «Последние дни». Ее план обсуждался Прокофьевым и Булгаковым…

В конце 1920х-начале 1930х Сергей Прокофьев приезжал в Советскую Россию с концертами, приезжал, чтобы увидеть московскую и ленинградскую постановки оперы «Любовь к трем апельсинам». Даже получил советский паспорт. Конечно, это были официальные визиты, короткие визиты-праздники. Прокофьев не мог заметить ничего из того, что должно было насторожить его. Почти ничего. Крохотные «почти» все же мелькают в его дневниковых записях. Чтобы заметить, понять – требовалось время даже тем, кто жил здесь. В своем творчестве Прокофьев демонстрировал блестящие формы рационально-аналитической работы с музыкальным материалом, но он не был склонен к анализу практических жизненных ситуаций, тем более, к прогнозу их развития.

Композитор видел, что музыкальная жизнь на его родине кипит, его музыкой интересуются, она – звучит.

Для него была очень важна не просто возможность творческого самовыражения, но и общественный интерес, а именно: исполнение сочинений, полные залы на концертах, спектаклях, внимание прессы – одним словом, востребованность, признание.

Стоит уточнить: композитор вовсе не стремился к таким проявлениям успеха, которые свидетельствовали бы об артистическом самолюбовании. Уже много было сказано о доминировании экстравертных качеств в личности Прокофьева. Это справедливо. Но есть еще одна деталь: наверное, до последних дней музыкант сохранил некоторую детскость в отношениях с внешним миром. Ему дороги были моменты похвалы, поощрения – и это, я настаиваю, детская потребность, а не «взрослое» тщеславие. Как бы в молодости он ни бравировал своим «равнодушием» к реакции публики, без диалога со слушателем, без живого отклика он не мог обойтись.

В Европе Прокофьеву было не так просто добиться щедрой похвалы: рядом находился Игорь Стравинский, «молодые французы». Интерес к композитору как к «музыкальной диковинке» из Страны Советов постепенно угасал. Он это чувствовал и стремился к другой ситуации. Может быть, это стремление сыграло важную роль в решении вернуться.

А что касается атмосферы, сложившейся в СССР… Михаил Ромм, с которым Прокофьев работал над «Пиковой дамой», писал: «Каждый день мы узнавали что-нибудь страшное и удивительное. Так что под конец стали уже сомневаться, на каком свете живем». В воспоминаниях Ильи Эренбурга, относящихся к 1937 году, есть такой момент: «Однажды в клубе <писателей > я встретил С.С. Прокофьева – он исполнял на рояле свои вещи. Он был печален, даже суров, сказал мне: «Теперь нужно работать. Только работать. В этом спасение….»

Можно размышлять о том, какую музыку писал бы Прокофьев, оставшись за рубежом. Кто-то скажет: не было бы того, что часто называют упрощением, отказом от себя. Мне кажется, что в созданных Прокофьевым еще в 1920х годах сочинениях – таких, как опера «Огненный ангел», Вторая симфония, – содержится такая высокая концентрация стилевой, языковой сложности, такое мощное опережение своего времени, что даже сегодня, в 2016 году, мы не вполне готовы воспринимать их объемно, целостно. Образно говоря, Прокофьев уже тогда видел ХХ век в перспективе, предвидел Шнитке, Тищенко, Щедрина.

Наверное, это звучит несколько цинично, но без тех трагических испытаний, которые пришлось преодолеть Сергею Прокофьеву, не родилась бы его гениальная Седьмая симфония.

При всей прозрачности в ней скрыта такая глубина понимания жизни, которая доступна только мастерам в их последнем слове. В ней и свет, и тень, и бездна, и ясная линия горизонта. Прокофьеву нужно было пройти свой путь, чтобы для безмерного содержания найти простую, лаконичную форму. И в этом уж точно нет компромисса.

Был ли Мастер прав, вернувшись на родину?.. Рискну предположить: в Седьмой симфонии, последней, прощальной, он мудр и светел — как ни в одном другом сочинении.

Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите левый Ctrl+Enter .

Академическая музыка XX века в лицах

Сергей Прокофьев мог бы стать не только признанным композитором, но и писателем. Несмотря на сложные обстоятельства и характер, и его творчество оставались оптимистичными. Без сомнения, его произведения является важным элементом академической музыки XX столетия. Concepture продолжает освещать наиболее видных композиторов этого периода.

Возможно вы не знали:

Дитя Солнца С 1916 по 1921 год Прокофьев собирал альбом автографов своих друзей, которые отвечали на вопрос: «Что вы думаете о солнце?». В последствии он получит название «Деревянная книга». Среди ответивших – К. Петров-Водкин, А. Достоевская, Ф. Шаляпин, А. Рубинштейн, В. Бурлюк, В. Маяковский, К. Бальмонт. Творчество Прокофьева часто называют солнечным, оптимистичным, жизнерадостным. Даже место его рождения (село Сонцовка) он сам называл на малороссийский манер – Со(л)нцевкой.

Любимчик властей В 30-е власти СССР зовут его домой и обещают статус «первого композитора», лучшие условия, при том, что в целом к репатриантам относятся довольно плохо (называя их «перебежчиками»). Ему предоставили огромную квартиру в доме на Земляном валу, 14, где проживали летчик В. Чкалов, поэт С. Маршак и др. Ему позволили привезти синий «Форд» и обзавестись личным водителем. После войны Прокофьев в основном жил на даче в подмосковном поселке Николина гора (купленную на сталинскую премию).

