Новая придворная знать и ее пороки. Культурные традиции дворянства II Отечественные основы

Одна из особенностей XVIII века в истории России заключается в более близком знакомстве России с Западом и в расширении западного влияния на высший класс русского общества. Если прежде это влияние только просачивалось в русскую жизнь, то теперь оно хлынуло сюда широкою волною, и два прежние пути, по которым оно направлялось, из едва заметных тропинок стали торными дорогами. Западная литература, проникавшая прежде в Москву только при посредстве переводов с польского, теперь стала находить себе в Россию доступ и в подлиннике. Прежде на русском книжном рынке находила себе спрос главным образом изящная литература или исторические повести; с XVIII века стали интересоваться также и произведениями крупных и мелких представителей европейской политической мысли. И другой путь западного влияния - появление иностранцев в России - стал играть гораздо более заметную роль, чем прежде. Выписка и наем иностранцев на русскую службу практикуются в усиленных размерах. Наплыву иностранцев содействуют родственные связи, в какие русский царствующий дом вступил с немецкими владетельными домами. Иностранцы являются в большем количестве и в ином качестве. Прежде они попадали в Москву как купцы, выписывались как техники или поступали в войска как военные инструкторы. Теперь их много было взято и на гражданскую службу в коллегии, которые принуждены были даже завести в своих штатах особых переводчиков, так как значительная доля их персонала была из иностранцев, не понимавших ни слова по-русски. Новым также было появление иностранца в качестве школьного и домашнего учителя. Немец стал проникать в Россию не только как купец, техник и офицер, но еще и как приказный делец в коллегии и учитель в школе и дома. Многие из них пошли быстро в ход на русской службе, и степень их влияния сказывается в том значительном проценте, какой приходится на долю иностранных имен в составе "генералитета", т.е. особ первых четырех классов по Табели о рангах, оставшемся после Петра, не говоря уже об иноземцах, сделавшихся звездами первой величины на русском политическом горизонте. Но и значение рядового иностранца в XVIII веке стало иным, чем прежде. В XVII веке выписанный техник и офицер на русской службе или заехавший в Россию коммерсант были лишь случайными и невольными распространителями знакомства с Западом среди тех немногих русских людей, которые с ними соприкасались. Такой иноземец часто терялся в русской массе и, если оставался надолго в России, то гораздо скорее сам русел, чем онемечивал окружающих. Теперь он становится влиятельным администратором и, что еще важнее, официальным или частным, но одинаково обязательным и необходимым учителем той части русского общества, которая требованием государства принуждена была проходить курс иноземных военных и гражданских наук. Чтение и затверживание наизусть Часослова и Псалтири, которыми все образование ограничивалось прежде, становится недостаточным, и на долю сельского дьячка остается теперь только первоначальное обучение, завершать которое должен педагог-иностранец. Иностранцы наполняют собою Академию наук, преподают в академиях Артиллерийской и Морской, а затем в Шляхетском кадетском корпусе, открывают и частные школы.

Вспоминая школьное дело при Петре, не следует забывать ту небольшую, может быть, по размерам, но, все-таки заметную просветительную роль, которую сыграли невольно попавшие тогда в наше отечество иноземцы - пленные шведы, и следы которой не раз попадаются в документах эпохи. Занесенные по глухим углам России, коротая печальные дни плена и приискивая себе заработок, эти шведы пускали в ход те знания, какие были приобретены на родине, и, таким образом, являлись проводниками западной культуры. "Один пленный офицер, - рассказывает ганноверский резидент при петербургском дворе Вебер, составивший описание России при Петре, - не знавший никакого ремесла, завел в Тобольске кукольную комедию, на которую стекается множество горожан, не видавших никогда ничего подобного. Другие, напротив, обладая какими-нибудь знаниями, завели порядочные школы в несколько классов, в которых и обучали не только детей шведских пленных, но и русских вверяемых им детей латинскому, французскому и другим языкам, а также морали, математике и всякого рода телесным упражнениям. Школы эти приобрели уже такую известность между русскими, что эти последние присылают в них для обучения сыновей своих из Москвы, Вологды и других местностей и городов". Одна из таких школ была открыта в Москве знаменитым шведским пленным пастором Глюком. В 1733 году был привлечен к допросу замешанный в одном из политических процессов, тянувшихся тогда бесконечною вереницей, некий монах из дворян Георгий Зворыкин; в его автобиографии, которую он изложил на допросе, мы встречаемся с просветительной деятельностью тех же пленников. От роду ему, показывал Зворыкин, 26 лет; отец его служил в драгунах и был убит на службе под Полтавою. После смерти отца он остался двух лет при матери в Костромском уезде, в сельце Погорелках. Мать обучила его грамоте с помощью соседнего дьячка, а затем отдала его пленным шведам, которые выучили его латинскому и немецкому языкам и арифметике. Очевидно, что на долю этих пленных шведов выпала в первой четверти XVIII века такая же роль в русском обществе, какую в начале XIX века пришлось повторить французским эмигрантам и пленникам, оставшимся в России после кампании 1812 года и сделавшимся гувернерами в помещичьих семействах и учителями в школах.

После Петра число частных учебных заведений, содержимых иностранцами в обеих столицах, размножилось. Известного автора мемуаров, столь обстоятельно рисующих русские нравы XVIII века, Болотова, отдали в Петербурге в пансион Ферре при Шляхетском кадетском корпусе потому, что он считался лучшим из нескольких подобных. В мемуарах Болотов живо вспоминает обстановку этого пансиона. Там он встретил человек 15 товарищей, живущих и приходящих, и к числу последних принадлежала также одна взрослая девица, дочь какой-то майорши, ходившая учиться французскому языку. Хозяин пансиона, состоявший учителем в кадетском корпусе, плохо учил воспитанников и, видимо, заботился исключительно о наживе. В постные дни он держал в пансионе строгий пост, но и в скоромные кормил детей так постно, что только вывезенные из деревень крепостные служители, находившиеся в пансионе при молодых господах, выручали их, приготовляя им щи в дополнение к пансионному обеду.

В качестве домашних учителей иностранцы появляются при дворе уже с самого начала XVIII века, и притом не только в семействе Петра, но и в доме такой старомодной русской женщины, какою была вдова царя Ивана Алексеевича, царица Прасковья Федоровна. Три ее дочери, Екатерина, Анна и Прасковья проходили прежде всего, разумеется, "букварь словено-российских письмен с образованиями вещей и с нравоучительными стихами". Но при них уже два учителя иностранца: немец Дитрих Остерман (брат знаменитого Андрея Ивановича) и француз Рамбур, который обучает царевен французскому языку и танцам. Обычаи двора обязательны для аристократии, и в семействах петровской знати появляются иностранные гувернеры и гувернантки. Обычаи аристократии становятся предметом подражания в кругу среднего и мелкого дворянства, делаются модой, и вот, к половине века, в каждом сколько-нибудь достаточном дворянском доме непременно уже есть немец или француз - учитель или воспитатель. В России открылся спрос на учителей-иностранцев, с Запада потянулось предложение. Для населения западных стран возник новый вид отхожего промысла, тем более заманчивый, что, не требуя никакой специальной подготовки, он щедро вознаграждался. Те же воспоминания Болотова знакомят нас с такого рода французом-учителем в барском доме, как и с самыми его педагогическими приемами. Осиротев и поселившись в Петербурге у дяди, Болотов должен был ходить в дом генерал-аншефа Маслова брать уроки у француза, состоявшего при генеральских детях. "Г. Лапис, - пишет Болотов, - был хотя и ученый человек, что можно было заключить по беспрестанному его читанию французских книг, но и тот не знал, что ему с нами делать и как учить. Он мучил нас только списыванием статей из большого французского словаря, изданного французской академией и в котором находились только о каждом французском слове изъяснение и толкование на французском же языке; следовательно, были на большую часть нам невразумительны. Сии статьи и по большей части такие, до которых нам ни малейшей не было нужды, должны мы были списывать, а потом вытверживать наизусть без малейшей для нас пользы. Тогда принуждены мы были повиноваться воле учителя нашего, и все то делать, что он приказывал. Но ныне надседаюсь я со смеха, вспомнив сей род учения, и как бездельники французы не учат, а мучат наших детей сущими пустяками и безделицами, стараясь чем-нибудь да провести время". Мода распространялась, и повышение спроса повышало количество предложения, ухудшая его качество. Кучер, лакей и парикмахер-иностранец, не нашедший заработка дома, нередко не поладивший с отечественной юстицией, свободно находил себе учительское место в России. Явление стало столь обычным, что писатель-комик мог хорошо уловить тип немца-учителя из кучеров в дворянском семействе, и Адам Адамович Вральман показался на сцене как всем хорошо понятная и давно знакомая фигура. В царствование Елизаветы, когда заграничный привоз учителей был особенно обширен, правительство стало принимать против него меры и пыталось потребовать образовательного ценза, установив экзамены для иностранцев-учителей. Обнаружились печальные результаты. На вопрос, что такое имя прилагательное, один из таких испытуемых отвечал, что это, должно быть, новое изобретение академиков: когда он уезжал с родины, об этом еще не говорили. То соображение, что многие помещики, не сыскав лучших учителей, принимают к себе таких, "которые лакеями, парикмахерами и другими подобными ремеслами всю жизнь свою препровождали", было одним из мотивов, приведенных в указе 12 января 1755 года, об учреждении в Москве университета.

К этим двум путям западного влияния, какими были иностранная книга в виде романа, а за тем и научного или публицистического трактата, и иностранный выходец сначала в виде военного инструктора, а потом в виде учителя и гувернера, со времени Петра присоединился еще третий. То было непосредственное знакомство русского общества с Западом благодаря путешествиям за границу. В первой четверти XVIII века русская знатная молодежь почти поголовно была вывезена за границу с учебными или с военными целями. Учебная подготовка дворянства стала теперь слагаться из трех курсов. Первоначальное обучение продолжал давать все тот же сельский дьячок, средний курс проходился под руководством иностранца-учителя, высшее образование получалось в заграничной командировке. Такой порядок установился с самого конца XVII века. Незадолго до выезда в чужие края известного большого посольства, в котором инкогнито выехал и сам Петр и которое по своей многочисленности походило скорее на целый отряд, была отправлена на Запад партия молодежи из лучших боярских фамилий числом в 61 человек стольников и спальников, и с ними были посланы 61 человек простых солдат, также из дворян. Те и другие были назначены в Италию и Голландию изучать навигацкую науку. С тех пор постоянно посылаются за границу такие же отряды молодых дворян, и не будет преувеличением сказать, что не было сколько-нибудь знатной и видной фамилии, хотя бы один из членов которой не побывал при Петре за границей. В 1717 году в одном только Амстердаме числилось 69 русских навигаторов. Кроме изучения навигацкой науки, молодые люди посылались также с более широкими целями, для изучения юриспруденции, медицины и изящных искусств. В Кенигсберг командирован был целый отряд подьячих изучать порядки немецкой администрации. Поездки за границу при Петре были так часты, что упомянутому выше ганноверскому резиденту Веберу казалось, что русских было послано с целью обучения за границу несколько тысяч человек. Многим из русской знати пришлось жить за границей в качестве дипломатических агентов. Внешняя политика Петра стала гораздо сложнее; завязывались постоянные и оживленные сношения с западными государствами. Иностранные послы в Московском государстве бывали временными гостями, живя недолго в Москве, показывались только на торжественных приемах, остальное время сидели почти под арестом на посольском дворе, окруженном стражею. С Петра аккредитуются при русском правительстве постоянные послы, которые ведут открытый образ жизни и задают тон петербургскому великосветскому обществу. Вместе с тем и русское правительство учреждает постоянные посольства за границей: в Париже, Лондоне, Берлине, Вене, Дрездене, Стокгольме, Копенгагене, Гамбурге, притягивающие дворянскую молодежь на дипломатическую службу в эти центры. Наконец, войны XVIII века были также средством общения с Западом. С XVIII века русские войска впервые вступают на территории настоящей Западной Европы, не ограничиваясь уже Польшей и остзейским краем. Во время Северной войны русские отряды действовали в северной Германии на берегах Балтийского моря, и в тогдашних "Ведомостях" соотечественники могли читать известия о том, что "как офицеры, так и рядовые" в этих отрядах "зело изрядные и добрые и как в ружье, так и в платье уборны, и невозможно оных признать, чтобы оные не самые иноземцы были, и многие из них по-немецки умеют". В 1748 году последствием возобновленного русско-австрийского союза была отправка к берегам Рейна вспомогательного русского корпуса в 30 тысяч человек, который зимовал за границей в австрийских провинциях, ни разу не вступив в дело. Наконец в Семилетнюю войну, когда русские войска захватили Кенигсберг и побывали в Берлине, русское дворянство, наполнявшее армию, могло в течение нескольких лет наблюдать западные порядки на досуге между сражениями.

Итак, обязательная наука, дипломатия и война заставили в первой половине XVIII века множество русского люда предпринять невольное, но очень поучительное путешествие за границу. Сохранились памятники, позволяющие с достаточной полнотой восстановить тот психологический процесс, который происходил в этом невольном русском путешественнике XVIII века при его соприкосновении с западноевропейским миром. До нас дошло несколько дневников и записок, веденных за границей первыми такими путешественниками, хорошо передающих их непосредственные впечатления от всего виденного на Западе, - впечатления, записываемые изо дня в день с необыкновенной простотой и искренностью. Таковы записки П.А. Толстого, впоследствии одного из главных сотрудников реформы, сенатора и президента коммерц-коллегии, князя Куракина - видного дипломата эпохи Петра, Матвеева - будущего президента юстиц-коллегии, Неплюева - будущего оренбургского администратора и др.

На заграничную командировку, объявленную в январе 1697 года, многие из отправляемых стольников взглянули как на тяжелое испытание и неожиданное несчастие. Небывалость самого дела и дальность пути не могли не вызвать некоторого страха перед путешествием. Притом приходилось ехать если и не в басурманские страны, то все ж таки в страны с христианской верой сомнительной чистоты. Отталкивала и цель путешествия: спокойную службу при государевом дворе в высоких придворных званиях приходилось менять на простую матросскую службу под командой иностранных офицеров - и это потомкам знатнейших домов, никогда не знавшим черной служебной работы, привыкшим занимать положение правительственных верхов общества. Иные из этих стольников обзавелись уже семьями, которые приходилось покинуть. Все это вместе не могло не вызывать того мрачного настроения, с которым они выезжали из Москвы, и той тяжелой тоски, которую они испытывали, расставаясь с нею. Толстой, один из немногих охотников, добровольно отправившихся за границу, чтобы сделать угодное государю, выехав из Москвы, еще целых три дня простоял в Дорогомиловской слободе, прощаясь с родственниками.

Обильный ряд новых впечатлений, которые приходилось испытывать в пути, заглушал тяжелые чувства, навеянные разлукой. Европа поражала русского человека, в нее попадавшего, прежде всего тою величественной внешностью, которой он не видел дома. Громадные города с каменными высокими домами, с величавыми соборами возбуждали одно из первых удивлений после русских городов с их совершенно сельскими, крытыми соломой избами и маленькими деревянными церквами, и путешественник непременно отметит в дневнике, как будто в этом было что-то особенно замечательное, что весь город, через который он проезжал, каменный. Если ему случится побывать в театре, то он на своем точном, но удивительно неприспособленном к передаче новых впечатлений языке запишет в дневник, что "был в палатах великих округлых, которые италиане зовут театрум. В тех палатах поделаны чуланы многие (ложи) в пять рядов вверх, и бывает в одном театруме чуланов двести, а в ином триста и больше; а все чуланы поделаны из-внутри того театрума предивными работами золочеными". Если же покажут ему отделанный сад, то он расскажет, что видел там "многие травы и цветы изрядные, посаженные разными штуками по препорции, и множество плодовитых дерев с обрезанными ветвями, ставленных архитектурально, и немалое число подобий человеческих мужеска и женска полу из меди (статуи)". Искусство остается для такого путешественника еще недоступно своею внутреннюю стороной, не вызывая в нем никаких эстетических волнений; но произведения искусства поражают его мастерством техники, и он отметит, что виденные им на картинах люди или "мраморные девки", изображающие "поганских богинь", сделаны как живые (Толстой), или, справившись о значении памятника, стоящего на городской площади, запишет, что на площади "стоит сделан мужик вылитый, медный, с книгою на знак тому, который был человек гораздо ученый и часто людей учил, и тому на знак то сделано", как описал князь Куракин виденный им памятник знаменитого Эразма в Роттердаме.