Музыкальный вундеркинд Любовь к музыке маленькому Сергею привила его мать Мария Григорьевна, которая была хорошей пианисткой. В пять лет он сочинит свое первое произведение – пьесу «Индийский галоп». К десяти годам он уже напишет оперу «Великан» и первый акт второй оперы «На пустынных островах».

Поэт и исследователь Игорь Вишневецкий написал биографию Сергея Прокофьева. Отдельные главы, обнародованные в Сети, вызвали широкий резонанс и пристальное внимание - труд Вишневецкого огромен и фундаментален. Заведующий отделом культуры «Частного корреспондента» Дмитрий Бавильский расспрашивает исследователя о великих композиторах ХХ века. Автор рассказывает о своей книге, месте музыки в ХХ веке, о Стравинском и Шостаковиче.

- Игорь, кого вы считаете самым великим композитором ХХ века? Почему?

Стравинский соединял в себе дионисийское и аполлоническое начала, Прокофьев - волю и оптимизм, а Шостакович был олицетворением всего страдательного…

Вопрос коварный. Многие согласились бы на том, что величайший - это, наверное, Игорь Стравинский (сам он это слышал не раз при жизни и ни разу не опроверг). Стравинский соединил в своей музыке всё, что только возможно было соединить в его время: от церковных жанров до импрессионизма, от русской обрядовой песни до джаза, от мещанского романса XIX века до додекафонии, был и русским «варваром», и «культурным» западным европейцем, и проповедующим «эстетический радикализм» американцем, всех удивил, на всех повлиял, несколько раз сменил музыкальную физиономию до неузнаваемости.

Но по мне, формулировка «самый великий» спрямляет положение дел. Стравинский - не Моцарт, писал он без искромётной лёгкости, значительным мелодическим даром не обладал.

Ещё в 1920-е годы в Западной Европе стали раздаваться голоса, что если кто и пишет, как современный Моцарт, с классической ясностью, так это Прокофьев. Сам он любил повторять: «Я просто классический композитор, которого поймут через 50 лет».

- Как бы вы распределили роли в триумвирате Стравинский - Прокофьев - Шостакович?

Стравинский - умный мастер, знавший, что делает, и практически всегда достигавший успеха. Но это на поверхности. В аполлоническом интеллектуале, каким мир запомнил его по последним десятилетиям жизни, было дионисийское нутро, проявлявшееся во многих ранних сочинениях, и в поступках, и в бытовом поведении - всю жизнь.

Композитор Владимир Мартынов рассказывал мне, что его отец, занимавший одно время пост секретаря Союза композиторов, встречался со Стравинским за границей, кажется в Югославии, в 1960-е, и восьмидесятилетний композитор выпивал за разговором без особого труда бутылку водки.

Это вообще деталь, повторяющаяся в рассказах о великих, - достаточно вспомнить историю с бутылкой вина, осушавшейся престарелым, но бодрым Гёте на глазах у изумлённых посетителей его веймарского дома каждое утро.

«Это что, - говорили Мартынову-старшему присутствовавшие по поводу застольного поведения Стравинского, - а вот раньше он ещё и отплясывал на столе».

Представить Прокофьева и Шостаковича «отплясывающими на столе» после бутылки водки очень и очень трудно.

Прокофьев - страстный, волевой в музыке, воплощение трезвости и ясности в жизненном поведении.

Отказывался, как мы знаем, от чрезмерного курения и употребления алкоголя, принадлежал к рационально трактующей Священное Писание церкви «Христианской науки». Но вера в торжество разумного над хаотическим не раз подводила его: жизненный поток неразумен по своей природе.

Стравинский и Прокофьев постоянно оглядывались друг на друга. Первый из опасения, что младший соотечественник потеснит и переиграет его по известности и славе; Прокофьев же, зная, что многому может поучиться у старшего коллеги.

Шостакович глядел на обоих с восхищением, но если Прокофьев понимал масштабы таланта Шостаковича, то Стравинский делал вид, что такого композитора, как Шостакович, не существует.

Из всех троих Шостакович наиболее погружён в героический и ничтожный мир человеческого, и оттого у него так очевиден страх смерти.

Ни у Стравинского, верующего православного, ни у Прокофьева, убеждённого в соответствии с «Христианской наукой» в иллюзорности материального мира и связанных с ним страданий и смерти, такого страха нет в помине.

Подводя итог, можно сказать, Стравинский соединял в себе дионисийское и аполлоническое начала, Прокофьев воплощал волю и оптимизм, а Шостакович был олицетворением всего страдательного и одновременно протеста против страдательного положения, в которое часто бывал поставлен человек XX века.

- Как вы относитесь к утверждению, что в ХХ веке симфоническая музыка заменила России философию?

Я его принимаю. Не только симфоническая музыка, но музыка вообще, в том числе оперная и камерная, музыка популярная и прикладная, как и размышления об этой музыке на фоне тектонических сдвигов в обществе.

Ясно, что Россия тут шла следом за Германией. Сонатная форма у Гайдна, Моцарта, Бетховена с её столкновением и синтезом противоположностей - явление того же типа, что и троичная диалектика Гегеля (тезис - антитезис - синтез).

В России философия в прежнем академическом смысле утратила связь с реальными процессами, это задолго до музыкантов почувствовал Андрей Белый, высмеяв в собирательном персонаже Задопятове «передовые» профессорские умствования.

Кстати, себя Белый считал философом практического разума (так он определял поэтов) и начинал с имитаций музыки в прозопоэтических «симфониях».

- Почему для жизнеописания вы выбрали именно Прокофьева?

На мой взгляд, Прокофьев - наиболее жизненно полнокровный изо всех русских композиторов XX века. От лучших его сочинений остаётся ощущение почти физического счастья. Писать о таком художнике - большое удовольствие.

Мне также кажется, что я понимаю, почему Прокофьев уехал из России в 1918-м и почему вернулся обратно в 1936-м. Я тоже в начале 1990-х надолго уехал из России.

Революционное время, восхищающее нас быстротой перемен, не благоприятствует серьёзному творчеству. Точнее, оно даёт ему мощный импульс, но нужно держаться на расстоянии, чтобы тебя не выжгло. Прокофьев вернулся в СССР, когда, как он выражался, «советская революция» закончилась, наступил сталинский термидор.

Я думал о Прокофьеве многие годы. Недавно нашёл ученическую работу 1977 года о «Ромео и Джульетте», где, кстати, ссылаюсь на статью советского музыковеда Ивана Мартынова, рассказ которого о Стравинском только что приводил.

Жизнь Прокофьева делится на две части - до и после возвращения в СССР. Какой из этих периодов кажется вам более интересным и плодотворным?

Наиболее интересным мне представляется период с примерно 1917-го по примерно 1945 год: с начала революции и Гражданской войны (в которой Прокофьев симпатизировал белым) до окончания Второй мировой войны, на которое - а именно на атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки - Прокофьев откликнулся, безо всякой симпатии, саркастическим моностихом-перевёртышем: «Там уж уран! полки в резерв и клоп наружу! мат!»

Период этот включает как заграничные годы, так и время после возвращения в СССР. Это пора подлинного открытия себя, лучших прокофьевских опер - импровизационной «Любви к трём апельсинам», демонологического «Огненного ангела», второй редакции «Игрока» с сильным евразийским подтекстом (в 1920-е годы композитор активно общался с лидерами евразийцев), героико-революционного «Семёна Котко», поразительного по лирической чистоте «Обручения в монастыре», превышающей себя самоё сверхоперы «Война и мир», создававшейся как проекция на современность событий Отечественной войны 1812 года, гениальных, космически заклинательных кантат - «Семеро их», «Кантаты к ХХ-летию Октября», «Здравицы», Третьего фортепианного концерта, балетов, в которых один лучше другого и самый известный из них «Ромео и Джульетта», циклопической по мощи симфонической музыки от Второй симфонии до «Оды на окончание войны», музыки к фильмам Сергея Эйзенштейна, лёгшей в основу разрабатывавшегося ими совместно принципа «вертикального монтажа», камерной музыки, сочетавшей железную волю и пронзительный лиризм... Это почти весь Прокофьев, каким его любит слушатель.

Резкого стилистического перехода от досоветского к советскому периоду у Прокофьева не было. В жизни Прокофьев тоже стремился сохранить цельность и преемственность - не прерывал ни дореволюционных, ни заграничных контактов.

Потом началась холодная война, и свободное общение поверх границ стало абсолютно невозможным.

- Что бы вы ответили тем, кто считает музыку Прокофьева сложной?

Всякое настоящее искусство непросто, требует заинтересованного соучастия. В данном случае - вслушивания. Ведь музыка, как мы уже признали, оказалась для русских в XX веке чем-то вроде замены практической философии.

Наградой сделавшему усилие слушателю будут открывшиеся неожиданные смыслы, которые, может быть, перевернут наши представления о мироздании, о месте и возможностях человека в истории. Искусство должно изумлять и потрясать, и музыка Прокофьева способна на это.

Вступить в диалог с тем, что понятно легко и сразу, нельзя. Когда смыслы лежат на поверхности, охоты рыть под ними вглубь нет.

- Чем вызвано обилие книг и публикаций о Прокофьеве и его окружении в последнее время?

В отечественной культуре - пора переоценки наследия XX века, и именно поэтому золотой век биографического жанра. Наконец-то!

Прокофьев давно уже объявлен классиком, но знание о нём было неполным. До сих пор нет адекватного собрания его сочинений - музыкальных и литературных. Толком не издана колоссальная по объёму переписка.

Не полностью включён в исследовательский оборот огромный архив Прокофьева, распределённый между Российским государственным архивом литературы и искусства и Государственным центральным музеем музыкальной культуры имени Глинки.

Чрезвычайно интересны и материалы, точнее копии разнообразных материалов, собранные в архиве Сергея Прокофьева при Гольдсмитовском колледже Лондонского университета.

Практически всякий, кто обращается к архивным материалам, обречён обнаружить нечто неожиданное и новое.

Когда я, например, занялся сплошным чтением того, что хранится в РГАЛИ, для меня открытием стало то, что значительная часть бумаг - по-английски. Хотя Прокофьев не прожил в США и трёх лет (1918-1921) и бо́льшую часть зарубежного периода находился во Франции, английский стал для него вторым языком общения после русского.

Из отечественных публикаций отмечу серию прокофьевских сборников, издаваемых под редакцией учёного секретаря музея имени Глинки Марины Рахмановой.

Работу по популяризации наследия Прокофьева и его творческого окружения проводит руководимый Галиной Сахаровой Музей Прокофьева в Камергерском переулке (филиал ГЦММК), расположенный в доме, где Прокофьев жил в последний период жизни. В стенах музея регулярно проходят концерты и встречи с теми, кто помнит Прокофьева.

- Какими были отношения Шостаковича и Прокофьева?

Шостакович Прокофьевым восхищался, Прокофьев - очень интересовался и держал дистанцию. Его немного раздражала популярность Шостаковича среди так называемой советской интеллигенции.

Мышление советского человека оставалось Прокофьеву чуждым - он окончательно вернулся в страну летом 1936-го, когда удалось купить квартиру в Москве, и соглашался далеко не со всем, что происходило вокруг.