Новые интересы возбуждались в душе русского наблюдателя по мере того, как его житье за границей становилось продолжительнее и его знакомство с Западом более основательным. Склад западного житейского быта привлекал к себе его внимание своими внешними и внутренними сторонами. Его поражали чистота, порядок и благоустройство европейских городов, вежливость и обходительность в обращении их жителей, - черты, к которым он не привык дома. Он быстро знакомился с "плезирами" европейской жизни. Для нашего дипломатического персонала было открыто посещение "ассамблей, фестинов и конверсационов" в аристократических домах; посещение комедий и опер, сходбища в кофейные дома и австерии - сделались любимыми занятиями в часы досуга для навигаторов. Но и более серьезные стороны европейской жизни привлекали к себе внимание русского наблюдателя. Его удивление вызывали обширные благотворительные учреждения, в которых он мог наблюдать проявление самых лучших христианских чувств милосердия и любви к ближнему в западном христианине, христианине такой подозрительной чистоты. На каждом шагу он встречал учреждения просветительного характера: академии, музеи и учебные заведения, дававшие ему понятие об уважении на Западе к науке, значения которой в общественной жизни он если и не сознавал вполне ясно, то уже не мог не чувствовать. Иные приемы воспитания и положение женщины также вызывали заметки в дневниках. "Народ женский в Венеции, - пишет Толстой, - зело благообразен и строен, и политичен, высок, тонок и во всем изряден; а к ручному делу не очень охоч, больше заживают в прохладах, всегда любят гулять и быть в забавах". Невиданные дома простота и свобода обращения представительниц французской аристократии поражала и очаровывала Матвеева в Версале и Париже. "Ни самый женский пол во Франции, - пишет он, - никакого зазору отнюдь не имеет во всех честных обращаться поведениях с мужским полом, как бы самые мужи, со всяким сладким и человеколюбивым приемством и учтивостью". Наконец, и политический порядок западноевропейских государств, лежавший в основе этого житейского уклада, так понравившегося русским людям, вызывал в них немало симпатий. Толстой с большим удовольствием рассказывал о свободе, печать которой видна на всех гражданах Венецианской республики, о простоте в обращении с дожем, о справедливости, царящей в судопроизводстве. Матвеев попал во Францию в эпоху расцвета абсолютизма при Людовике XIV. Но он не без скрытого намека на родные политические порядки должен был с сочувствием заметить отсутствие произвола, благодаря чему "король, кроме общих податей, хотя и самодержавный государь, никаких насилований не может, особливо же ни с кого взять ничего, разве по самой вине, свидетельствованной против его особы в погрешении смертном, по истине рассужденной от парламента; тогда уже по праву народному, не указом королевским, конфискации или описи пожитки его подлежать будут". Частая и произвольная конфискация имуществ была больным местом в русском политическом строе первой половины XVIII столетия.

Таковы были впечатления, которые уносил с собой с Запада при более близком с ним знакомстве русский наблюдатель конца XVII и начала XVIII века. Сильно действуя на его душу, они заставляли ее пережить целую гамму настроений. Посылаемый за границу, русский человек времени Петра Великого уезжал туда с печалью о том, что ему приходилось покидать, и с тревогой перед тем, что его в неведомой стране ожидало. По переезде рубежа величественность внешней европейской обстановки вызывала в нем удивление. Уже при самом поверхностном знакомстве с европейской жизнью он находил в ней многие стороны, которые мирили его с Западом, смягчая остроту разлуки с родиной. По мере того, как он долее жил за границей, простое первоначальное удивление сменялось размышлением с его неизбежной операцией сравнения, различения сходного и несходного. Результаты этого сравнения своей домашней обстановки и порядков с теми, которые пришлось узнать за границей, вели неизбежно к заключениям о превосходстве многих сторон европейской жизни перед своей, русской. Отсюда дальнейшим шагом являлась критика своих порядков, сознание их негодности и мысль о замене их новыми, заимствованными с Запада. Так, уезжая из Москвы с тревогой и враждебным чувством к Западу, навигатор или дипломат нередко возвращался с сознанием его превосходства.

Со второй четверти века в поколении детей этих невольных путешественников развивается и все более входит в моду добровольное путешествие на Запад по тем же мотивам, по которым оно предпринимается и до наших дней: завершение образования, удовлетворение любознательности, лечение в заграничных курортах, наконец, удовольствие самого путешествия. Благоустройство западного города, комфорт европейской жизни, утонченные нравы, зрелища и увеселения, а затем и западные библиотеки, музеи и университеты - таковы были приманки, тянувшие русского путешественника на Запад. Недаром указ 1762 года о вольности дворянства с такою подробностью говорил о возможности для дворян ездить за границу, обучать там детей и жить там, сколько захотят. Путешествие за границу стали столь любимы и обычны, что за 20 лет этого указа сухой и узкий моралист, придворный проповедник Савицкий, считал нужным вооружиться против этого явления, которое он считал и вредом для православия. "Многие ль, - восклицал он в проповеди, произнесенной 4 июля 1742 года, - хоть копейку потратили на обучение православию? Весьма немногие! А многие тысячи брошены на обучение от пелен танцам, верховой езде, играм, разным языкам, да на странствия по чужим землям". Мода порождает увлечения и доходит до крайностей, и молодой человек, дикарь по своим внутренним качествам, слепой поклонник и смешной подражатель западной внешности, вздыхающий и тоскующий по Парижу, где только и можно жить, сделался надолго любимым типом русской сатиры и комедии. "Madame, ты меня восхищаешь, - говорит в "Бригадире" сын, объясняясь в любви советнице, - мы созданы друг для друга; все несчастие мое состоит в том только, что ты русская!" - "Это, ангел мой, конечно, для меня ужасная погибель", - отвечает советница. "Это такой defaut [недостаток (фр.) ], которого ничем загладить уже нельзя, - продолжает сын. - Дай мне в себе волю. Я не намерен в России умереть. Я сыщу occasion favorable [благоприятный случай (фр.) ] увезти тебя в Париж. Там остатки дней наших, les restes de nos jonrs [остатки наших дней (фр.) ], будем иметь утешение проводить с французами; там увидишь ты, что есть между прочими и такие люди, с которыми я могу иметь societe [общество, (фр.) ]". Комедия, конечно, очень опасный исторический источник: она показывает явление в преувеличенном виде, доводя его очертания до карикатуры; но в основу карикатуры она кладет все-таки действительные очертания. Заграничное путешествие, в которое в начале века нужно было посылать насильно, сделалось в половине века одним из самых любимых удовольствий.

Западная книга, иностранец в России и русский за границей - таковы были проводники западного влияния в первой половине XVIII века. Какими чертами отразилось это влияние на русском дворянстве? В этой встрече отечественного с западным на первых порах много было ненужного и незрелого, карикатурного и смешного. Но были и ценные приобретения. Наиболее дорогою была открывшаяся возможность идейного общения с просвещенными странами, хранительницами плодов долговременной умственной работы, и возможность заимствования оттуда того общечеловеческого, которое в этих западных плодах заключалось. Если поискать, можно найти некоторый запас западных идей уже в русском обществе первой половины XVIII века. Стали понемногу проникать в Россию приобретения научной мысли. Всего более широкий доступ в этой области к русскому обществу нашли себе идеи политической философии. Успехи, которых достигла политическая мысль в Европе в XVII и XVIII веке, совпали с повышенным интересом к политическим вопросам в русских людях эпохи Петра, которым пришлось быть очевидцами и участниками преобразования всего государственного строя, предпринятого в столь широких размерах. В законодательстве Петра отразилось преклонение перед разумом, как источником и основанием политики; в политических трактатах Феофана Прокоповича, в дебатах дворянских кружков, обсуждавших в 1730 году вопросы государственного права, легко заметить понятия, навеянные рационалистической теорией. Естественное право, естественное состояние, договорное происхождение государства - весь этот багаж западной политической мысли XVII века здесь налицо. Не следует, однако, преувеличивать размеров этого идейного влияния: оно было очень поверхностно. Идеи не находили себе пока в России удобной почвы, подготовленной долгой и упорной воспитательной работой. А ведь только при таком условии они входят в плоть и кровь, делаются существенной принадлежностью организма, слагаются в цельное мировоззрение, регулируют поведение, подчиняют себе привычки и претворяются в инстинкты. Иначе они остаются непроизводительною и летучею начинкою головы, быстро испаряющеюся. Вот почему и политические идеи, сверкнувшие в 1730 году, быстро выветривались из голов, будучи не более как случайно занесенным туда элементом. Только очень медленно и туго результаты западной мысли будут прокладывать себе путь в русскую жизнь и изменять ее. Но залог их будущего успеха можно видеть в том иногда еще смутном чувстве уважения к Западу, которое стало у нас обнаруживаться в XVIII веке. В его просвещении стали сознавать превосходство, его учреждениям и порядкам стремились подражать. Реформы Петра, произведенные по западному образцу, ценились современниками как приобщение России к семье западных народов. "Ваше величество, - писал раз Петру один из дипломатов его времени, князь Г.Ф. Долгоруков, - милосердуя о народе своего государства, изволите непрестанно беспокойно трудиться, чтобы оный из прежних азиатских обычаев вывесть и обучить, как все народы христианские в Европе обходятся". Ту же мысль высказывал Петру и Сенат в приветствии по случаю поднесения ему императорского титула, говоря, что благодаря деятельности Петра русские "присовокуплены в общество политичных народов". Западное устройство и отношения получали значение хорошего примера. Во время известного раздора Верховного тайного совета с дворянством в 1730 году, руководитель совета, кн. Д.М. Голицын, пытаясь привлечь расположение дворянства, включил в текст составленной им тогда присяги, которая должна была иметь значение конституционной хартии, параграф, где заключалось обещание со стороны императорской власти дворянство содержать в такой же "консидерации", как это бывает в западных странах. Кругозор русского наблюдателя расширялся. Возникла возможность сравнивать свое с чужим, развивалось еще в XVII веке заметное критическое отношение к родной действительности. Неприглядные стороны этой действительности возбуждали нередко стыд за нее перед тем новым обществом, в которое вошла теперь Россия. На одном из тех же дворянских совещаний зимой 1730 года, на котором собрались представители высшего чиновного слоя этого сословия, раздавались горячие возгласы против произвола, с которым действовала в те годы политическая полиция. Некоторые члены собрания с негодованием заявляли, что существование Тайной канцелярии, которая иногда только за одно неосторожно сказанное слово арестует, пытает, казнит и конфискует имущество, лишая всяких средств к жизни ни в чем не повинных младенцев-наследников, - что это существование - позор для России перед западными народами. Способность критически взглянуть на самих себя и устыдиться за родные грехи и недочеты была, может быть, самым ценным приобретением, вынесенным русским обществом из знакомства его с Западом. Чувство стыда влекло за собой раскаяние, которое в свою очередь вызывало решимость бросить ошибочный путь и идти по новому направлению.

Разумеется, до идей было рано, когда надо было приобретать еще знакомство с самым орудием их распространения - языком. Это знакомство сделало быстрые успехи. Как ни плохи и смешны были иностранцы-учителя, какой скудный запас понятий они ни приносили, они все-таки оказали русскому обществу услугу, научив его, по крайней мере, своим языкам. Западная книга становилась доступна, и иностранец перестал быть для нас "немцем", т.е. человеком, который молчал, потому что его не понимали. Уже при Петре можно насчитать много случаев знания иностранных языков в высшем обществе, в особенности среди молодого поколения. В библиотеке кн. Д.М. Голицына много книг на иностранных языках. Другой сподвижник Петра, гр. П.А. Толстой, сам работает в качестве переводчика. Бергхольц отмечал в своем дневнике русских, знающих языки, и этих отметок немало. Капитан Измайлов, которого посылали в Китай, говорит по-немецки и по-французски, так как долго состоял на службе в Дании. 16 февраля 1722 года в квартире у герцога голштинского был поставлен очень знатный гвардейский караул; в его состав входили: поручик кн. Долгорукий, который хорошо говорил по-французски; сержант молодой кн. Трубецкой, человек вообще недурно образованный, говорящий хорошо по-немецки; капрал молодой Апраксин, близкий родственник генерал-адмирала, также хорошо знающий немецкий язык. Кн. Черкасский, молодой камергер при невесте герцога, царевне Анне Петровне, по отзыву того же Бергхольца, "кавалер очень приятный и любезный, много путешествовал, хорошо образован, знает основательно языки французский и итальянский". Конечно, требования Бергхольца на звание образованного человека не Бог весть какие высокие, но они именно относятся к манерам и к знанию языков. Гр. Головин, сын покойного генерал-адмирала, родившийся в 1695 году, 11 лет был помещен в московскую навигацкую школу, потом отправлен в Голландию, служил затем на английском корабле, прекрасно владеет французским и английскими языками. Дети гр. Головкина получили новое воспитание: сын слушал лекции в Лейпциге и Галле, дочь, вышедшая замуж за П.И. Ягужинского, а затем за М.П. Бестужева-Рюмина, хорошо говорила по-немецки. Знаменитая Н.Б. Шереметева, оставившая такие трогательные мемуары, воспитывалась под надзором иностранной гувернантки m-lle Штауден. Вся семья Долгоруких владела языками, так как члены этой семьи проходили обыкновенно дипломатическую карьеру или росли при родственниках - послах за границей, а самый видный из них, кн. Василий Лукич, был по отзыву герцога де Лириа, полиглотом, прекрасно говорил на многих языках. В этой семье случилось событие, которое впоследствии будет нередким в нашем высшем обществе. Княгиня Ирина Петровна Долгорукая, урожденная Голицына, живя за границей с мужем-дипломатом, приняла католичество. Возвратясь католичкой и вывезя с собой некоего аббата Жака Жюбе, княгиня попала за перемену религии под следствие, а дети ее, князья Александр и Владимир, по испытании в Синоде оказались также сомнительными в православной вере и были отправлены в Александро-Невскую семинарию для наставления на истинный путь. При Петре и при Анне преобладал немецкий язык. В 1733 году из 245 русских кадетов в недавно тогда устроенном Шляхетском кадетском корпусе русскому языку обучалось 18, французскому - 51, а немецкому - 237 человек. Но с Елизаветы перевес взяло французское влияние, и французский язык стал языком высшего русского общества. Не следует упускать из виду, что и Германия находилась тогда под французским влиянием, немецкий язык был в загоне у самих немцев, и король-философ Фридрих II писал не иначе как по-французски. Для того времени движение в сторону французского языка знаменовало собою шаг вперед в умственном развитии русского общества. Неразвитый тогда немецкий язык был языком техника и военного инструктора; тонкий и гибкий французский - открывал доступ в область философии и изящной литературы.

Это усвоение иностранных языков имело, правда, и обратную сторону. Во-первых, оно портило родной язык, вводя в него множество варваризмов. Диалоги таких поклонников Запада, как знакомая нам советница из "Бригадира", заявляющая, что "мериты должны быть респектованы" и что она "капабельна взбеситься" или как ее обожатель, признающийся, что и ему "этурдери свойственна", кажутся нам карикатурными. Но прочтите очень интересную "Историю о даре Петре Алексеевиче", принадлежащую перу кн. Куракина, русского дипломата эпохи Петра, где он, описывая детство царя, говорит, что царица Наталья Кирилловна была "править инкапабель", и далее характеризует ее брата Льва Кирилловича как человека, предававшегося пьянству и, если делавшего добро, то "без резону [,но] по бизарии своего гумору"; или просмотрите его не менее любопытные записки, где он рассказывает, как в Италии он был сильно "иннаморат" в славную хорошеством некую "читтадину", вследствие чего у него едва не вышло duellio с одним "жентильомом", и вы увидите, что автор комедий не давал своей карикатуре слишком широкого размаха. Может быть, не меньшим злом, чем порча родного языка, было то забвение и пренебрежение, которым он стал подвергаться с XVIII века в высшем русском обществе, совершенно, разучившемся на нем говорить. "Можно сказать, - читаем в составленной на французском языке автобиографической записке гр. А.Р. Воронцова, который в 12-летнем возрасте знал от доски до доски Вольтера, Расина, Корнеля и Буало, - что Россия - единственная страна, где пренебрегают изучением родного языка и всего того, что относится до родины. Так называемые просвещенные люди в Петербурге и в Москве стараются научить своих детей французскому языку, окружают их иностранцами, с большими издержками нанимают им учителей танцев и музыки и не заставляют их учиться родному языку; так что это прекрасное воспитание, притом столь дорогое, ведет к полному незнанию родной страны, равнодушию, может быть, даже к пренебрежению к стране, которой обязаны существованием, и к привязанности ко всему тому, что относится к обычаям и странам чужим, в особенности же к Франции". Но если отсутствие отечествоведения и составляло большой пробел в образовании русских людей XVIII века, то, что касается до родного языка, он неизбежно должен был испытывать некоторое пренебрежение, так как не поспевал за мыслью и отставал от идей времени. Человек, воспитанный на Вольтере и Буало, познакомившийся с французской философской мыслью, очень бы затруднился передавать новые идеи на родном языке: он был слишком беден и неуклюж для того богатства и тонкости мысли, каких достигла эта философия, и потребовалась долгая и упорная работа над русским языком целого ряда писателей, чтобы приспособить его к этой цели. Вот почему образованные люди XVIII века предпочитали писать, говорить и даже думать по-французски: так было удобнее в тех случаях, когда содержанием этих писаний, разговоров и дум были новые понятия и идеи, для которых родной язык был недостаточен. Эта привычка портила и повергала в забвение родной язык, зато она давала доступ идеям.

Всего более доступно было русскому обществу и всего более широко на него подействовало западное влияние в том, что касалось внешней формы и материальной обстановки. Это было вполне естественно. Когда дети сближаются с взрослыми, они прежде всего стараются походить на последних по внешности; когда некультурные народы соприкасаются с культурными, они прежде всего перенимают материальную культуру и затем уже с гораздо большим трудом подвергаются воздействию духовной. Внешняя обстановка: жилище с его убранством, одежда, стол, мелочи обихода, внешние житейские отношения и на первом и главном месте удовольствия жизни - вот содержание этого материального элемента западного влияния. Его проводником был двор, а его объектом тот общественный класс, для которого жизнь двора служит обязательным примером. Уже в обстановке Кремлевского дворца при царе Алексее можно было указать много предметов житейского обихода западного происхождения, соблазнительных в глазах истого приверженца московского благочестия. Царь Алексей любил посмотреть иностранную картину, послушать игру немца-органиста, завел у себя даже немецкий театр. Тем не менее, шаг, сделанный его сыном, нельзя не признать очень решительным. Резиденция была перенесена далеко от насиженного места, далеко от московских святынь, под сенью которых чувствовали себя спокойно старинные цари. В новой столице были построены небольшие дворцы, украшенные иноземными картинами и статуями, вывезенными по заказу Петра из-за границы и выбранными не без вкуса. Заведен новый придворный штат с камергерами и камер-юнкерами, и двор Петра, по отзыву иностранных наблюдателей, стал очень похож на двор немецкого государя средней величины. Чинные торжественные выходы московских царей и скучные парадные обеды во дворце, оглашаемые грубою местническою бранью, сменились теперь совсем новым придворным европейским этикетом. Правда, широкая русская натура то и дело выходила из этих узких немецких рамок во время рождественских славлений, когда Петр с многочисленной шумной и пьяной компанией объезжал дома вельмож и именитого купечества, когда он исполнял обязанности протодьякона на заседаниях всешутейшего и всепьянешего собора или когда, празднуя спуск нового корабля, он объявлял во всеуслышание, что тот бездельник, кто по такому радостному случаю не напьется допьяна, при чем после шестичасового угощения участники пира сваливались под стол, откуда их выносили замертво. Но к концу царствования эти широкие размахи слабели, и Петр стал находить удовольствие в увеселениях более скромного характера, к которым и приучал общество. Вследствие тесноты дворцовых помещений придворные собрания летом происходили в императорском летнем саду, очень хорошо устроенном, по отзыву Бергхольца, с правильно разбитыми клумбами и аллеями, с гротом, украшенным статуями, редкими раковинами и кораллами, с фонтанами и органом, приводившимся в действие водою и хорошо игравшим.

По пушечному сигналу в пять часов вечера к саду приставала целая флотилия небольших судов, привозивших по Неве приглашенное общество. Вечер начинался прогулкой, затем бывали танцы, до которых Петр был большой охотник и в которых он брал на себя роль распорядителя, придумывая все новые в новые замысловатые фигуры, какие-нибудь "каприоли" или какой-нибудь Kettentanz, приводившие в замешательство танцоров и вызывавшие общую потеху. Угощение на этих придворных вечерах было грубовато, подавали простую водку к великому неудовольствию иностранцев и дам.

В следующие царствования в императорском обиходе появляется роскошь, которая поражает иностранцев. "Императрица Анна щедра до расточительности, - пишет испанский посол де Лириа, - любит пышность чрезмерно, от чего двор ее великолепием превосходит все прочие европейские". "Она любила порядок и великолепие, - вторит ему фельдмаршал Миних, - и никогда двор не был так хорошо устроен, как при ней". Зимний дворец, построенный Петром, показался ей уже слишком тесен, и она выстроила новый трехэтажный в 70 комнат разной величины с тронной и театральной залами. В последние годы царствования Петра весь расход на содержание двора составлял около 186 тыс. руб. При Анне, с 1733 года, только на придворный стол тратилось 67 тыс. руб. Императрица была страстной охотницей и любительницей лошадей. Она ловко ездила верхом и метко стреляла из ружья, не промахиваясь по птице на лету. Для нее был устроен обширный манеж и заведен был конюшенный штат из 379 лошадей и еще большего количества состоявших при них людей. Придворная охота, совсем упраздненная при Петре, при Анне была громадна, и русские послы в Париже и Лондоне среди важных дипломатических дел должны были исполнять императорские поручения по закупке целых партий заграничных охотничьих собак, за которых платились тысячи рублей.

Роскошь при дворе заражала и высшее общество. Появилось щегольство в одежде, открытые столы, не известные до тех пор дорогие вина: шампанское и бургонское. "Вместо малого числа комнат, - рассказывает Щербатов, - уже по множеству стали иметь, яко свидетельствуют сие того времени построенные здания. Зачали домы сии обивать штофными и другими обоями, почитая неблагопристойным иметь комнату без обой; зеркал, которых сперва весьма мало было, уже во все комнаты и большие стали употреблять. Екипажи тоже великолепие восчюувствовали: богатые позлащенные кареты с точеными стеклами, обитые бархатом, с золотыми и серебряными бахрамами; лучшие и дорогие лошади, богатые тяжелые и позлащенные и серебряные шторы с кутасами шелковыми и с золотом или серебром; также богатые ливреи стали употребляться". Еще шаг вперед, в смысле роскоши, при Елизавете. Тут уже, по свидетельству того же Щербатова, экипажи "возблистали золотом", двор облекался в златотканые одежды, "подражание роскошнейшим народам возрастало, и человек делался почтителен (т.е. почтен) по мере великолепности его житья и уборов". С растущим великолепием в придворный обиход все более проникает искусство, облекая роскошь в изящные элегантные западноевропейские формы. Дворцы строятся знаменитым Растрелли. При Анне появилась при дворе итальянская опера, а при Елизавете среди певцов этой оперы блистали звезды первой величины. Устраиваются и русские спектакли, в которых актерами выступают воспитанники Шляхетского кадетского корпуса, а придворный балетмейстер Landet вводит грацию и изящество в чинные и церемонные менуэты, которым с увлечением предается придворное общество, и с каким увлечением! Нужно было обладать крепостью нервов, свойственной людям того времени, чтобы выдерживать эти бесконечные увеселения. Придворный маскарад в Москве в 1731 году, в годовщину восстановления самодержавия, начался 8 февраля и затем тянулся целых десять дней. Но продолжительные по времени придворные торжества полны чинного этикета, и оргии петровского царствования отошли уже в область преданий. 2 января 1751 года "как знатные обоего пола персоны и иностранные господа министры, так и все знатное дворянство с фамилиями от 6 до 8-го часа имели приезд ко двору на маскарад в богатом маскарадном платье, и собирались в большой зале, где в осьмом часу началась музыка на двух оркестрах и продолжалась до семи часов пополуночи. Между тем убраны были столы кушаньем и конфектами для их императорских высочеств с знатными обоего пола персонами и иностранными господами министрами в особливом покое, а для прочих находившихся в том маскараде персон в прихожих парадных покоях на трех столах, на которых поставлено было великое множество пирамид с конфектами, также холодное и жаркое кушанье. В одной большой зале и в парадных покоях в паникадилах и крагштейнах горело свеч до 5000, а в маскараде было обоего полу до 1500 персон, которые все по желанию каждого разными водками и наилучшими виноградными винами, также кофеем, шоколадом, чаем, оршатом и лимонадом и прочими напитками довольствованы". Так описывался придворный бал в "Петербургских ведомостях" того времени. Увеселения прогрессируют быстрее других элементов общественной жизни. Звуки бальной музыки, волны света, заливающие залы, лица в масках, мелькающие в танцах пары - как все это далеко от церковного ритуала московского царского двора!

Новые формы светских отношений и новые увеселения легко прививались к русскому обществу, и эта сторона реформы стоила правительству наименьших усилий. С бородою и старинным платьем дворянство начала XVIII века рассталось без тяжелого чувства и довольно быстро, говоря словами Щербатова, "преобразовались россияне из бородатых в гладкие и из долгополых в короткополые". Правда, ассамблеи вводились принудительным путем, и зимой 1722 года, когда двор прибыл в Москву и в Преображенском назначена была ассамблея, пришлось пустить в ход угрозу, чтобы привлечь на нее московских дам и девиц. Может быть, принудительный характер этих собраний при Петре отражался и на том принужденном тоне, который царил на них и поражал иностранца. "Что мне не нравится в ассамблеях, - пишет Бергхольц, - так это, во-первых, то, что в комнате, где дамы и где танцуют, курят табак и играют в шашки, от чего бывает вонь и стукотня, вовсе неуместные при дамах и при музыке; во-вторых, то, что дамы всегда сидят отдельно от мужчин, так что с ними не только нельзя разговаривать, но не удается почти сказать и слова: когда не танцуют, все сидят, как немые, и только смотрят друг на друга". Принуждение к увеселениям этого рода распространялось даже на духовенство, и притом на черное. В декабре 1723 года вышел указ первоприсутствующего в Синоде об очереди ассамблей в московских монастырях. 29 декабря по этому указу состоялась ассамблея у архимандрита Донского монастыря, на которой были: президент Синода архиепископ Новгородский Феодосий Яновский, архиепископ Крутицкий Леонид, архимандриты других московских монастырей и высшие чиновники Синодальной конторы и Монастырского приказа из светских лиц. За Донским монастырем последовали ассамблеи в других. Съезжались в третьем часу пополудни; хозяевами не воспрещалось, как гласил указ первоприсутствующего, гостей "трактовать и обедом". Это новшество в духовной среде вызывало неудовольствие со стороны поборников строгих нравов. "Оставя церковные службы и монашеское преданное правило, - писал впоследствии митрополит Казанский Сильвестр в доносе на Феодосия, инициатора этих ассамблей, - уставил у себя самлеи с музыкою и тешился в карты и шахматы и в том ненасытно забавлялся. И бывшим в Москве архиереям также и в московских монастырях архимандритам сочиня вседневную роспись, велел самлеям быть с различными потехами". Но в светской среде такого неудовольствия не было. Ассамблея пришлась русскому обществу по вкусу, быстро распространялась, и выведенная в общество женщина, скоро освобождаясь от застенчивости, начинала чувствовать себя в нем хозяйкой. "Приятно было женскому полу, - повествует об этой перемене Щербатов, - бывшему почти до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества, украшать себя одеяниями и уборами, умножающими красоту лица их и оказующими их хороший стан; не малое ж им удовольствие учинило, что могли прежде видеть, с кем на век должны совокупиться, и что лица женихов их и мужей уже не покрыты колючими бородами". Это сближение полов не только смягчало нравы, но и порождало новые чувства и настроения, не известные до тех пор. "Страсть любовная, - продолжает тот же писатель, - до того почти в грубых нравах незнаемая, начала чувствительными сердцами овладевать, и первое утверждение сей перемены от действия чувств произошло!.. О, коль желание быть приятной действует над чувствиями жен!" Ассамблеи давали место для практики тех чувств, теория которых вычитывалась из какого-нибудь переводного французского романа под заглавием "Эпаминонд и Целериана", дававшего "понятие о любовной страсти со стороны весьма нежной и прямо романтической", как это испытал на себе Болотов. "Все, что хорошею жизнью зовется, - вспоминает он о елизаветинских временах, - тогда только что заводилось, равно как входил в народ тонкий вкус во всем. Самая нежная любовь, толико подкрепляемая нежными и любовными в порядочных стихах сочиненными песенками, тогда получала первое только над молодыми людьми свое господствие". К половине века западные забавы проникают уже в деревню, в помещичьи усадьбы, и там происходят своего рода ассамблеи, тяжеловатые и грубоватые, как все в деревне, появляются карты и танцуют менуэты и контрдансы. В 1752 году юноша Болотов, возвращаясь из Петербурга к себе в родную тульскую деревню, заехал к зятю, псковскому помещику Неклюдову, женатому на его старшей сестре, и попал как раз на ее именины. Именины праздновались на славу. Был большой съезд окрестных помещиков и, конечно, с семействами. Приехал П.М. Сумороцкий, важный сосед в полковничьем чине, уважаемый всею округою, и привез с собою, по просьбе хозяина, свой домашний оркестр из нескольких дворовых скрипачей, которые в свободное от занятий искусством время помогали хозяйским лакеям прислуживать за столом. Приехал другой Сумороцкий, небогатый маленький и худенький человек с "претолстою и предородною" женою и с тремя из бесчисленного количества дочерей всех возрастов, из которых состояла его семья. Приехал помещик Брылкин "из простаков, любивший отменно курить табак и выпить иногда лишнюю рюмку", сильно надоевший своими расспросами Болотову. Приехали многие другие, имен которых не сохранила память автора воспоминаний. Обед, как и подобало торжественному случаю, тянулся несколько часов. После обеда общество предалось увеселениям. Молодежь занялась танцами, причем Болотов, щеголяя сшитым в Петербурге синим кафтаном с белыми разрезными обшлагами, должен был открыть менуэт, танцуя в первой паре с полковничьей дочерью. Дамы сели за карточные столы, забавляясь какою-то игрою в "памфел", мужчины продолжали беседу за рюмкой. Наконец, оживление, все возрастая, охватило всех; карты и разговоры были брошены, все пустилось в пляс. Элементы отечественной культуры взяли верх над европейской, и чинный западный менуэт уступил место русской, под песни дворовых девок и лакеев. Так продолжалось до ужина. Гости, разумеется, ночевали у радушного хозяина и стали разъезжаться только на другой день после обеда.

II
Отечественные основы

Некоторый небольшой запас идей, иностранная литература и языки, европейские формы жизни и обстановка, пожалуй, даже новые чувства - все эти блестки, появившиеся на русском дворянстве с XVIII века, золотили только верхи класса. В окутанные темнотой глубокие провинциальные его слои проникали от этого блеска лишь едва заметно мерцающие лучи. Эта темная масса в первой половине XVIII века живет всецело нетронутыми родными преданиями. Впрочем, если присмотреться внимательнее, не трудно заметить непрочность, а нередко и сомнительное качество той позолоты, которая украшала вершины. И здесь по большей части эта легко отделяемая мишура очень неполно прикрывала те же роднившие верхи с низами, одинаково им общие невзрачные черты. Различие сказывалось лишь во внешнем виде; основа здесь и там была одна и та же. Эта ее тождественность происходила от одинаковости того хозяйственного фундамента, на котором класс держался. Мы и должны теперь познакомиться с влиянием этой хозяйственной обстановки. Прогулка по нескольким дворянским усадьбам первой половины XVIII века будет для этой цели нелишней. Начнем с больших подмосковных вотчин.

Вот село Ясенево в Московском уезде, принадлежавшее Лопухиным и в 1718 году отписанное на государя. Опись, сделанная по поводу конфискации, позволяет нам составить себе представление о большой барской усадьбе в то время. В селе ветхая деревянная церковь об одной главе со старинного письма иконостасом. Двухэтажный барский дом, также деревянный, построен из соснового и елового лесу и крыт тесом на четыре ската. В нем, кроме сеней и чуланов, 7 комнат, или светлиц, из которых две в верхнем и пять в нижнем этаже. Стены в некоторых светлицах обтянуты выбеленным полотном; окна не везде стеклянные, есть и слюдяные. Меблировка состояла из обычных лавок по стенам, липовых и дубовых столов, шкапов, дюжины простых стульев и полдюжины витых, обитых кожею. Украшением стен служили иконы, но, кроме них, опись насчитала более 30 картин иностранного происхождения ("листы печатные фряжские"). При хоромах неизбежная мыльня. Барский двор, огороженный забором с воротами, затейливо украшенными точеными балясами, занимал пространство почти в десятину. Здесь помещался особый господский флигель из двух светлиц и целый ряд хозяйственных построек: поварня с двумя "приспешными" избами, изба приказчика, пивоварня с необходимой для пивоварения посудой и обстановкой, погреб и ледник с напогребицею, конюшня о 9 стойлах, изба для конюха, две житницы. К главному двору примыкали еще: скотный двор с сараями, хлевами и избами для скотников и для птиц и "остоженный" (сенной) двор с двумя амбарами. С двух сторон к забору усадьбы подходил громадный фруктовый сад, расположенный на трех с половиною десятинах, с прудами и деревянной шатровой беседкой. Опись насчитала в нем 1800 разного рода яблонь, многие сотни сливы и вишен. Заметен и некоторый эстетический вкус: в саду разбит был небольшой цветник, обсаженный с четырех сторон красною смородиной.