Ещё меньше он был склонен к страдательному, пассеистическому восприятию окружающего, столь свойственному Шостаковичу. С 1942-го примерно года, после феноменального успеха Седьмой симфонии Шостаковича («Ленинградской»), Прокофьев стал постепенно отодвигаться в сознании советских слушателей на второе место. Это его не могло не беспокоить.

- Вы находите Прокофьева «приятным» человеком? Смогли бы вы с ним подружиться?

Судя по тому, что мы знаем, Прокофьев был человеком открытым и честным, отвечавшим за свои слова и поступки, не способным на пустые комплименты, временами саркастичным, всегда готовым помочь делом, лишённым почтения к званиям и официальным заслугам. Приятным в светском смысле такого человека назвать нельзя, но преданность его друзьям и близким, умение, когда надо, прощать - несомненны. Подружиться с таким человеком - большая удача.

- Справедливы ли утверждения о том, что Прокофьев был высокомерным?

Если перечисленные качества создают образ человека высокомерного, то наверное, но я именно высокомерия в Прокофьеве и не вижу. В советские годы ему приходилось из осторожности скрывать природное, почти детское прямодушие за внешней неконтактностью и деловой сухостью.

Мог ли он быть откровенным с теми, кто завидовал ему и в 1948-м радовался «антиформалистической» травле? Резко негативные выступления тех, кто прежде прославлял его, после открытого прослушивания в конце 1948 года «Повести о настоящем человеке» - теперь, как мы знаем благодаря исполнениям Гергиева, прекрасной оперы - свидетельствовали о том, в какой лицемерной среде Прокофьеву приходилось существовать.

- Как сложилась бы жизнь Прокофьева, если бы он не вернулся в СССР?

Думаю, что она протекала бы неизмеримо обыкновеннее. Он точно не испытал бы тех взлётов и тех трагических моментов, той славы и той хулы, которая выпала ему в 30-40-е... Возможно, не случилось бы ухода из семьи, в котором сыграло свою роль и трагическое напряжение конца 30-х.

Как пианист, а концертирующим пианистом Прокофьев был великолепным, он уступал за границей в славе Рахманинову, как композитор - Стравинскому.

Роль знаменитого, но всегда остающегося на вторых ролях зарубежного русского была бы ему уготована до конца жизни. И это бы тяжело давило на соревновательного Прокофьева.

Прокофьев точно не написал бы той великолепной киномузыки, которую он создал для Эйзенштейна: а ведь в 1938-м, уже после возвращения в СССР, его звали писать и для Голливуда. Он не создал бы ни «Ромео и Джульетты», ни апокалипсической «Кантаты к XX-летию Октября», ни энциклопедической «Войны и мира».

Парижская музыкальная критика писала в начале 30-х, что Прокофьев во французской столице «практически гражданин». Здесь важно слово «практически»; формального признания Прокофьева окончательно своим со всеми вытекающими отсюда последствиями всё равно не происходило.

Думаю, что в такой атмосфере его ожидал бы творческий упадок.

- Насколько повлияла на музыку Прокофьева критика ЦК КПСС?

Постановление 1948 года о «формализме» в музыке и последовавший за ним арест его первой жены Лины Прокофьевой, с которой композитор расстался ещё в 1941-м, уйдя к Мире Мендельсон, сломили Прокофьева.

В конце концов композитор вернулся в СССР по доброй воле, в не лучшие для страны времена, и заслужить ярлык антинародного и непатриотического композитора, сознавать, что ты лично ответствен за тюремное заключение матери своих собственных детей, для Прокофьева, во всём доверившегося родной стране, стало непереносимым ударом. Жизнь, творчество лишались смысла.

Но Прокофьев был человеком прямым и искренним и поначалу воспринял эту критику как она есть.

На деле же с ним, а также с Шостаковичем, с Хачатуряном, с Мясковским и со многими другими просто сводили счёты гораздо менее талантливые коллеги.

Музыка, которую Прокофьев стал писать после 1948 года, напоминала его ранние сочинения. Это был Прокофьев чуть не полувековой давности, совсем другой композитор. Временами проглядывало что-то небывало-трагическое. Но Прокофьева, каким мы его знаем до 1948-го и который вызвал шквал «антиформалистического» огня, там было мало.

Оправиться от нанесённого удара он не смог.

Правда ли, что Прокофьев пользовался «двойным кодом», когда писал «правоверные» советские произведения (типа оперы «Повесть о настоящем человеке»), вкладывая в них совершенно несоветское содержание?

Прокофьев всегда подчёркивал, что пишет музыку качественную, то есть неодномерную. А где глубина, там и возможность свободных интерпретаций, неподконтрольные смыслы, пространство для мифа.

В «Повести о настоящем человеке», сознательно написанной на предельно неоперный текст, подобранный из повести Бориса Полевого, рассказывается не просто о советском лётчике-герое, научившемся летать без обеих ступней, но о преодолении человеком нанесённого войной тяжелейшего увечья, о способности даже в таком состоянии сокрушать власть пространства и времени - ведь полёт по воздуху граничит с магией, о рождении «настоящего человека», полноценного в своей сверхчеловеческой силе.

Именно об иллюзорности пространства и времени, болезней и страдания учила Прокофьева «Христианская наука». Магическая же сторона музыкального повествования подчёркивается постоянными - метафорическими - отсылками к чисто языческим образам становления и роста: музыка хора нашедших Алексея в лесу партизан «Вырос в роще дубок молодой» из первого действия оперы повторяется в сцене, где Алексей в госпитале обещает снова летать и стать «настоящим человеком». То есть к нему именно в этот момент возвращается мужеская сила (фаллический характер образов молодого дубка, роста, подъёма вверх не подлежит сомнению).

Советским человеком сам Прокофьев по складу своего сознания не был - ни до, ни после 1948 года. «Двойной код» просто от того, что под поверхностью для Прокофьева всегда лежало некое архетипическое содержание.

Когда начиная с 1948 года от него стали требовать именно ухудшения, уплощения собственной музыки, он искренне не понимал, как этого можно требовать. «Ведь я же пишу музыку качественную», - повторял он многочисленным знакомым.

Вот в этом-то и был корень «проблемы». Качественное искусство сложно. Им невозможно манипулировать для посторонних целей.

- Какой должна быть идеальная (или близкая к этому) биография?

Жизнь Прокофьева и его музыка протекали в удивительном единстве. Никакого раздвоения и надрыва тут даже представить себе не возможно.

Близкой к идеальной будет та биография, которая представит творчество Прокофьева в единстве с его эмоциональными, религиозными, политическими поисками, с попытками создать отечественный аналог вагнеровского «целостного произведения искусства», та биография, наконец, которая покажет, как тесно связаны были в нём музыкальное и литературное творчество.

Чистым композитором Прокофьев не был.

Вы больше известны как поэт. Как ваше поэтическое творчество помогало вам в написании биографии Прокофьева?

Я писал текст прозаический. А в прозе дыхание, даже построение фразы другие. Проза - для тех, кто способен на долгое дыхание. Моя исследовательская проза (так называемые статьи) гораздо больше помогла мне в развитии такого дыхания, чем стихи.

Но знание внутренних импульсов творчества удерживало меня от чрезмерного теоретизирования и заземляло представления о том, как в сознании Прокофьева возникал тот или иной музыкальный образ, мотив, сюжет. Законы у разных видов творчества похожи.

Гораздо больше мне помогли ранние занятия музыкой. Когда-то, лет тридцать назад, я мечтал стать композитором, всерьёз изучал историю и теорию музыки. У меня долгое время случались сны, в которых я в цвете и в виде партитур видел музыку, которая, сочиняясь сама по себе, буквально преследовала меня. Сны эти прекратились, как только я стал писать о музыке.

Мне кажется, что в литературе я сумел выразить себя лучше.

С Игорем Вишневецким беседовал Дмитрий Бавильский

Сергей Прокофьев – выдающийся русский композитор и личность уникальной судьбы. Человек, обладающий удивительными способностями и поступивший в петербургскую консерваторию, когда ему было только 13. Человек, уехавший после революции за границу, но вернувшийся в СССР – с почетом и без клейма «перебежчика». Человек, обладающий непоколебимой устремленностью, которого не сломили жизненные трудности. Он был обласкан властью, имел высшие государственные награды, а затем, еще при жизни, предан забвению и опале. Человек, которого называют «единственным гением» ХХ века и чьи удивительные произведения восхищают слушателей по всему миру.

Краткую биографию Сергея Прокофьева и множество интересных фактов о композиторе читайте на нашей странице.

Краткая биография Прокофьева

Родом Сергей Сергеевич Прокофьев из украинского села Сонцовка. Существуют разные версии даты его рождения, но целесообразно указать ту, которую указал он сам в «Автобиографии» - 11 (23) апреля 1891 года. Кажется, что он уже родился композитором, ведь благодаря маме, Марии Григорьевне, превосходно игравшей на фортепиано, дом Прокофьевых был полон музыки. Интерес к инструменту побудил маленького Сережу начать учиться играть. С 1902 года Сергея Прокофьева начал учить музыке Р.М. Глиэр .

Прокофьев становится студентом столичной консерватории в 1904 году. Через пять лет он выпускается с композиторского отделения, а еще через пять - с фортепианного, став лучшим выпускником. Концертировать начинает в 1908. Дебют был исключительно благосклонно оценен критиками, отмечались и исполнительский талант, и композиторская оригинальность. С 1911 года издаются ноты его произведений. Поворотным событием в судьбе молодого Прокофьева стало знакомство с С.П. Дягилевым в 1914 году. Благодаря союзу антрепренера и композитора появились на свет четыре балета. В 1915 году Дягилев организовал первое зарубежное выступление Прокофьева с программой, состоящей из его сочинений.

Революцию Прокофьев воспринял как разрушение, «резню и дичь». Поэтому уже в следующем году отправился в Токио, а оттуда – в Нью-Йорк. Он долгое время прожил во Франции, гастролируя по старому и новому свету как пианист. В 1923 году женился на испанской певице Лине Кодине, у них родились двое сыновей. Приезжая на выступления в Советский Союз, Прокофьев видит исключительно радушный, даже роскошный, прием властей, грандиозный, невиданный им за границей, успех у публики, а также получает предложение вернуться и обещание статуса «первого композитора». И в 1936 году Прокофьев с семьей и имуществом переезжает жить в Москву. Власти его не обманули - роскошная квартира, вышколенная обслуга, заказы сыпятся как из рога изобилия. В 1941 году Прокофьев уходит из семьи к Мире Мендельсон.

Неожиданными драматическими событиями начался 1948 год. Фамилия Прокофьева была упомянута в постановлении партии «Об опере „Великая дружба“ В. Мурадели». Композитора причислили к «формалистам». Как следствие, некоторые его сочинения, в частности Шестая симфония, были запрещены, остальные - почти не исполнялись. Впрочем, уже в 1949 году эти ограничения были сняты личным распоряжением Сталина. Оказалось, что даже «первый композитор» страны не принадлежит к касте неприкасаемых. Не прошло и десяти дней после публикации разгромного постановления, как арестовали первую жену композитора, Лину Ивановну. Ее осудили на 20 лет лагерей за шпионаж и измену Родине, выйдет на свободу она только в 1956. Здоровье Прокофьева заметно ухудшилось, врачи советовали ему почти не работать. Тем не менее в 1952 году он лично присутствовал на первом исполнении своей Седьмой симфонии, а музыку писал даже в последний день своей жизни. Вечером 5 марта 1953 года сердце Сергея Прокофьева остановилось...