Вот другая подмосковная также большого барина кн. Д.М. Голицына, известного верховника, как ее застала опись, произведенная в 1737 году также по случаю конфискации. Это село Богородское на юге Московского уезда на реке Пахре, ранее принадлежавшее князьям Одоевским. Мы совсем не найдем здесь той роскоши, которою, по словам Щербатова, стали блистать столичные дома. Небольшой старинный господский дом состоит всего из двух светлиц. В числе украшений упомянуты образа "черкасской" работы, может быть, вывезенные князем из Киева, где он был губернатором, а также семь картин в черных рамах, одна из которых изображала Полтавскую баталию, а на прочих были "литеры латинские", оставшиеся непонятными для подьячего, производившего опись. Деревенская усадьба еще не служит постоянным местом житья знатного барина, местом его оседлости. Деревня для него только источник ресурсов, питающих его обширную и населенную, во всем подобную деревенской, но уже богаче отделанную усадьбу в столице, где он живет постоянно.

Для более близкого знакомства с бытом провинциальных глубин класса посетим несколько провинциальных усадеб. Там обстановка еще проще. Псковские помещики, по воспоминаниям Болотова, в 50-х годах жили очень зажиточно. У его зятя Неклюдова в его благоустроенном имении был хорошо отделанный дом с оштукатуренными и расписанными масляными красками стенами, что, очевидно, было редкостью и обращало на себя внимание. Дом разделялся, как и вообще принято было тогда у псковских помещиков, на две половины: жилую, которую постоянно занимали хозяева, и парадную для приема гостей. Более скромна усадьба самого автора воспоминаний. Тульское дворянство заметно измельчало, в особенности благодаря семейным разделам. У крупных собственников есть вотчины, включающие в себя каждая село с несколькими деревнями. Но большею частью селение раздроблено между несколькими владельцами, так что на долю каждого приходится по два, по три крестьянских двора. Деревня Дворяниново на речке Скниге, состоявшая всего из 16 крестьянских дворов, принадлежала четырем помещикам, из них трем Болотовым и в числе этих последних автору воспоминаний, Андрею Тимофеевичу. Три барских усадьбы расположены были тут же при деревне и находились неподалеку одна от другой, саженях в 30 - 40. В усадьбе Андрея Тимофеевича возле пруда, примыкая к фруктовому саду с конопляником, окруженный кое-какими хозяйственными постройками, стоял барский дом. Надо отогнать обычное представление, возникающее у нас при этих последних словах. Ветхий дом этот был очень невелик и крайне невзрачного вида; одноэтажный, без фундамента, простояв, может быть, полстолетия, он как будто врос в землю и неприветливо глядел своими крохотными оконцами со ставнями. Неуютно было и внутри его. Он заключал в себе только три комнаты, но из этих трех одна большая зала была необитаема, потому что была холодной и не отапливалась. Она была скудно омеблирована. Вдоль тесовых стен, сильно почерневших от времени, тянулись скамьи, а в переднем углу, украшенном множеством таких же почерневших икон, стоял стол, покрытый ковром. Две другие небольшие комнаты были жилыми. В светлой угольной громадная выложенная разноцветными изразцами печь распространяла тепло. На стенах такое же множество икон, и в переднем углу висел киот с мощами, перед которыми теплилась неугасимая лампада. В этой комнате стояли несколько стульев, комод и кровать. Здесь, почти не выходя из нее, жила, овдовев, мать Болотова. Третья сообщавшаяся с сенями совсем уже маленькая комната служила в одно и то же время детской, девичьей и лакейской. От всего в этом дворянском доме веяло стариной XVII века, и только тетрадь геометрических чертежей, появившаяся вместе с молодым хозяином, была новостью среди этой старинной обстановки. Записки майора Данилова сохранили нам описание усадьбы одного из его родственников, двоюродного деда, М.О. Данилова, человека довольно состоятельного: "Усадьба, где он жил, в селе Харине, - пишет майор, - преизрядная была: два сада, пруд и кругом всей усадьбы рощи. Церковь в селе деревянная. Хоромы у него были высокие на омшаниках, и снизу в верхние сени была со двора предлинная лестница; оную лестницу покрывал ветвями своими превеликий, стоящий близь крыльца, широкий и густой вяз. Все его высокие и обширные с виду хоромы состояли из двух жилых горниц, через сени стоящих; в одной горнице он жил зимою, а в другой летом". Дом другого Данилова, брата предыдущего, в том же селе Харине был еще того меньше; он состоял также из двух горниц, но из них только одна была белая, т.е. жилая, а другая, черная, служила вместо кухни. Такого же вида помещичий дом в отдаленной вотчине кн. Д.М. Голицына, в селе Знаменском Нижегородского уезда, отписанном в 1737 году. В нем две чистые горницы, каждая по 5 окон, разделенные между собою сенями: одна на жилом подклети, другая на омшанике. Окна в обеих слюдяные, ветхие. К чистым горницам примыкала еще одна черная. Дом покрыт дранью, и вокруг него обычные хозяйственные постройки: погреб, две конюшни, амбар, сарай, баня с предбанником, а также "земская изба" - очевидно, контора имения. Таковы же усадьбы в других его вотчинах в Бежецком и Галицком уездах: те же две-три горницы на подклети и на омшанике, те же сени между ними. Это, очевидно, общий тип помещичьего дома того времени.

В таких тесных и невзрачных, разбросанных в провинциальной глуши гнездах и ютилось провинциальное дворянство в первой половине XVIII века. Впрочем, в эту эпоху эти гнезда были довольно пусты: их население оттягивалось оттуда службой. "Околоток наш, - говорит Болотов, вспоминая свои детские годы, - был тогда так пуст, что никого из хороших и богатых соседей в близости к нам не было". В особенности пустынны были дворянские усадьбы в долгое царствование Петра. Городовой дворянин XVI - XVII веков проводил дома, по крайней мере, свободное время между походами. С возникновением постоянной армии, которая была занята непрерывною и тяжелою войною, такие поголовные роспуски служилых людей прекратилась; они заменены были увольнениями отдельных лиц в кратковременные отпуски. Петровскому дворянину надолго приходилось расставаться с родными полями и рощами, среди которых протекало его детство и о которых он мог хранить только смутное представление к тому времени когда, устарев и одряхлев, он получал отставку. В 1727 году некий бригадир Кропотов доносил Сенату, что в своем поместье он не бывал с 1700 года, т.е. целые 27 лет. Только после Петра служебное бремя дворянина постепенно слабеет. Его военная служба становится все менее нужной, так как рядовой контингент постоянной регулярной армии пополняется посредством рекрутских наборов из податных сословий, и дворянство нужно в ней только для занятия офицерских мест. В то же время введение подушной подати создало для дворянина новую обязанность, которая на первый план выдвинула его землевладельческое значение. Он стал ответственным перед правительством сборщиком подушной подати с своих крестьян. Эта новая финансовая обязанность, перевешивая военную, требовала присутствия дворянина в деревне, и после Петра мы видим целый ряд мер к облегчению и сокращению срока дворянской службы, которые содействовали приливу дворянства в родные углы. При Екатерине I значительное число офицеров и солдат из дворян получили продолжительные отпуски для наблюдения за домашней экономией. При Анне, по закону 1736 года, один сын из дворянской семьи получал свободу от военной службы для занятий сельским хозяйством. Тогда же служба ограничена была сроком в 25 лет, который, при укоренившемся среди дворян обычае записывать детей на службу еще в младенческие годы, для многих наступал очень рано.

Начался отлив дворянства в провинцию. Но настоящим оживлением провинция обязана более поздним мерам: закону о дворянской вольности 1762 года, который наполнил провинцию дворянством, и законам 1775 и 1785 годов, которые организовали это провинциальное дворянство в дворянские общества и привлекли эти общества к участию в местной администрации. Эта пустота провинции в первой половине века, невозможность видеться с людьми своего круга, жить общественными интересами не прошли бесследно для помещичьей психологии. Они убивали в характерах общительность и действовали в противоположность службе, развивавшей в дворянском кругу товарищеские чувства и отношения. Одинокие и редкие обитатели усадеб, свободные от службы, дичали, и наряду с чертами радушия и гостеприимства, свойственными вообще славянской натуре и широко распространенными в русском дворянстве XVIII века, складывался также особый тип угрюмого и нелюдимого помещика, замкнувшегося в своей усадьбе, никуда не выезжавшего и никого к себе не принимавшего, погруженного исключительно в мелкие интересы и дрязги своего крепостного люда и заботы о борзых и гончих сворах. Выезжать было некуда, принимать было некого, так как соседей не было на далекое расстояние, и одиночество входило в привычку. Мать Болотова "препровождала", по его словам, "в деревне жизнь совсем почти уединенную. Никто почти из лучшеньких соседей к ней и она ни к кому не езжала". Его дядя, человек скупой и завистливый, "любил отменно жить в уединении". В этом же уединении проводил дни дед другого автора мемуаров, майора Данилова, в усадьбе которого мы побывали. "Он никуда не езжал по гостям, - пишет о нем Данилов, хорошо его помнивший в детстве, - да я и не слыхивал, чтоб и к нему кто из соседей равные ему дворяне езжали". Эти черты характера, порожденные условиями окружающей обстановки, в какой приходилось жить дворянину, окажутся настолько прочными, что не поддадутся воспитательному действию провинциальных общественных учреждений Екатерины, и, передаваясь по наследству к потомкам, создадут Плюшкина первой половины XIX века. Угрюмые и нелюдимые Болотовы и Даниловы времен Анны и Елизаветы ему сродни: ведь это его деды и прадеды.

Безлюдная обстановка, окружавшая дворянское поместье извне, порождала среди дворянства отдельные нелюдимые характеры. Тот строй, с которым помещик встречался внутри имения, был еще обильнее психологическими последствиями, кладя отпечаток не только на отдельные особи, но и на весь класс в его целом. Основа этого строя - крепостное право, регулировавшее все его подробности. За полвека оно сделало значительные успехи, которым дали толчок некоторые нововведения Петра и которым благоприятствовало властное положение дворянства, занятое им с 1725 года. Рекрутские наборы вызывали бойкие торговые обороты с крепостными душами, создав спрос на покупных рекрут. Подушная подать втягивала в крепостное право прежде свободных людей, так как запись за помещика считалась лучшей гарантией исправности платежа, и стерла прежнюю разницу между двумя видами крепостной зависимости: крестьянином и холопом, так как тот и другой одинаково были обложены податью и оказались в одинаковой зависимости от помещика. Возложив на помещика ответственность за исправный платеж подушной, государство расширило его права над крепостными, отказываясь в его пользу от полиции и юстиции над населением имений. Крупная или средняя дворянская вотчина становится чем-то вроде небольшого государства, маленькой копией с большого оригинала. Недаром законодательство Петра называет крепостных помещика его "подданными", прибегая в этом случае к терминологии государственного права. В такой вотчине очень дифференцированный социальный строй. В самом барском доме много численный придворный штат прислуги; в отдельных дворах тут же на усадьбе помещаются деловые люди, заведующие отдельными статьями помещичьего хозяйства, а также все более разветвляющийся класс специалистов-ремесленников, удовлетворяющих разные потребности барского домашнего обихода. Далее класс дворовых, посаженных на пашню, так называемые задворные люди, после ревизии смешавшийся окончательно с крестьянами; наконец, село и раскинутые вокруг него деревни с крестьянским населением на оброке или на барщине. Все это население управляется сложною администрацией, во главе которой стоит приказчик или главный приказчик с бурмистрами, старостами и "выборными" и которая не чужда представительных учреждений в виде сельского схода, имеющего иногда для своих собраний особую избу на господском дворе. В большинстве случаев в вотчине действует обычное право, но с половины века появляются довольно разнообразные писанные уложения и уставы - конституции этих маленьких государств. Разумеется, высший закон в имении - воля барина, который не стесняется нарушать старинные обычаи и им же самим установленные конституции. Таковы порядки в крупных и средних вотчинах. Мелкопоместные владельцы, насколько и в чем могут, подражают крупным.

Отношения к соседям возбуждали в этих государствах вопросы внешней политики. Отношения эти часто не были гладки, в особенности благодаря отсутствию правильно установленного межевания, - постоянно возникали споры с обращением к суду, и каждая крупная усадьба непременно обладает своим "приказным человеком", адвокатом из крепостных, долговременною практикою и в хождении по делам приобретавшим юридическую опытность и знание законов, в котором мог поспорить с подьячими. Иногда на юридическом поприще выступал и сам помещик, входивший во вкус в судебных делах, доставлявших ему умственную работу за неимением никакой другой. Князь Щербатов вспоминает одного из своих недальних предков, который "хаживал" в суд не только по своим делам, но вел также по поручению и чужие тяжбы. Процессы тянулись бесконечно и представляли наряду с борзой и гончей охотой наиболее интересную тему для разговоров сельского дворянства, помогавшую заполнять пустоту и скуку уединенной жизни. Сутяжничество делалось в иных случаях страстью, и появлялись большие охотники и охотницы судиться, к услугам которых появлялись и мудрые юрисконсульты, разжигавшие сутяжничество. В 1752 году императрица объявила Сенату, что она с крайним неудовольствием слышит о разорении и притеснении подданных от "ябедников". Указ привел и конкретный портрет такого ябедника. То был некий князь Никита Хованский, отставной лейб-гвардии прапорщик, религиозный и политический вольнодумец и неуживчивый человек: бросил жену, не ходил подряд 12 лет на исповедь, называл высокопоставленных особ дураками и злорадствовал по поводу пожара в московском дворце, остря, что императрицу преследуют стихии: из Петербурга ее гонит вода (наводнение), а из Москвы - огонь. Указ предписывал князю Никите юридические занятия бросить и никому по делам никаких советов и наставлений не давать под опасением конфискации движимого и недвижимого имущества, грозя таким же взысканием и его клиентам, которые явно или тайно стали бы обращаться к нему за советом. За свой атеизм и резкий язык не по времени остроумный адвокат поплатился плетьми и ссылкой сначала в монастырь на покаяние, а затем в свои деревни.

Но при всей любви к процессам в дворянской среде более стремительным и горячим натурам не хватало терпения выжидать окончания тяжб, и они, по призванию военные люди, предпочитали решать возникавшие недоразумения открытым боем. Таким образом соседние государства-вотчины вступали в военные действия друг против друга, и происходили частные войны совершенно в средневековом духе. Вот примеры. В 1742 году богатый вяземский помещик Грибоедов во главе отряда дворовых с рогатинами и дубьем напал ночью на усадьбу помещицы Бехтеевой, помещицу выгнал и сам поселился в завоеванной усадьбе. В 1754 году трое орловских помещиков, братья Львовы, все люди с чинами: советник, асессор и корнет, - предприняли поход на своего соседа, поручика Сафонова. С подмогою родственников Львовы собрали армию из крестьян и дворовых людей числом в 600 человек. Выступление было торжественно. Два священника отслужили молебствие с водосвятием, и все приложились к образу; затем помещики произнесли напутственные речи к войску, ободряя его и побуждая "иметь неуступную драку" и не выдавать друг друга. Лучшим крестьянам для большого подъема воинственного духа было поднесено по чарке водки, и войско двинулось в путь. Помещики и приказчики ехали верхами, крестьяне следовали в пешем строю. Приблизившись осторожно к крестьянам врага, занятым на сенокосе, и захватив их врасплох, Львовы ударили на них из лесу. Произошла кровопролитная свалка. 11 человек было убито, 45 тяжело ранено, 2 пропало без вести. В том же году подмосковная вотчина генеральши Стрешневой, село Соколово - в войне с подмосковной вотчиной кн. Голицына, с селом Яковлевским. Крепостные первой в количестве 70 человек, вооружившись ружьями, дубьем и палашами, под предводительством старосты и одного из дворовых напали на яковлевских крестьян и, захватив в плен 12 человек, привезли их в Соколово и посадили в погреба. В этот век женских царствований даже дамы, жены и дочери служилых людей, проявляли воинственные наклонности и обнаруживали стратегические таланты. В 1755 году пошехонская помещица Побединская во главе своих крепостных сразилась с двумя соседями, помещиками Фрязиным и Леонтьевым, которые, заключив, очевидно, между собою союз, напали на ее людей. Битва кончилась поражением и даже смертью обоих союзников. В иных усадьбах из дворовых людей формировались вооруженные, обмундированные и обученные военному делу отряды для защиты от частых тогда нападений на усадьбы разбойничьих шаек. Эти отряды пускались в дело и в междоусобных войнах.