Прокофьев - композитор

Из биографии Прокофьева мы знаем, что в пять лет Сережа придумал и наиграл на фортепиано свою первую пьесу (ноты записывала Мария Григорьевна). Посетив в 1900 году московские постановки «Фауста » и «Спящей красавицы », ребенок настолько вдохновился услышанным, что всего через полгода появилась на свет его первая опера «Великан». Уже к моменту поступления в консерваторию набралось несколько папок сочинений.

Замысел своей первой большой оперы по сюжету романа Ф.М. Достоевского «Игрок », который еще в юности Прокофьев задумал перенести на оперную сцену, обсуждался композитором в первую очередь с С. Дягилевым. Который, однако, идеей не заинтересовался. В отличие от главного дирижера Мариинского театра А. Коутса, поддержавшего ее. Опера была завершена в 1916 году, было сделано распределение партий, начались репетиции, но из-за несчастливой череды препятствий премьера так и не состоялась. Спустя время Прокофьевым была сделана вторая редакция оперы, но и ее Большой театр поставил только в 1974 году. При жизни композитора осуществилась только постановка второй редакции брюссельским театром Ла Монне в 1929 году, где опера исполнялась по-французски. Последним произведением, написанным и исполненным в дореволюционном Санкт-Петербурге, стала Первая симфония. В период жизни за рубежом были созданы: оперы «Любовь к трем апельсинам » и «Огненный ангел», три симфонии, множество сонат и пьес, музыка к фильму «Поручик Киже», концерты для виолончели , фортепиано, скрипки с оркестром.

Возвращение в СССР - это время стремительного творческого взлета Прокофьева, когда рождаются произведения, ставшие его «визитной карточкой» даже для тех, кто мало знаком с классической музыкой – балет «Ромео и Джульетта» и симфоническая сказка «Петя и волк». В 1940 году оперный театр им. К.С. Станиславского дает премьеру «Семена Котко». Тогда же была закончена работа над оперой «Обручение в монастыре», где соавтором либретто выступила М. Мендельсон.

В 1938 году увидел свет фильм С. Эйзенштейна «Александр Невский», которому через несколько лет было суждено стать символом борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Музыку этого фильма, как и второй монументальной картины режиссера «Иван Грозный», написал Сергей Прокофьев. Годы войны были ознаменованы эвакуацией на Кавказ, а также работой над тремя крупными произведениями: Пятой симфонией, балетом «Золушка» , оперой «Война и мир ». Автором либретто этой оперы и последующих произведений композитора стала его вторая супруга. Послевоенный период примечателен прежде всего двумя симфониями – Шестой, которую считают своеобразным реквиемом по жертвам войны, и Седьмой, посвященной юности и надеждам.

Интересные факты:

• Редакция оперы «Игрок», написанная для Мариинского театра в 1916 году, так никогда и не была поставлена на его сцене. Премьера второй редакции состоялась только в 1991 году.
• При жизни Прокофьева в СССР были поставлены только 4 его оперы. При этом – ни одной в Большом театре.
• У Сергея Прокофьева остались две законных вдовы. За месяц до ареста Л. Прокофьевой, не дававшей ему развод то ли из соображений собственной безопасности, то ли по причине того, что искренне не хотела отпускать любимого человека, композитор женился повторно. Ему посоветовали воспользоваться юридическими нормами указа о воспрещении браков с иностранцами, признававшего церковный брак с Линой Ивановной, заключенный в Германии, недействительным. Прокофьев поспешил узаконить отношения с М. Мендельсон, тем самым подставив бывшую жену под удар советской репрессивной машины. Ведь она росчерком пера и против своей воли из жены Прокофьева превратилась в одинокую иностранку, поддерживающую отношения с другими иностранцами Москвы. По возвращении из лагеря, первая жена композитора в судебном порядке восстановила все свои супружеские права, в том числе на значительную часть наследства.
• Композитор был блестящим шахматистом . «Шахматы – это музыка мысли» - один из его самых известных афоризмов. Однажды ему даже удалось выиграть партию у чемпиона мира по шахматам Х.-Р. Капабланки.

• С 1916 по 1921 год Прокофьев собирал альбом автографов своих друзей, которые отвечали на вопрос: «Что вы думаете о солнце?». Среди ответивших – К. Петров-Водкин, А. Достоевская, Ф. Шаляпин, А. Рубинштейн, В. Бурлюк, В. Маяковский, К. Бальмонт. Творчество Прокофьева часто называют солнечным, оптимистичным, жизнерадостным. Даже место его рождения в некоторых источниках называют Солнцевкой.
• В биографии Прокофьева отмечается, что в первые годы выступлений композитора в США, его там называли «музыкальный большевик». Американская публика оказалась слишком консервативной для понимания его музыки. Кроме того, у нее уже был свой русский кумир – Сергей Рахманинов.
• По возвращении в СССР Прокофьеву предоставили просторную квартиру в доме на Земляном валу, 14, где, в частности, проживали: летчик В. Чкалов, поэт С. Маршак, актер Б. Чирков, художник К. Юон. А также позволили привезти с собой синий «Форд», купленный за рубежом, и даже обзавестись личным водителем.
• Современники отмечали умение Сергея Сергеевича со вкусом одеваться. Его не смущали ни яркие тона, ни смелые сочетания в одежде. Он любил французские духи и дорогие аксессуары – например, галстуки, хорошие вина и изысканные блюда.
• Сергей Прокофьев 26 лет вел подробный личный дневник. Но после переезда в Советский Союз решил, что разумнее больше этого не делать.