Построенная на крепостном праве, проникавшем весь ее внутренний склад и отражавшемся и на внешних отношениях, вотчина служила обстановкой, в которой получал дворянин свое первоначальное воспитание. Плохая это была педагогическая обстановка, и крепостное право сыграло печальную роль не для одной только крестьянской психологии. Крепостное отношение между субъектом права - помещиком - и его объектом - крепостным человеком - юридически было очень изменчиво: чуть не каждое пятилетие появлялись все новые и новые законы, менявшие сущность этого отношения, которое поэтому так трудно уловимо для юридического определения. Но нравственное влияние крепостного права было явлением очень постоянным и очень определенным. Своею юридическою тяжестью это право падало на объект, но нравственно оно одинаково портило обоих - и объект, и субъект. Оно положило на долго бывшего безвольным орудием в чужих руках крестьянина печать, не совсем стершуюся с него, может быть, и до сей поры. Оно принизило его личность и заставило его бросать вокруг недоверчивый и боязливый взгляд исподлобья. Оно убивало его энергию в труде и, может быть, в значительной мере оно же вносило унылые ноты в песню, сопровождающую часы досуга. Но столь же пагубно крепостное право подействовало и на помещика.

Во-первых, оно портило его характер тем, что не ставило его воле никаких сдержек. Воля, которая была законом для стольких других, привыкла забывать границы, становясь необузданным произволом. Она практиковалась над бесправными крепостными и потом проявлялась над бессильными свободными. В усадьбе крупного барина состоит помимо дворовой челяди особый штат приживальщиков из дальней и бедной родни или из мелких соседей, служащих мишенями барского остроумия или орудиями барских потех, которые принимают грубый характер и тотчас же переходят в насилие. Устами своего депутата в екатерининской комиссии однодворцы Тамбовской провинции горько жаловались на постоянные обиды, которые приходится им, мелким людям, нести от соседей дворян. Депутат горячо восстал против отмены телесного наказания для дворян. Без этих наказаний, говорил он, "благородным от насилия воздержать себя по оказуемой им вольности впредь невозможно. Но, почтеннейшее собрание, - продолжал депутат, - о других губерниях не отваживаюсь, а что ж о Воронежской и Белгородской, смело уверяю: где б какое жительство осталось без притеснения и обид от благородного дворянства спокойно? Подлинно нет ни одного, что и в представлениях от общества доказывается".

Во-вторых, крепостное право было губительно для дворянина тем, что, давая ему в обильном количестве даровой труд, оно отучало его волю от энергии и постоянства. Оно доставляло ему вредный досуг для праздного ума, который нечем было занять и который искал занятия во всем, в чем угодно, только не в том, чем ему следовало быть занятым. На службе дворянин становился все менее нужен, а сельское хозяйство, построенное на крепостных началах, его интересовало только результатом, т.е. количеством дохода, а не процессом, т.е. средствами его добывания, потому что несвободный труд делал этот процесс до утомительности однообразным, неподатливым ни к какому движению и неспособным ни на какие перемены и усовершенствования. Положение, в какое попадал дворянин, освобождаясь от службы и не принимая активного участия в сельском хозяйстве, понижало его энергию и отучало его от всякой серьезной работы. Вот почему помещичий класс вышел еще менее работоспособным, чем крепостное крестьянство. Правда, не занятый обязательною работой свободный дворянский ум сверкал иногда удивительно яркими искрами, но отсутствие выдержки и постоянства в труде мешало этим редким искрам собираться в пламя, дающее постоянный, ровный, полезный и производительный свет. Дворянин никогда ни в чем не был цеховым работником, выступая иногда блестящим дилетантом. Эта психология получит роковое значение для сословия, когда изменившиеся обстоятельства потребуют от каждого упорного и тяжелого труда среди обостренной экономической борьбы. Оно в этой борьбе выступит наименее приспособленным.

Крепостное право простирало свое влияние и за пределы помещичьего класса, будучи, очевидно, центральным узлом, определявшим весь склад частной, общественной и даже государственной жизни. Привычки и отношения, вырабатывавшиеся в основной хозяйственной ячейке, какою была крепостная вотчина, отображались и на всем государственном и общественном строе, и хозяйственная основа определяла в этом случае формы высших этажей общежития, его юридический облик и его духовное содержание. В самом деле, между первоначальною хозяйственной ячейкой и обширным государственным организмом можно заметить полное соответствие. Если крепостная вотчина была маленьким государством, то и государство, с своей стороны, очень напоминало большую крепостную вотчину. Больших трудов и усилий стоило Петру Великому отучать своих современников от такого взгляда на государство и проводить новые политические идеи, по которым государь должен был являться не хозяином-вотчинником, а первым слугою общественного союза, преследующего цели общего блага. Однако действительность жизни оказывалась сильнее новых идей, которыми она была прикрыта и повсюду через них заметно сквозила. Социальный строй государства весь сверху до низу носил печать крепостного права, так как все общественные классы были закрепощены. В учреждениях, несмотря на полное их преобразование, оставалось много вотчинной старины. Самый императорский двор времен Анны и Елизаветы, устроенный по западному образцу, поражавший блеском и великолепием даже иностранцев, служивший проводником европейского тона в русское общество, был все-таки в сущности обширною помещичьей усадьбой. Обе названные императрицы были типичными русскими помещицами-крепостницами XVIII века. Одна не могла заснуть без того, чтобы не выслушать на сон грядущий какого-нибудь страшного рассказа про разбойников, и для этих повествований имелся особый штат особенно болтливых женщин, мастериц сочинять и рассказывать разные истории; другая приводила в отчаяние своего повара-иностранца открытым предпочтением к щам и буженине, кулебякам и гречневой каше перед всеми иностранными блюдами. Свободное от придворных церемоний и государственных дел время Анна, надев просторный домашний капот и повязав голову платком, любила проводить в своей спальне среди шутов и приживалок. Фрейлины ее двора, как простые сенные девушки в каждом барском доме, сидели за работой в соседней со спальней комнате. Соскучившись, Анна отворяла к ним дверь и говорила: "Ну, девки, пойте!" И они пели до тех пор, пока государыня не кричала: "Довольно!" Провинившихся в чем-нибудь и вызвавших ее неудовольствие фрейлин она посылала стирать белье на прачечном дворе, т.е. расправлялась с ними так же, как поступали в барской усадьбе с дворовыми девками. Частная обстановка государя все еще мало различалась при дворе от государственных учреждений. Иностранцу, повару Елизаветы, Фуксу был пожалован высокий чин бригадира, а русский поверенный в делах в Париже, ведя переговоры с французским правительством, в то же время был обязан выбирать и закупать шелковые чулки нового фасона для государыни и отыскивать повара на службу к Разумовскому.

В этой громадной вотчине, с такою обширною и богато устроенною барскою усадьбою в центре, дворянство занимало место, похожее на то, какое в частной вотчине занимал особый класс крепостных - "дворовые люди". Недаром до Петра дворянство и официально титуловалось "холопами" в своих обращениях к государю. Гораздо более глубоко, чем юридическая аналогия, было здесь нравственное сходство, и в отношениях дворянства к верховной власти было много навеянного крепостным правом. Не следует забывать, что дворянству, сравнительно с другими сословиями русского общества, пришлось испытать на себе двойное действие крепостного права. Другие сословия были только объектами этого права; дворянство подверглось его воздействию и в качестве объекта, и в качестве субъекта: как объект потому, что оно было закрепощено обязательной службой, будучи одним из крепостных сословий; как субъект потому, что оно было владельцем крепостных. И вот в отношения, возникавшие из крепостной зависимости первого рода, оно вносило много черт, заимствованных из отношений второго рода. Свои крепостные отношения дворянство невольно строило по образцу отношений к нему его собственных крепостных. Произвол, направленный книзу, удивительно как-то умеет сочетаться в одной и той же душе с раболепием по направлению кверху, так что нет более раболепного существа, чем деспот, и более деспотического, чем раб.

Слишком часто это слово "раб" фигурирует в первой половине XVIII века в официальных выражениях отношений дворянства к верховной власти, появляясь на место только что изгнанного Петром слова "холоп" и показывая, как живучи фактические отношения вопреки закону. Вы его встретите и в судебном приговоре, и на языке законодателя, дипломата и военного человека. В 1727 году известный петровский генерал-полицеймейстер Девьер был присужден к кнуту и ссылке за то, между прочим, что не отдавал "рабского респекта" одной из царевен - Анне Петровне, позволял себе сидеть в ее присутствии. В приговоре против одного из видных верховников, князя В.Л. Долгорукого, говорилось, что он ссылается в дальние деревни "за многие его к нам самой и к государству нашему бессовестные противные поступки и что он, не боясь Бога и страшного Его суда и пренебрегая должность честного и верного раба, дерзнул" и т.д. В 1740 году был издан указ о дворянской службе, в котором объявлялось, что предыдущий указ 1736 года о 25-летнем сроке этой службы касается лишь тех дворян, "которые в продолжение 25 лет служили верно и порядочно, как верным рабам и честным сынам отечества надлежит, а не таких, которые всякими способами от прямой службы отбывали и время втуне проводить искали". В депеше из Вены русский посланник при австрийском дворе, Ланчинский, писал: "Рабски рассуждая, что в последнем указе явно и повторительно предписано мне выехать... не мог обратить внимания на их (австрийских министров) внушения: не мое рабское дело в то вступаться, чего рассмотрение ваше величество сами себе предоставить изволили". В 1749 году канцлер Бестужев подал императрице доклад по поводу столкновения его с воспитателем графа Кирилла Разумовского Тепловым и в этом докладе коснулся происшествия на прощальном обеде, данном английским послом лордом Гиндфордом. Лорд, налив всем "покалы", произнес тост за здоровье государыни, при чем пожелал, "чтоб благополучное ее императорского величества государствование более лет продолжалось, нежели в том покале капель; то и все оный пили, а один только (церемониймейстер) Веселовский полон пить не хотел, но ложки с полторы и то с водою токмо налил, и в том упрямо перед всеми стоял, хотя канцлер из ревности к ее величеству и из стыда пред послами ему по-русски и говорил, что он должен сие здравие полным покалом пить, как верный раб, так и потому, что ему от ее императорского величества много милости показано пожалованием его из малого чина в столь знатный". Фельдмаршал С.Ф. Апраксин в донесении о Гросс-Егерсдорфской битве, указав подвиги отдельных генералов, делал такое заключение: "Словом сказать, все вашего императорского величества подданные во вверенной мне армии при сем сражении всякий по своему званию так себя вели, как рабская должность природной их государыне требовала". Число таких выписок можно было бы умножить до бесконечности.

В появлении этого термина "раб" на месте прежнего "холоп" нельзя не видеть даже некоторого проигрыша для дворянства: в слове "холоп" как-то более указания на служебное отношение, тогда как в слове "раб" более указания на бесправность по отношению к господину. Впрочем, само же законодательство Петра, изгонявшее первый термин, косвенным образом уполномочивало к употреблению второго. Допуская опасные синонимы, оно к явлению частного права, к крепостным людям, прилагало термин государственного права, называя их помещичьими подданными. Неудивительно, что и, наоборот, отношения государственного права стали при смешении понятий облекаться терминами частного. Если рабы назывались подданными, то и подданные именовались рабами. И эти выражения не были пустою словесною формой; они вполне соответствовали действительности. Трудно себе представить более гордого и властного вельможу, чем знаменитый Волынский; на губернаторской должности он был неограниченным сатрапом. А прочтите в его оправдательной докладной записке рассказ о том, как его бил Петр Великий - это совсем тон дворового человека, униженно повествующего о барине. "Его величество, - пишет Волынский, - скоро с адмиральского судна на свое изволил придтить; хотя тогда и ночь была, однако ж изволил прислать по меня и тут гневаяся бить тростию... Но хотя ж и претерпел я, однако ж не так, как мне, рабу, надлежало терпеть от своего государя; но изволил наказать меня, как милостивый отец сына, своею ручкою..." В числе наказаний на барских дворах практиковалась, между прочим, ссылка с барских глаз, где виновный занимал какую-либо видную должность, в дальние деревни; та же ссылка в дальние деревни постигала и придворных вельмож. Дворовый не имел своего имущества, все его добро принадлежало барину; а что было менее гарантировано и прочно в XVIII веке, чем дворянское имущество, движимое и недвижимое, которое могло ежеминутно подвергнуться конфискации?

Неприглядный характер своих отношений к верховной власти дворянство иногда само ясно сознавало и в удобную минуту высказывалось о них втихомолку с горькою откровенностью. В 1730 году по рукам собравшихся в Москве дворян, горячо обсуждавших вопрос о перемене государственного устройства, ходила анонимная записка, в которой выражалось опасение, как бы с установлением власти Верховного тайного совета вместо одного монарха не сделалось их десять. "Тогда мы, шляхетство, - говорилось в записке, - совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать ". Но, сознавая неприглядность отношений, дворянство не умело их перестроить. Наиболее развитая и вызывающая по знатности, служебному положению и имуществу его часть в том же 1730 году сделала попытку занять более самостоятельное и почетное положение, обеспечив его участием дворянского представительства в виде особой дворянской палаты депутатов в высшем государственном управлении; но эта попытка разбилась о сопротивление подавлявшей числом и громким криком дворянской демократии, предпочитавшей материальные, имущественные и служебные льготы из рук верховной власти политической самостоятельности и почету. Чувство личной чести, присущее любой западной аристократии, было как-то мало понятно русскому дворянину XVII и первой половины XVIII века. В верхах этого класса было сильно развито чувство родовой чести, которое выражалось в местничестве и в силу которого дворянин, не видевший ничего унизительного в назывании себя холопом, в подписи уменьшительным именем, в телесном наказании, чувствовал унизительным для себя занимать место за столом рядом с таким же дворянином, которого он считал, однако, для этого соседства недостаточно знатным. Но к чувству личной чести должны были приучать дворянство уже сами монархи. Петр вывел из употребления уменьшительные имена. Екатерина объявила дворянству, что дворянство есть не специальный род повинности, а titre d’honneur, т.е. почетное наименование, являющееся результатом заслуг государству. Это не было новостью разве для одного только князя Щербатова; для большинства же вчерашних крепостных эти слова императрицы были каким-то светом откровения, и они ссылались на них кстати и некстати. Но в то время как такие понятия внушались с высоты трона, в числе помещиков, съезжавшихся по уездам на выборы депутатов в комиссию об уложении, некоторые под наказами депутатам, по-видимому, не без гордости подписались с чином придворного "лакея", и не им, конечно, было думать о самостоятельном и почетном положении. Так отплачивало дворянству крепостное право за те выгоды, которые ему этим правом давались. Оно портило характеры лиц и было причиной унизительного положения класса. Оно представляло из себя старую домашнюю основу, с которой новым западным идеям пришлось вступить в продолжительную и упорную борьбу. Эта борьба началась уже во второй половине XVIII века.

Михаил Михайлович Богословский (1867-1929) - российский историк. Академик Российской академии наук (1921; член-корреспондент с 1920).

История русского дворянства в последнее время вызывает повышенный интерес у историков , так как это было правящее сословие в России, игравшее решающую роль в политической, экономической и духовной жизни страны.
Русские писатели XVIII века А. Кантемир, М. Ломоносов, А. Сумароков, В. Капнист, Д. Фонвизин, Г. Державин, А. Радищев, Н. Карамзин внесли свой вклад в формирование поведенческой культуры общества, освещая быт и нравы русского народа, вскрывая негативные явления русской действительности, знакомя с особенностями жизни других стран, тем самым содействуя распространению в обществе новых социокультурных традиций.