• После войны Прокофьев в основном жил на даче в подмосковном поселке Николина гора, которую купил на деньги пятой сталинской премии. В Москве его домом были три комнаты в коммунальной квартире, где помимо композитора с супругой проживал и отчим Миры Абрамовны.
• Композитор часто включал в свои произведения фрагменты и мелодии более ранних работ. Среди примеров:
  - музыка балета «Ала и Лоллий», от постановки которого отказался С. Дягилев, переработана Прокофьевым в Скифскую сюиту;
  - музыка Третьей симфонии взята из оперы «Огненный ангел»;
  - Четвертая симфония родилась из музыки балета «Блудный сын»;
  - тема «Степь татарская» из картины «Иван Грозный» легла в основу арии Кутузова в опере «Война и мир».
• «Стальной скок» впервые увидел российскую сцену только в 2015 году, через 90 лет после его создания.
• Работу над дуэтом Катерины и Данилы из балета «Сказ о Каменном цветке» композитор закончил за несколько часов до своей смерти.
• Жизни С.С. Прокофьева и И.В. Сталина оборвались в один день, из-за чего о кончине композитора было объявлено по радио с опозданием, а организация похорон значительно затруднена.

Сергей Прокофьев и кино

Создание музыки для кинофильмов композитором такого уровня не имеет прецедентов в искусстве. В 1930 – 40 годах Сергей Прокофьев написал музыку для восьми фильмов. Один из них, «Пиковая дама» (1936), так и не увидел свет из-за пожара на «Мосфильме», уничтожившего пленки. Музыка Прокофьева к первому же фильму, «Поручик Киже», стала невероятно популярна. На ее основе композитор создал симфоническую сюиту, которая исполнялась оркестрами по всему миру. На эту музыку впоследствии создано два балета. Однако Прокофьев не сразу принял предложение создателей фильма – первой его реакцией был отказ. Но после прочтения сценария и детального обсуждения режиссерского замысла, идея его заинтересовала и, как он отмечал в своей «Автобиографии», над музыкой к «Поручику Киже» он работал быстро и с удовольствием. Создание сюиты потребовало больше времени, переоркестровки и даже переработки некоторых тем.

В отличие от «Поручика Киже», предложение о написании музыки к фильму «Александр Невский » Прокофьев принял, не раздумывая. С Сергеем Эйзенштейном они были давно знакомы, Прокофьев даже относил себя к поклонникам режиссера. Работа над картиной стала торжеством настоящего сотворчества: иногда композитор писал музыкальный текст, а режиссер на его основе строил съемки и монтаж эпизода, иногда Прокофьев отсматривал готовый материал, пальцами по дереву отстукивая ритмы и принося через некоторое время готовую партитуру. Музыка «Александра Невского» воплотила все основные черты таланта Прокофьева и по достоинству вошла в золотой фонд мировой культуры. В годы войны Прокофьев создает музыку к трем патриотическим картинам: «Партизаны в степях Украины», «Котовский», «Тоня» (из киносборника «Наши девушки»), а также к биографической картине «Лермонтов» (вместе с В. Пушковым).

Последней по времени, но не по значимости стала работа Прокофьева над фильмом С. Эйзенштейна «Иван Грозный», которая началась в Алма-Ате. Музыка «Ивана Грозного» своей народно-эпической мощью продолжает темы «Александра Невского». Но вторая совместная картина двух гениев состоит не только из героических сцен, а повествует и об истории боярского заговора и дипломатических интриг, что потребовало более разнопланового музыкального полотна. Эта работа композитора была отмечена Сталинской премией. Уже после кончины Прокофьева музыка «Ивана Грозного» послужила основой для создания оратории и балета.

Несмотря на то, что удивительная судьба Сергея Прокофьева могла бы лечь в основу интереснейшего сценария фильма, художественных картин о жизни композитора до сих пор нет. К различным годовщинам – со дня рождения или смерти – создавались только телевизионные фильмы и передачи. Возможно, это связано с тем, что никто не берется однозначно трактовать неоднозначные поступки Сергея Сергеевича. По каким причинам он вернулся в СССР? Был ли советский период его творчества конформизмом или новаторством? Почему распался его первый брак? Почему он позволил Лине Ивановне опрометчиво отказаться от эвакуации из военной Москвы, не вывезти хотя бы детей? И волновало ли его вообще хоть что-нибудь, кроме собственного тщеславия и творческой реализации - судьба арестованной первой жены и родных сыновей, например? На эти и многие другие острые вопросы ответов нет. Есть мнения и домыслы, которые могут оказаться несправедливыми к великому композитору.

Сергей Прокофьев родился 23 апреля 1891 года в селе Сонцовка Бахмутского уезда на Украине. К 9 годам он написал свою первую оперу, а в 13 лет поступил в Петербургскую консерваторию, где учился под руководством Н. А. Римского-Корсакова, А. К. Лядова, Н. Н Черепнина и А. Н Есиповой. В 1914-м он выиграл премию им. А. Г. Рубинштейна и официально стал лучшим среди выпускников консерватории. Затем Сергей пробовал себя в роли дирижера, продолжал сочинять и играть, начал гастролировать, сотрудничать с С. П. Дягилевым, эмигрировал в США.

За границей он написал оперы «Огненный ангел», «Любовь к трем апельсинам», балеты «Блудный сын», «Стальной скок», «На Днепре». Вернувшись в 1936-м в СССР, он продолжил композиторскую деятельность, создал симфоническую сказку для Центрального детского театра «Петя и волк» по инициативе Наталии Сац, балет «Золушка», музыку к фильмам «Александр Невский» и «Иван Грозный». Еще при жизни Прокофьев стал классиком и достиг признания.

Новатор музыкального языка, Прокофьев был не только гением в области музыки, но и незаурядной личностью, обладал разного рода дарованиями и активно их развивал.

Сергей Сергеевич с детства и почти до 40 лет вел дневник, стиль которого можно назвать «чеховским» за ясность и простоту. Прочтя дневники Прокофьева, американский дирижер и музыкальный критик Роберт Крафт написал: «…это несомненно лучшая из известных мне подобных книг, написанных композитором… Прокофьев является писателем-прозаиком удивительного мастерства», чья книга «может выдержать сравнение с Набоковской «Speak, Memory».

Прокофьев играет в шахматы

Не без юмора Прокофьев описывает свое отбытие из Одессы: «Перед самым отъездом произошел забавный инцидент. Оказывается, какой-то тип уже второй день внизу ресторана ел, пил и заказывал дорогие блюда, говоря, что он приехал с Прокофьевым чуть ли не в качестве его секретаря. Параллельно с этим он красно рассказывал про заграницу и про разные случаи из жизни Прокофьева, а хозяин и прислуга слушали и записывали съеденное и выпитое на мой счет. Когда в момент моего отъезда выяснилось, что означенный тип никакого ко мне отношения не имеет, в отеле поднялась тревога. Метр д" отель кричал:

Подождите, я его найду! Он от меня не уйдет!

Впрочем нам препятствий не чинили и отпустили нас с поклонами».

Помимо писательства, музыкант увлекался и шахматами, которые он называл «музыкой мысли». Любовь к этой игре проснулась еще в детстве — за этим занятием мальчик проводил часы в компании своего учителя музыки Р. М. Глиэра. Прокофьев имел первую категорию и не пропускал ни одного турнира. Однажды противником Сергея был сам Х. Р. Капабланка, кубинский шахматист-виртуоз, 3-й чемпион мира по шахматам. Прокофьев, разумеется, проиграл, но поставил шахматиста в трудное положение. Капабланка почти три минуты не мог принять решение, чему Прокофьев был несказанно рад и потом отметил это в своем дневнике.

Автограф Достоевской

Кроме вышеперечисленных увлечений, Сергей Сергеевич создал альбом автографов, оставленных его выдающимися современниками. «Деревянная книга» — так назывался этот альбом, который был изготовлен специально по заказу музыканта. Прокофьев посчитал, что «книга» ни в коем случае не может быть «альбомом институтки», но «в переплете из двух простых досок, с краешком из грубой кожи, пробитой простыми гвоздями, и с железной застежкой, такой, чтобы при прикосновении к ней руки непременно пахли металлом». Обыкновенные автографы показались композитору неинтересными, поэтому он решил каждому расписывавшемуся задавать вопрос: «Что вы думаете о солнце?»

Среди «отвечающих» были К. Бальмонт, В. Маяковский, А. Ремизов, А. Достоевская, Ф. Шаляпин, И. Стравинский, Наталья Гончарова, Х. Капабланка и А. Алехин.

Поэт Константин Бальмонт написал в «деревянной книге» небольшой сонет:

Ребенку богов, Прокофьеву
Ты солнечный богач. Ты пьешь, как мед, закат.
Твое вино — рассвет. Твои созвучья, в хоре,
Торопятся принять в спешащем разговоре,
Цветов загрезивших невнятный аромат.
Вдруг в золотой поток ты ночь обрушить рад,
Там где-то далеко рассыпчатые зори,
Как нитка жемчугов, и в световом их споре
Темнеющий растет с угрозным гулом сад.
И ты, забыв себя, но сохранивши светы
Степного ковыля, вспоенного весной,
В мерцаниях мечты, все новой, все иной, —
С травинкой поиграл в вопросы и ответы,
И, в звук свой, заронив поющие приметы,
В ночи играешь в мяч с серебряной Луной.

Достоевская Анна Григорьевна, жена Достоевского написала: «Солнце моей жизни — Федор Достоевский». Композитор Игорь Стравинский оставил острый комментарий: «Очень глупо, что по-немецки солнце женского, а не мужского рода».

Автограф Маяковского

Пианист Артур Рубинштейн написал: «Лучше всего я постигаю Солнце благодаря нескольким гениальным личностям, с которыми имею счастье быть знакомым. Король-солнце сказал: «Государство — это я!» Вы, мой дорогой Прокофьев, могли бы сказать: «Солнце — это я!»

Маяковский без лишней скромности в альбоме оставил цитату из поэмы «Облако в штанах»:

«От вас,
которые влюбленностью мокли,
от которых
в столетия слеза лилась,
уйду я,
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз».

Шахматист и близкий друг Прокофьева Капабланка высказался так: «Солнце — это жизнь», а его «коллега», шахматист Алексей Алехин написал: «Когда вижу Его, мир мятен». Художница Наталья Гончарова также оставила свой автограф в альбоме: «Очень хорошее ласковое слово: солнышко ясное, кажется, есть только по-русски. И люди солнечные в Европе есть, кажется, только русские».

«Деревянная книга» является историческим памятником и по сей день хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства.

Умер Прокофьев 5 марта 1953 года — в один день со Сталиным, поэтому его похороны остались практически без внимания.