Изучению дворянского сословия, и, в частности, моделей поведения его представителей посвятили свои работы такие исследователи как Д. Бегичев, Н.Д. Бутовский, В. Дурасов, В.Т. Золотницкий, Н.М. Карамзин, В.О. Ключевский, Т. Де Ла-Шетарди, Э. Ле Нобль, С.М. Соловьев, А.П. Сумароков, Дж. Товров, И.И. Фельбигер и многие другие. Понятие дворянства в историческом и психологическом аспектах представляет собой обширную область для исследований.
Важным для понимания нравственных принципов дворянства являются представления о чести, доблести, патриотизме, достоинстве, верности. Литература того времени закрепляла государственный подход к вопросу о защите дворянской чести. Например, в книге «Истинная политика знатных и благородных особ», переведенной с французского языка писателем В. Тредиаковским, порицалось участие в поединке: дворянин «теряет все свое добро, принужден он уйти из государства... разлучиться от всех своих любезных. Он отдает на щастие свою жизнь, которую может потерять в бою, буде не осилит, или на плахе, буде хотя и одолеет... погубляет он свою душу» .
Источниковой базой исследования послужили исторические тексты, касающиеся морального облика представителей высшего сословия, такие как «Благоразумный гражданин, или Напутствие человеку вступающему в должность общежития», «Детские забавы, или собрание кратких повестей, разговоров и нравоучений, служащих к увеселению и наставлению детей», «Добрыя мысли, или Последния наставления отца к сыну, исполненныя различными разсуждениями», «Истинная политика знатных и благородных особ», «Наука счастливым быть» и многие другие. Также в работе использовались такие исторические исследования, как: В.Т.Золотницкий «Общество разновидных лиц, или Разсуждения о действиях и нравах человеческих», Б. Грасиан-и-Моралес «Грациан придворный человек» , Э. Ле Нобль «Светская школа, или Отеческое наставление сыну об обхождении в свете», Т. де Ла-Шетарди «Наставление знатному молодому человеку, или Воображение о светском человеке», а также произведения многих других авторов современности и прошлых веков, полный перечень их произведений, использовавшихся при написании данной статьи, представлен в списке литературы.
В вопросе о дуэли наибольший вклад в современное освещение этого вопроса внес Я. Гордин. Его перу принадлежит замечательная серия книг о золотом времени русской культуры - «Былой Петербург». В серию входят книги «Екатерининский век », «Пушкинский век », «Дуэли и дуэлянты », «Великосветские обеды », «Век Достоевского», «Век модерна». По богатству собранного материала, полноте охвата это издание можно смело назвать энциклопедией русской дворянской жизни XVIII - ХХ веков.

Дворянское сословие как основной объект культурного эксперимента и носитель новаций

В XVIII век Россия вошла растревоженная преобразовательной деятельностью Петра I. В этот период налаживаются постоянные дипломатические связи с Францией, и с обеих сторон наблюдается стремление узнать как можно больше друг о друге. Во Франции накапливаются сведения о географическом положении, истории, социальном строе, государственном устройстве Московии, как тогда называли Россию в Западной Европе.

В XVIII веке начинаются частые групповые поездки молодых людей за границу для обучения. И если в освоении точных наук и технических знаний предпочтение чаще всего отдавалось Англии, Голландии и Германии, то в литературе, искусстве, в науках об общественном развитии первенство отдавалось Франции. В рассматриваемый период именно Франция становится для России источником идей и вдохновляющего опыта. На сцене общественной жизни России появляются крупнейшие мыслители, ученые, писатели, художники, архитекторы, артисты.
Большую роль в установлении контактов между двумя странами сыграла поездка русского царя во Францию и шестинедельное пребывание его в Париже летом 1717 года, следствием чего послужили значительные реформы в России.
Во время правления Петра I начинается образование из прежних служилых и тяглых классов нескольких сословий или состояний. При первоначальном образовании дворянского сословия Петром, оно получило наименование «царедворцев», потом «шляхетства», по примеру Польши и Литвы. Наименовать его «дворянством» в то время нельзя было потому, что в Московском государстве «дворянами» именовался низший чин служилых людей и такое название для боярина было оскорблением.
Окончательная организация сословий дана жалованною грамотою Екатерины II 1785 г., содержание которой основано на петициях самих дворян, заявленных ими при воцарении имп. Анны и в законодательных комиссиях Елисаветинской и Екатерининской .
Рассуждая о том, что есть дворянское сословие, авторы многих наказов определяли его как группу людей, занимающих высшее положение в обществе, отличающихся от других людей и пользующихся рядом преимуществ по сравнению с ними. Дворянство называли «высшим классом», «сословием, занимающим особое положение в государстве», «самой непоколебимой опорой трона», а звание дворянина - «честью», «выдающейся прерогативой», «драгоценным преимуществом». «Термин «дворяне» (люди из двора великого князя) известен по источникам со второй половины XII в. Он обозначал людей, находившихся на полном материальном обеспечении князей и выполнявших при них военную, административную, судебную и другие службы» .
В качестве отличающих дворян признаков перечислялись сословные дворянские привилегии, которые именовались «прерогативами ранга, чести и достоинства», «прерогативами, связанными с достоинством дворянства», «привилегиями превосходства и чести» и т.д.
Личные права дворян включали право на дворянское достоинство, право на защиту чести, личности и жизни, освобождение от телесных наказаний, от обязательной государственной службы и др.
Имущественными правами дворянства являлись следующие: полное и неограниченное право собственности, на приобретение, использование и наследование любого вида имущества. Устанавливалось исключительное право дворян покупать деревни и владеть землей и крестьянами, дворяне имели право открывать промышленные предприятия в своих имениях, торговать продукцией своих угодий оптом, приобретать дома в городах и вести морскую торговлю.
Идеал дворянина в России складывался на протяжении многих лет, и не существовало единого и твердого понятия относительно личностных качеств русского дворянина. «Столбовые» дворяне, - происходившие из боярских родов, естественно утверждали, что истинное дворянство славно уже самим своим происхождением, родом и богатством. Служилое дворянство, происходившее из разных сословий, отличалось тем, что добивалось высоких титулов своим служением государю и отчизне Оно считало, что важнейшим признаком благородного человека являются только его заслуги.
Дворянство, как сословие «слуг государя и Отечества», явилось основным объектом реформ Петра I вследствие активизации отношений с Европой. «Жизнь человеческая кратка, а для утверждения новых обычаев требуется долговременность. Петр ограничил свое преобразование дворянством» .
Главным содержанием реформ в области культуры и быта было становление и развитие светской национальной культуры, светского просвещения, серьезные изменения в быту и нравах, осуществляемых в плане европеизации. «Сею целию было не только новое величие России, но и совершенное присвоение обычаев европейских» .
В 1708 г. Петр I ввел новый гражданский шрифт, пришедший на смену старому кирилловскому полууставу. Для печатания светской учебной, научной, политической литературы и законодательных актов были созданы новые типографии в Москве и Петербурге. Развитие книгопечатания сопровождалось началом организованной книготорговли, а также созданием и развитием сети библиотек. С 1702 г. систематически выходила первая русская газета «Ведомости».
С развитием промышленности и торговли были связаны изучение и освоение территории и недр страны, что нашло свое выражение в организации ряда крупных экспедиций.
В это время появились крупные технические новшества и изобретения, особенно в развитии горного дела и металлургии, а также в военной области.
Созданная Петром I Кунсткамера положила начало сбору коллекций исторических и мемориальных предметов и редкостей, оружия, материалов по естественным наукам и т. д. Одновременно стали собирать древние письменные источники, снимать копии летописей, грамот, указов и других актов. Это было началом музейного дела в России.

Логическим итогом всех мероприятий в области развития науки и просвещения было основание в 1724 г. Академии наук в Петербурге .
С первой четверти XVIII века осуществлялся переход к градостроительству и регулярной планировке городов. Облик города стали определять уже не культовая архитектура, а дворцы и особняки, дома правительственных учреждений и аристократии.
В живописи на смену иконописи приходит светский портрет. Происходят попытки создания русского театра, в это же время были написаны первые драматургические произведения.
Изменилась и мода. Старая привычная долгополая одежда с длинными рукавами запрещалась и заменялась новой. Камзолы, галстуки и жабо, широкополые шляпы, чулки, башмаки, парики быстро вытесняли в городах старую русскую одежду. По свидетельствам историков, Петр объяснял это так: «Длинное платье мешало проворству рук и ног стрельцов; они не могли ни работать хорошо ружьем, ни маршировать. Для того-то велел я Лефорту пообрезать сперва зипуны и зарукавья, а потом сделать новые мундиры по европейскому обычаю. Старая одежда больше похожа на татарскую, чем на сродную нам легкую славянскую; не годится являться на службу в спальном платье» .
Запрещалось ношение бороды, что вызвало недовольство, особенно податных сословий. Вводились особый «бородовой налог» и обязательный медный знак о его уплате. А также налоги: гербовый налог, на длинные рукава, на дубовые гробы, на окна.
Русское дворянство испытало притягательную силу французской культуры, и это проявилось в участившихся путешествиях во Францию, в ориентацию на французскую систему воспитания и образования, в усвоении манер и общего характера поведения французского дворянства, в следовании французской моде в одежде, в интересе к французской литературе и в изучении французского языка. Историки пишут: «Высшие классы общества, стоявшие ближе к преобразователю, были глубже захвачены реформой и могли лучше понять ее смысл. …Многообразными нитями эти классы успели связаться с западно-европейским миром, откуда шли преобразовательные возбуждения» .

Реализация новой цели дворянского воспитания в России в 30-е годы XVIII столетия была взята уже под жесткий государственный контроль.
Новые государственные учебные заведения, прежде всего кадетские корпуса и институты благородных девиц отличались хорошей организацией и определенностью подходов к педагогической реализации цели.
Следует отметить, что учебные заведения были закрытым. Родители кадетов Шляхетного сухопутного корпуса, отдавая своих пяти-шестилетних сыновей для обучения, подписывали специальное «объявление», в котором заявляли, что передают своего ребенка для воспитания и обучения на пятнадцатилетний срок и не станут требовать их возвращения или кратковременного отпуска. Эти пятнадцать лет обучения должны были пройти для кадетов в полном отрыве от общества.
В 12-15 лет кадетам предписывалось «делать прилежно опыты склонностям питомцам, дабы узнать, кто к которому званию способнее, к воинскому ли или гражданскому»; в 15-18 лет преподавателям надлежало «подавать примеры чести и тех мыслей, кои к добродетели ведут...» и разделить кадетов на тех, «кто в воинское и в гражданское звание идет», предоставив им возможность изменить свое решение в любой момент; а в 18-21 год - помочь зрело осуществить выбор места службы Отечеству.
С одной стороны воспитание в подобном учебном заведении было ориентировано на подготовку «слуги Отечества», но с другой стороны это была и подготовка самостоятельного, деятельного человека, с достаточно широким образованием, готового принимать продуманные и зрелые решения в ситуации своего жизненного выбора, человека, соответствующего требованиям времени.
По окончании училища всем выпускникам по их желанию, вне зависимости от того, в военном они звании или гражданском, предлагалось провести три года в дальнем путешествии. Из этой поездки каждый бывший воспитанник был обязан сообщать Совету корпуса о своих успехах, мыслях и впечатлениях.
Также в 1779 году при Московском университете был открыт Благородный пансион - закрытое мужское учебное заведение, объединявшее гимназические и университетские классы. Здесь сословные ценности служения и верности государству, новый идеал аристократа находились на первом плане.
Новым для России в этот период было изменение отношения к образованию женщин. Институты и пансионы для благородных девиц получили к концу XVIII века значительное распространение и пользовались популярностью.
Благородная скромность в поведении, благоразумие, доброта, трудолюбие и домовитость, знание иностранных языков, любовь к книге и прочие «светские добродетели» составляли образ идеальной дворянки.
Все содержание образования в женских пансионах и институтах было ориентировано на воспитание этих качеств. Начала наук, включая иностранные языки, начатки математики и естествознания, архитектуры, ознакомление с геральдикой, рукоделие, закон божий и правила «светского обхождения и учтивости» были призваны обеспечить девушкам необходимый для общения в своем социальном кругу необходимый интеллектуальный уровень. Закрытые женские учебные заведения имели жесткий внутренний распорядок и режим. Воспитанницы находились под постоянным наблюдением надзирательниц и воспитательниц, на которых возлагалась обязанность быть «ежечасным примером» для них.

Целью женского дворянского образования не была подготовка к какой-либо службе, а воспитание идеальной жены дворянина.
Освоение дворянством культурных «новшеств» этого периода сопровождалось широким распространением галломании, презрительного отношения к русскому языку и русской культуре.
Июльские события 1789 года во Франции имели особые последствия для России. Во-первых, они пробудили к активной деятельности А.Н. Радищева и Н.И. Новикова. Во-вторых, в Россию хлынул поток эмигрантов-роялистов. Их общение с русским дворянством привело к тому, что знание французского языка стало непременным требованием для представителей великосветского общества.
Для дворянства общение на французском языке включало весь спектр оценок, именно оно соотносило восприятие других культурных практик с содержанием собственной культурной жизни и включало инокультурные элементы в поведенческие и языковые практики русского дворянства. В перенимании французских эталонов поведения, этикетных норм отражались представления дворянства о французском образе жизни, французском характере.
Для образованного столичного дворянства было характерно употребление французского языка при разговоре о литературе, описании культурных явлений. В качестве этикетной функции французский язык часто использовался авторами источников в письмах к женщинам, разговорах о женщинах и упоминаниях женщин. Женские письма написаны преимущественно на французском языке, что также связано с этикетными нормами этого периода. Разговор о чувствах непременно велся на французском языке, а использование другого языка рассматривалось как дурной тон.
«…Россия текла путем, предписанным ей рукою Петра, более и более удаляясь от своих древних нравов и сообразуясь с европейскими. Замечались успехи светского вкуса. …В одежде, в экипажах, в услуге вельможи наши мерялись с Парижем, Лондоном, Веною» .
Изменения в быту и культуре подчеркивали выделение дворянства в привилегированное сословие. Достижения культуры стали одной из дворянских сословных привилегий, что и определило дворянство как основной объект носителя культурных новаций рассматриваемого периода.

Нравственные основы поведения российского дворянина

Как упоминалось, ко времени формирования и развития российского этикета Франция была ведущей страной классического абсолютизма, не только выработавшей его основы, но и влиявшей на все монархические государства Европы. Россия не могла не воспринять этого влияния.
В России, как и в других абсолютистских государствах , придворная церемония стала тонким инструментом выражения благоволения власти, а придворная поведенческая рациональность, необходимая для укрепления своего статуса, - средством доступа к власти.
Поведенческая структура русского общества XVIII века претерпела серьезные изменения, отражавшие особенности времени. Появились новые нравственные позиции, среди них самоуважение, основанное на внутреннем достоинстве и чести, обходительность, благодарность, благопристойность, уважение к женщине. «Имей сердце, имей душу и будешь человек во всякое время. … Главная цель всех знаний человеческих - благонравие» - писал В.О. Ключевский, цитируя Д.И. Фонвизина.
Подобные нравственные позиции еще не имели широкого распространения, но уже были заявлены как необходимые составляющие поведенческой культуры. В то же время в основном сохранились нравственные истоки поведения, выработанные прежними веками, такие, как почитание Бога, уважение, скромность, почтение к возрасту, родовитости, социальному положению.
Развитие поведенческой структуры русского общества шло по двум направлениям: совершенствовался этикет в государственной и общественной сферах, а также создавался бытовой этикет, охватывавший все стороны частной жизни.
Формировавшийся в России этикет играл в развитии российского государства немаловажную роль. Этикетные правила отражали потребности общества в продуманном и учтивом поведении его членов, имевшем в своей основе нравственную оценку и эстетическую красоту совершавшихся поступков и действий.
Поведение стали рассматривать в теснейшей связи с нравственными позициями, как внешнее проявление внутреннего содержания личности. Перед дворянином ставились задачи самопознания, т.е. исследования своих достоинств и недостатков, самосовершенствования в соответствии с требованиями совести, создания своей личности.
«Насколько человек глубок, настолько он личность. Всегда и во всем - внутри должно быть больше, чем снаружи»; «Никогда не терять уважения к себе. И наедине не будь в споре с собою. Да будет твоя совесть мерилом твоей правоты и строгость собственного приговора важнее чужих мнений» .
Давая практические советы по самосовершенствованию, нравоучительная литература рекомендовала «властвовать собой», сдерживать эмоции, как можно меньше говорить о себе с другими, так как хвалить себя «суета, а хулить нискость и порок» .
Став личностью, человек мог строить отношения с другими, не умаляя их значимости, как писал об этом Н. Карамзин: «С чувством своего достоинства, но без всякой надменности, свойственной только низким душам» .
Общество вырабатывало два важных правила общения: уверенность в себе, основанную на личном достоинстве, и уважение к другим людям, проявлявшееся в учтивости, благопристойности, добродетельности и благоразумии.
Поведение человека строго регламентировалось в зависимости от родовитости, имущественного состояния, чина и возраста, но ряд поведенческих принципов был обязателен для всех и каждого: «Будь благочестив, добросердечен, воздержан, добронравен и учтив» .
Учтивость понималась как «главная черта культуры» , такое поведение, в котором отражается стремление нравиться окружающим, благопристойность. Проявляясь в словах и поступках, она включала в себя вежливое обращение со всеми, почтение к вышестоящим, стыдливость и честность. Ключевский пишет: «…не славная фамилия и не высокий род приводят к шляхетству, но благочестные поступки и добродетели, украшающие шляхтича, коих три: приветливость, смирение и учтивость» .
Литература того времени просто и доходчиво внушала основные принципы учтивости: отсутствие грубых манер, неестественности в одежде, словах и поступках, а также желание всем угодить и быть приятными в общении .
Следовало к каждому относиться по его достоинству, но ко всем учтиво: без притворства демонстрировать вышестоящим свое почтение и послушание, нижестоящим - благосклонное к ним расположение .
Еще формировались такие нравственные и эстетические принципы общения, как обходительность и услужливость, благодеяние и благодарность, откровенность и искренность, красота манер, движений и поступков.
Жизнь часто велась по двойному стандарту. Автор книги «Добрыя мысли...» наставлял молодых людей: «Притворство есть такая болезнь, которая различным образом выходит наружу. Иногда оказывается она в платье, иногда в лице и во взглядах; а часто в поступках и положении тела, по большей же части в словах и разговорах всякий род притворства поставляет человека на известную степень насмеяния, но притворство в выражениях делает его презрительным и противным .
На самом деле, исходя из личных интересов самоутверждения, человек, принадлежавший к высшему сословию, обязан был притворяться, пробивая себе дорогу с помощью императорских фаворитов, сильных благодетелей - губернаторов и их чиновников, демонстрируя им свои любовь и уважение.
Очевидно, именно в силу широкого распространения лжи и притворства, источники полны рекомендаций по их искоренению, а также советов о необходимости проявления в общении честности, благодарности, откровенности и искренности: «Говорить так, а делать иначе не прилично разумному человеку», «со временем правда познается, и тогда вместо почтения получишь их презрение... Никогда не лги; сей порок люди не прощают, и не верят тому человеку, который в оном обличен, хотя бы он и правду говорил» .
Считалось уделом подлых людей, т.е. представителей низших слоев общества, оставлять благодеяние без ответной благодарности или тщеславиться своими добрыми делами . Вопрос о благодарности приобретал для русского человека религиозное значение: считалось, что неблагодарный перед людьми «тем самым неблагодарен уже и перед Богом...». Но благодарность рассматривалась и с чисто практической стороны, ибо она «умножает в наших меценатах благодеяния, а в приятелях любовь и доброе сердце» .
Формирование дворянского общества требовало осознания таких понятий, как свет и светское обхождение. Нравоучительные источники XVIII века рассматривали эти понятия наряду с нравственными и поведенческими принципами. «Что имянуется обычаями света, состоит... - писал член Французской академии Ф. Монкриф, - в точности, с которою употребляются знание жить, учтивство, стремление или воздержность, вольные поступки или почтение, веселой или степенной вид, отказ, или угождение, наконец, все изъявления должностей, или почтения, составляющая обхождение сообщества...» .
Неумение вести светский образ жизни ставило человека в сложное положение, вносило в его поведение неуверенность и робость, которые особенно сильно проявлялись, когда провинциал, не владевший навыками светского общения, приезжал в столицу и становился посмешищем в глазах столичной знати. Но к концу века уже не было большой разницы в поведении столичного и провинциального дворянина. Сглаживанию различий способствовало честолюбие.
«Каждая деталь, способствовавшая утонченности этикета, церемонии, вкуса, одежды, манер и даже простого общения, была инструментом в борьбе за статус и власть», - писал Элиас .
Искусству обхождения придавалось важное значение, так как от владения им зависело сохранение чести и достоинства. Среди различных тайн этого искусства, таких, как учтивость, почтение, умеренность в проявлении чувств, огромную роль играло умение «метать и отражать тайные стрелы», чтобы проверять намерения своих друзей и врагов.
Рекомендовалось также исследовать людские сердца, «к каждому подбирать отмычку», чтобы получить любовь и доверие, «распознать счастливцев и злосчастных»: с первыми дружить, вторых, навлекающих несчастье, избегать. В проявлении дружеских чувств следовало соблюдать меру, так как излишество считалось большим недостатком, особенно в общении .
С развитием светской жизни манеры осознавались как высшая ценность, без которой разум, справедливость, красота не имеют силы. «Худой манир не только все портит, но и самую правду с разумом, безобразными творит. А добрый манир ко всему пристроен. Он услаждает отказ, и всякую горесть в правде... украшает жизнь человеческую... По корке манира познавается плод вещи. Кого довольно не знаем, о том по виду лица, и стану тела его разсуждаем. Манир, как первая часть достоинства, ослепляет очи смотрящих на себя; имеющий его щастлив, а лишенный весьма безщастен. Правда сильна, ум самовластен, правосудие велико и важно, ежелиж добраго маниру не имеют, то все безобразны» .
Приятные манеры проявлялись прежде всего в реальном поведении человека: движениях, походке, умении красиво сидеть и стоять, держать руки, наклонять голову. Дворянин обязан был своими манерами подчеркивать достоинство, ходить не спеша, без лишних движений тела, ноги не волочить и не ступать ими сильно, на лестнице не переступать через ступени; сидеть прямо, не наваливаясь на стену, на стол локтями не опираться, ногами не болтать .
В дополнение к этим правилам человек, соблюдавший «добрый манир», должен был помнить, что нельзя: сидеть или ходить, когда другие стоят; занимать чужое место; без поклона входить в помещение или проходить мимо кого-либо. При разговоре лучше держаться на расстоянии, которое не позволит обрызгать слюной собеседника. Не плевать «от себя далеко, или на стену и на окно: пристойнее плевать в платок»; во время зевка закрывать рот рукой или платком, слегка отвернувшись от присутствующих .
В любых ситуациях следовало помнить, что «выражения лица, ухваток, голоса, суть второй язык, имеющий свой слог и образ их произношения... природу... хорошее, или худое воспитание» .
Настойчиво укреплялась мысль о том, что дурное поведение непристойно, неблагонравно и что каждый может себя исправить, стремясь к совершенству. Хорошие манеры предполагали также умение выйти из затруднительного положения, сохранив свое достоинство. Во все времена происходило столкновение между справедливостью и несправедливостью, человек оказывался в состоянии обиды, нередко незаслуженной, но теперь проблемы взаимоотношений пытались решать цивилизованными способами — с позиций воспитанного и разумного человека. Рекомендовалось избегать гнева, ненависти, мести, ибо они разрушают саму личность. Осознание того, что при мщении человек проявляет свои слабости и пороки, тогда как при прощении врагов показывает силу и величие, заставляло придерживаться следующей позиции: «лучше того мщения нет, как неприятеля своего простить» .
Обходительное общение предполагало избегать неприязни других к себе. Нравственные установки того времени сводились к тому, что обиды целесообразнее прощать: «Злом за зло платить... безразсудных людей поступок», «Отсрочивать прощение оскорбившим весьма опасно... кто малым чем досадил, тот... умножает гнев и подкрепляет себя сообщниками на тяжчайшее поражение», «Обиды от сильных людей принимай яко должныя; ибо не можно тебе на них жаловаться...» .
Активное участие в общественной жизни требовало от дворянина знаний поведенческих правил и обычаев общества, понимания различий интересов и взглядов, умения выбрать свой стиль поведения: «Как одно платье не всякаго возраста и пола человеку надевать можно; или как сапог не на всякую годится ногу; так поведения примеры и подражание, не ко всем делам, обстоятельствам и лицам без разбору должно приспособлять» .
Внимательно читая нравоучительную литературу, дворянин находил в ней подтверждение своим рассуждениям: «...надлежит нам примечать обычаи, поступки и свойство нашего века... чтобы лучше знать, как поступать с людьми и обращаться в делах... чтоб уведать, каким способом можно жить в согласии со всеми и исполнить свои намерения» .
Франция, по высказыванию журнала «Магазин общеполезных знаний и изобретений...», «...во всем, относившемся до этикета и церемониала, была нашим образцом» .
Поведение дворянина в свете определялось набором светских умений. Начитанность, владение шпагой, умение вести разговор и пр. являлись не только дворянскими привилегиями, но и необходимыми требованиями, предъявляемыми к каждому члену великосветского общества. «Усовершенствованный младый шляхтич, желающий прямым придворным стать, должен быть обучен наипаче языкам, конной езде, танцеванию, шпажной битве, красноглаголив и в книгах начитан, уметь добрый разговор вести, намерения своего никому не объявлять, дабы не упредил его другой, должен быть отважен, неробок: кто при дворе стыдлив бывает, тот с порожними руками от двора отходит» .
Соответственно, и в основу российских поведенческих принципов и нравственных норм XVIII века были положены установки, предложенные французским этикетом.

Государственное воздействие на поведение дворянства

XVIII век - время формирования дворянского этикета, ставшего эталоном поведения русского общества на протяжении двух столетий, а также явившегося одним из истоков современной поведенческой культуры.
Дворянство в своем развитии прошло ряд ступеней: от осознания себя единой общественной силой до установления своего полного господства. И на каждом из этих этапов существовали свои правила поведения.
Со времен Петра I укреплялась четкая и строжайшая организация дворян в интересах государства. Началом этого процесса послужило учреждение «Табели о рангах» в которой были определены принципы деления социальных слоев, поддерживавших власть.
Дворянство различалось по родовитости как потомственное и личное, по месту жительства как столичное и провинциальное, а также по богатству, служебному рангу, национальности, близости ко двору и императору. В зависимости от положения на социальной лестнице существовали те или иные особенности поведения, но были единые нормы и правила. Они насаждались централизованно и закреплялись на дворцовых приемах и ассамблеях, представлявших собой не столько вид развлечений, сколько форму государственной службы.
В рамках политики «просвещенного абсолютизма» Екатерина II стремилась усилить политические и нравственные позиции дворянства , являвшегося социальной основой ее власти. Правила «добронравия» были закреплены в принятом в 1782 году «Уставе благочиния».
Вся нравственная литература того времени укрепляла чувство гордости дворян за свою принадлежность к этому званию, призывая вместе с тем терпимо относиться к новым представителям элиты. В книге француза Э. Ле Нобля «Светская школа или отеческое наставление сыну о обхождении в свете» русский дворянин читал: «Весьма щастлив тот человек, кто в дворянстве родился, но понеже сие не от нас зависит, благородному отнюдь не должно худородных презирать. Природное шляхетство насаждает в дворянах... великодушие... и любление чести» .
Понятие чести считалось важным для русского дворянина. Государство формировало представления о чести через законодательные акты, включая такие, как «Манифест о даровании вольности и свободы всему Российскому Дворянству» 1762 года и «Грамота на права, вольности и преимущества благороднаго Российскаго Дворянства» 1785 года .
Манифест от 18 февраля 1762 г. о вольности дворянской, отменившей введенную Петром I обязательную службу для дворянства, стал одним из центральных событий истории привилегированного сословия в ХVIII в. Однако, как утверждает В.О. Ключевский «Дворянская вольность по указу 1762 г. многими понята была как увольнение сословия от всех специальных сословных обязанностей с сохранением всех сословных прав» .
Но, хотя манифест о вольности был провозглашен общедворянской привилегией, однако степень его практического применения во многом определялась имущественным положением дворянина и фактически ограничивала возможности его использования неимущими и малоимущими представителями господствующего класса. Свыше 20% отставных военных тогда перешло в статскую службу. Желание абсолютного большинства продолжать службу было обусловлено их имущественным положением.
Таким образом, на протяжении первых семи лет после обнародования манифеста о вольности дворянской прочно входит в практику дворянской службы и становится неотъемлемой частью сословной психологии дворянства. Он вызвал с одной стороны, массовое увольнение дворян из воинской службы, а с другой- стихийный приток части отставных в управленческий аппарат, обеспечив его надежными проводниками дворянской политики.
В «Жалованной грамоте» 1785 года перечислялись основные привилегии дворянского сословия: кроме свободы от обязательной службы дворянин освобождался от податей, рекрутской повинности, телесных наказаний, передавал дворянство жене и детям, полноправно владел имением и всем, что в нем находилось (т. е. и крестьянами), мог торговать, заводить фабрики и заводы.
Приближенность к высшей государственной власти резко выделяла дворянина из среды сословия. Князь П. Голицын, побивший в строю палкой офицера П. Шепелева, отказался принять вызов на дуэль даже тогда, когда получил от обиженного пощечину, по причине его недостаточно высокого происхождения.
Фиксируя это событие в своем дневнике, французский дипломат М. Корберон отметил: князь Голицын «не понял своих обязанностей по отношению к Шепелеву, хотя и стоявшему ниже его по рождению, но все же офицеру». Сравнив русского князя с принцем Конде, оскорбившем офицера, но не отказавшем тому в удовлетворении, Корберон пришел к выводу, что «страшное общественное неравенство, обусловленное образом правления в России, душит идею чести» и формирует иной подход к ее пониманию.

Государство стремилось разрушить дуэльный кодекс чести, рассматривая жизнь дворянина как свою собственность, которой никто не вправе распоряжаться, кроме императора. Петр I в «Воинском уставе» 1716 года запретил дуэли между дворянами.
Обиженный должен был отказаться от мщения и искать сатисфакции в суде, который приговаривал в зависимости от содеянного к различным наказаниям: за словесную обиду к нескольким месяцам ареста, устному извинению и лишению на время ареста жалованья; за удар рукой - к заключению на три месяца, лишению жалованья на полгода, вымаливанию прощения, стоя на коленях; за удар палкой - к лишению жалованья на год или потере чина .
В 1787 году Екатерина II провозгласила «Манифест о поединках», по которому запрещалось «в собственном деле сделаться судьею», «в собственном или чужом деле вынуть орудие или употребить оное», «вызвать кого на драку, или так прозванный поединок» и «выходить на драку или поединок» . На практике дворяне нарушали эти государственные установления, видя в дуэли средство защиты оскорбленного достоинства.
Литература того времени закрепляла государственный подход к вопросу о защите дворянской чести. Например, в книге «Истинная политика знатных и благородных особ», переведенной с французского языка писателем В. Тредиаковским, порицалось участие в поединке: дворянин «теряет все свое добро, принужден он уйти из государства... разлучиться от всех своих любезных. Он отдает на щастие свою жизнь, которую может потерять в бою, буде не осилит, или на плахе, буде хотя и одолеет... погубляет он свою душу» .
В 1783 году впервые была опубликована книга австрийского педагога И. Фельбигера «О должностях человека и гражданина», переведенная с немецкого языка и отредактированная при участии императрицы. Состоящая из многочисленных правил поведения и советов по ведению хозяйства, она стала своего рода энциклопедией нравов и жизненных установок, много раз переиздавалась и использовалась как учебное пособие для народных училищ. Она призывала молодых дворян бояться подлости, т.е. неблаговидных поступков и непристойных дел, которые приводят к потере чести.
Декларировалось, что дворянское происхождение несовместимо с подлостью и дает преимущества перед другими сословиями, например право занимать высокие должности в государстве, быть приближенным к монарху .
Однако власть все более ограничивала допуск других слоев населения в привилегированное сословие. Процесс приема в дворянское сословие был длительным и обстоятельным — претенденту надлежало представить значительное количество бумаг, подтверждающих его право на дворянство. Все они тщательно и долго рассматривались, проверялись и перепроверялись во всех инстанциях — в уездном, потом в губернском собраниях, а потом в соответствующем департаменте в столице, представлявшем готовившийся указ на подпись императору. Дворянское звание можно было обрести через пожалование чина или ордена. Таким образом, появился ряд законов о необходимости предъявлять подтверждение о дворянском достоинстве при повышении офицерского звания или награждении чинами 8-го класса и сложилась государственная система наград.
Вводились отличительные наградные знаки орденов Святого Андрея Первозванного, Святой Екатерины, Святого Александра Невского, Святого Великомученика и победоносца Георгия, Святого Равноапостольного Князя Владимира и др., награждение которыми давало дворянину ряд привилегий и повышало его статус на службе и при дворе.

В России существовали серьезные отличия столичного дворянства от провинциального. Высшее петербургское общество было блестящим и разнообразным. Аристократические семьи встречались в светских салонах, тон в которых задавали дипломаты и французские эмигранты. Постепенно эти встречи приобретали все более свободный характер. Говорили по-французски, как было принято при всех европейских дворах и в высшем свете.
В России французский язык распространился при Елизавете Петровне, Екатерина II в указе об учреждении народных училищ предоставила его изучение домашнему воспитанию , тем самым ограничив число лиц, говорящих по-французски.
Французские гувернантки обучали детей не только языку, но и утонченным манерам, без которых дворянин не мог считать себя принадлежащим к светскому обществу.
Характеризуя жизнь провинциального дворянства, следует отметить, что в начале царствования Екатерины II оно придерживалось патриархальных традиций, предпочитая жить в своих поместьях, мало общаясь с соседями, встречаясь с ними только в бесконечных тяжбах за свои владения. Немногие имели самое элементарное образование. Сенат в своем наказе Комиссии 1767 года отстаивал необходимость создания сети просветительных учреждений, ссылаясь на то, что люди в провинции пребывают в невежестве из-за нехватки учебных заведений и недостаточного уровня педагогических кадров .
Только принятый в 1762 году Петром III «Манифест о даровании вольности и свободы всему Российскому Дворянству» предоставил дворянскому сословию возможность выходить в отставку, возвращаться в свои владения и заниматься хозяйственной деятельностью, что улучшило материальные условия жизни дворян и социальный состав провинции.
Появились возможности для обучения детей дворянского сословия. На местах открывались народные училища. В семьи брали учителей из студентов Московского университета. Отдельные дворяне посылали своих детей учиться в другие города.
В 1762 году при Артиллерийском и Инженерном корпусе было создано училище для дворянских детей, в 1764 году при Воскресенском монастыре в Петербурге началось обучение 200 благородных девиц. .
С 1773 года стали принимать в воспитательные учреждения детей сверх определенного числа, на собственном содержании, а на следующий год был объявлен Сенатский указ о содержании 1 тыс. неимущих дворянских детей в гарнизонных школах за казенный счет и определении их затем на военную службу .
Таким образом, государство через правовые акты пыталось формировать образованное дворянское общество.
Результат государственной деятельности проявился к концу века: менялся облик и быт провинциального дворянства, в среде которого появлялись образованные люди.
На праздники, по воспоминаниям А. Болотова, семьями ездили в Петербург и Москву, чтобы закупить в столице модные платья, экипажи, книги. Появилось стремление к светским обычаям и роскоши, которая, по мнению Элиаса, была необходимым потверждением власти и общественной силы, проявлением особого рода «дворянской рациональности», увеличивавшей шансы в борьбе за дальнейшее возвышение .
К концу XVIII века провинциальные дворяне стали жить не только проблемами своего дома, но и занимались общественными делами, собирались вместе для обсуждения и решения вопросов развития губернии и страны. Получило начало местное самоуправление, присутственные места заполнялись заседателями из дворян. Если в Петербурге центром светской жизни был царский двор и императрица, то во главе местного дворянского общества стоял губернатор. В его доме давались балы, концерты, ставились любительские спектакли. В конце 1780-х годов в провинциальную моду вошли визиты: в праздничные дни для поздравлений и поклонов ездили к городским предводителям и знакомым.
В провинцию, освободившись от государственной службы, возвращались из столицы образованные люди, имевшие в своих домах библиотеки, знавшие иностранные языки, европейскую литературу и философию.
Овладение «изящными манерами» стало условием присутствия на светских приемах и продвижения по службе. Это создало рынок для книг, из которых брались образцы поведения в обществе. Открывались казенные и частные типографии, книги печатались на языке оригинала (немецкий, французский, английский) или в переводе. Появились первые литературные переводчики, которые не только излагали содержание, но приспосабливали его к русской действительности. Они обязательно подписывали свой труд и посвящали его высокопоставленному лицу
Стремление к общественному признанию и успеху заставляло дворян вести себя согласно правилам учтивости.
Положение дворянина обязывало придерживаться приятных манер, привлекающих к себе людей, соблюдать чистоту и опрятность внешнего вида, избегать невежливого обращения и ненужных советов, не проявлять гордость, понимаемую в те времена как высокомерие и тщеславие, уметь поддержать разговор. Множились книги, знакомящие читателя со всеми составляющими этикета: придворного, речевого, танцевального, эпистолярного .
Таким образом, государство активно влияло на формирование и развитие поведенческой культуры дворянства через распространение чинов, введение орденской системы наград, организацию сети воспитательно-образовательных учреждений, но главным образом - через законодательные акты. Постепенно строжайшая регламентация дворянской жизни заменялась новыми принципами взаимоотношений власти и господствовавшего дворянского сословия: первая гарантировала второму на вечные времена «вольность и свободу», неприкосновенность «чести, жизни и имения» .
Укрепляя свое господство, дворянство нуждалось в поведенческом порядке, защищавшем и отражавшем его интересы, поэтому сознательно и энергично через государственные органы, нравоучительную литературу и лучших представителей дворянского сословия шло формирование и развитие дворянского этикета.

Влияние представлений о дворянском достоинстве на поведение дворянского сословия

История России неразрывно связана с яркой дворянской культурой. Среди ее характерных особенностей были свойственные дворянству идеалы православной монархии, служения Родине, защиты Отечества.
Понятие о дворянском достоинстве в XVIII веке формировались вместе с правилами новообразованного высшего сословия, опоры государя. Ориентируясь на Европейский свет, используя кодекс средневековых рыцарей и руководствуясь опытом доблестного русского офицерства прошлых лет, дворянин формулировал для себя определенные правила, выполнение каковых позволило бы ему именоваться честным, благородным человеком, дворянином, достойным своего звания и положения.
В общем смысле слова понятие «достоинство» воплощало в себе следующее: неукоснительное соблюдение дворянином профессионального долга (служба государству) и нравственных норм общения; достойные уважения и гордости моральные качества, принципы человека.
Основой менталитета дворянства являлся цивилизованный патриотизм, его составными частями были религиозность, жертвенность, чувство собственного достоинства, долг, честь. Недаром к числу дворянских принципов относятся следующие: «Береги честь смолоду», «Все можно терять, кроме чести».
Понятия «дворянство» и «благородство» долгое время были нерасторжимыми. Одно из самых распространенных выражений «noblesse oblige», то есть «благородство обязывает», понималось таким образом, что принадлежность к дворянству заставляет поступать определенным образом. Не случайно Н.М.Карамзин называл дворянство «душой и благородным образом всего народа».
Дворянство выделялось среди других сословий русского общества своей отчётливой ориентацией на некий умозрительный идеал. Аристократ, рыцарь - это человек внутренне свободный, не раб, не лакей. Русское дворянство выстраивало идеальную модель поведения благородного человека, недостижимую в быту, но необходимую как эталон. Эта цель в той или иной степени проявляется в различных сферах дворянской культуры — от литературы до быта.
Подлинным пособием для дворянина стало так называемое «Юности честное зерцало» (1717 г.). Это сочинение неизвестного автора формирует новый стереотип поведения светского человека, избегающего дурных компаний, мотовства, пьянства, грубости придерживающегося европейских манер.
Основная мораль данного произведения: молодость - подготовка к службе, а счастье - следствие прилежной службы. Дворянскую честь следует беречь, но защищать ее не шпагой, а жалобой в судебные инстанции, ибо дворянин должен проливать кровь, только защищая Отечество. «Счастье» русского дворянина XVIII столетия складывается из столкновения многообразных, часто взаимоисключающих упорядоченностей социальной жизни» .
Благородный человек, дворянин никогда не мог бы поступиться собственным достоинством, представление о котором постепенно сложилось в светском обществе того времени. Поступки, считавшиеся недостойными дворянина, благородного рыцаря, могли быть разнообразны. Ю. М. Лотман пишет: «Человека, растратившего казенные суммы или подделавшего завещание, отказавшегося от дуэли или проявившего трусость на поле боя, не приняли бы в порядочном обществе» .
Однако не только мнение общества играло роль в формировании такого понятия как «достоинство» в сознании дворянина. Прежде всего, человеку было необходимо уважение к себе, важно было не упасть в своих собственных глазах. Таковым было воспитание дворянина с малых лет.
Условия, в которых жили и воспитывались будущие офицеры, не могли не сказаться на уровне их подготовки и - в определенном смысле - мировоззрении.
Общим, например, для кадетских корпусов было соблюдение определенного кодекса чести, исключавшего публичное проявление слабости и доносительство. Понятие личного достоинства, осознание себя дворянином приходило к кадетам с возрастом, но особенное развитие получило в привилегированных учебных заведениях.
Разумеется, не всегда и не все дворяне следовали этим правилам, некоторые позволяли себе распущенность, праздность, лень, увиливание от считавшейся доблестным делом службы государству, а также необдуманные поступки и порывы: «10 января 1718 года князь Михаил Прозоровский, сговорившись с монахом из монастыря святого Павла на Афоне, бежал в Корфу. Убегая, он оставил письмо: "Мои государи, предражайшие братия и други! Понуждающая мя ревность моя до вас и не оставляет усердия сердца моего любви вашей и приятности, сущия являемыя многия в прешедшую довольную бытность мою завсегда с вами конечно удостойте забвению сице, ныне Господу моему тако Своими праведными судьбами изволившу устроити о моем недостоинстве».
Понятие достоинства также тесно связано с понятием честолюбия у большинства представителей высшего общества XVIII века: «Честолюбие XVIII века стремилось передать истории личную славу, точно так же, как владельцы огромных богатств в эти десятилетия стремились все растратить при жизни» .
В офицерских кругах честолюбие справедливо рассматривалась как одно из самых важных качеств. «Нигде жажда славы и истинное честолюбие, а не тщеславие, так не важно, как в офицерском кадре. Служба военная в денежном отношении, безусловно, невыгодна и вознаграждает лишь того, кто увлечен военной славой и для кого роль руководителя кажется заманчивой и соединена с ореолом величия», - отмечал один из них . Честолюбие считалось естественным для достойного представителя оплота верховной власти.

Действительно, в основе дворянской идеологии всегда лежало выполнение воинского долга перед Отечеством. Патриотизм, неразрывно связанный в России с преданностью престолу и вере предков, был краеугольным камнем офицерской психологии. Триединая формула «За Веру, Царя и Отечество» определяла все воспитание будущих офицеров и служила в дальнейшем «символом веры» офицера на протяжении всей его жизни. Поведение его и отношение к окружающей действительности поэтому неизбежно обусловливалось тем, что всякое явление или идея рассматривались дворянином сквозь призму понятий о достоинстве и долге.
Дворянин воспитывался в представлениях о благородстве и почетности своей миссии, в осознании своей высокой роли в жизни страны. Звание офицера служило в данном случае методом закрепления подобных представлений в сознании дворянства: «Офицерское сословие есть благороднейшее в свете, так как его члены не должны стремиться ни к выгоде, ни к приобретению богатства или других земных благ, но должны оставаться верны своему высокому, святому призванию, руководясь во всем требованиями истинной чести и сосредоточивая все мысли и чувства на самоотверженной преданности своим высшим военачальникам и отечеству» .
В свете этого первостепенное значение имела присяга, ведущая происхождение из предшествующих столетий. По присяге еще 1651 г., офицер подтверждал «крестным целованием», что он «Царю прямити и добра хотети во всем правду, никакого лиха ему, Государю, не мыслить, с немецкими и иными людьми биться, не щадя головы своей до смерти, из полков и из посылок без указу не отъезжать и воевод не оставлять, по свойству и дружбе ни по ком не покрывать».
Нарушение офицером присяги расценивалось как бесчестье и не могло быть терпимо в том обществе, в котором они вращались, какими бы соображениями нарушивший присягу человек ни руководствовался.
Офицер любых убеждений считал себя в принципе связанным присягой, и отступить от нее для него было столь же немыслимо и позорно, как, например, проявить трусость на поле боя.
В гражданских кругах офицерство и военная служба издавна были окружены почетом и уважением. Подавляющее большинство образованного общества так или иначе было связано с офицерством - очень многие сами служили офицерами, а практически все остальные имели офицеров среди членов своей семьи, что и определило основные принципы достойного поведения, а также критерии достоинства дворянина.
Официально утвердилось понимание, что «дворянское название есть следствие изтекающее от качества и добродетели начальствовавших в древности мужей, отличивших себя заслугами, чем, обращая самою службу в достоинство, приобрели потомству своему нарицание благородное».
Естественно, дворянин должен был представлять собой образец честности и порядочности. В то время, когда в общественном сознании знатность происхождения почиталась наивысшей ценностью, более родовитый человек изначально обладал большим авторитетом уже в силу своего происхождения и мог его разрушить только отрицательными личными качествами.
Благородный рыцарь, дворянин, должен был также быть скромен и сдержан, чтобы быть достойным своего звания: «Старинное дворянство, предки которого в течение целых столетий жили не для своей наживы, самоотверженно служили не своим интересам, а государству и приносили не однажды жертвы на благо отечества, - такое дворянство вправе гордиться своим незапятнанным гербом, но не может возвышать себя и смотреть свысока на своих сограждан, кто бы они ни были. Точно так же и ты имеешь право на гордость, если принадлежишь к высшему сословию и хранишь свою честь как драгоценное достояние, но ты не можешь высокомерно относиться к другим людям, считая себя выше их только потому, что они не офицеры» .
Каждый дворянин воспитывался с мыслью, что недостойное поведение отдельных представителей высшего сословия накладывало тень на все сословие, где каждый должен являть собой образец для подражания, а не порочить это высокое звание и общество.
Неразрывно с понятием дворянского достоинства связано понятие чести: «Обладать честью, во все времена, было признано необходимостью для офицерского кадра. При всех остальных хороших служебных качествах офицер не может быть терпим, если он неразборчив в добывании средств к жизни и марает мундир. Кто не может возвыситься до истинного понимания чести, тот пусть лучше откажется от звания офицера, необходимейшему и первому требованию которого он не удовлетворяет» .
Понятие офицерской чести включало неприкосновенность личности офицера. Ничто, кроме оружия, не могло касаться его. На страже неприкосновенности его личности стояли и закон, и моральные нормы. Дворянин не мог подвергаться каким бы то ни было наказаниям, затрагивающим его достоинство как человека. Телесные наказания, арест и заключение под стражу и прочее не допускались.
Более того, в военных рядах, офицер, подвергшийся оскорблению действием, т. е. побоям, должен был уходить со службы, поскольку считалось, что пребывание среди офицерского корпуса публично униженных людей наносит ущерб офицерскому званию, как таковому.
Важнейшим явлением, включающим в себя понятие достоинства, были, конечно, дуэли.
Дуэли, как хорошо известно, жестоко преследовались. Тем не менее вопросы чести и достоинства считались в офицерской среде настолько значимыми, что запретами пренебрегали. В морально-психологическом аспекте сама возможность поплатиться жизнью за нанесенное оскорбление играла огромную роль в деле поддержания чувства собственного достоинства и уважения его в других.
Таковы были принятые нормы поведения в дворянской среде, соответствующие представлениям о благородстве и достоинстве ее носителей.

Понятие чести и службы как основных составляющих модели поведения дворянина 18 в. Метафора рыцарства

Важнейшими понятиями при описании идеала дворянина в середине XVIII века являлись «честь», «благородство», «служение». Честь и благородство трактовалось обычно как личностные свойства, производные от совести, как основа, из которой складывается внешнее отношение к человеку - его репутация.
Служение, так же трактовалось как производное от чувства любви к отчизне и готовности к самопожертвованию для ее блага, как чувство долга.
В учебной книге, изданной в 1783 году по указанию Екатерины II, «О должностях человека и гражданина» имеется понятие «любочестие», которое определяется как «склонность чести достойным себя учинить и старание делать то, что истинная честь приобретается... Не надлежит нам... честь едину намерением дел наших поставлять: исполнение должностей наших да будет самое их намерение» .
«Честь» и «служение», таким образом, представляются единым, неразрывным стремлением личности, в какой-то мере целью его жизни в идеале, при чем сама по себе «честь» не возводится в самоцель, всячески подчеркивается ее вторичность, качество свойства человека, которое необходимо приобрести через искреннее и верное служение монарху, Родине и российскому народу. «…дворянину бесчестно ничего не делать, «когда есть ему столько дела, есть люди, которым помогать, есть отечество, которому служить» - писал В.О. Ключевский, вновь обращаясь к словам Д.И. Фонвизина . Все это определяет сознание, которое, конечно, обращается к рыцарской модели, к метафоре рыцарства.
«Совесть - сердечный караульщик, который, однако ж, часто спит», - написал старинный русский автор. «Честь» и «совесть» еще в XVIII веке были в России понятием общим для всех сословий. В Европе же со времен Средневековья честь - это качество знатных людей.
Российская знать стала в европейском смысле «благородной» только в середине XVIII века, в период европеизации. В изданной для офицеров книге «Наставление к самодисциплине и самовоспитанию» (имеющей подзаголовок «Собрание писем старого офицера своему сыну») отмечено следующее: «Истинная честь есть добрая слава, которой мы пользуемся, общее доверие к нашей правдивости и справедливости, к нашей чистосердечной любви к людям; поэтому ты не должен равнодушно относиться к чести, так как равнодушие к ней унижает тебя и исключает из общества достойных уважения людей» .
Понятие чести тесно связано с понятием службы, так как именно здесь, в служении государству, благородный человек мог с пользой проявить все свои лучшие качества.
Психология служилого сословия была фундаментом самосознания дворянина XVIII века. Именно через службу сознавал он себя частью сословия. Петр I всячески стимулировал это чувство - и личным примером, и рядом законодательных актов.
Вершиной их явилась Табель о рангах, вырабатывавшаяся в течение ряда лет при постоянном и активном участии Петра I и опубликованная в январе 1722 года. Но и сама Табель о рангах была реализацией более общего принципа новой петровской государственности - принципа «регулярности».
Ценности духовные, благодарность от государя за службу считались высшей наградой для честного и благородного человека, дворянина. Однако периодически в систему орденов врывались не условные, а материальные ценности. Так, орденская звезда с бриллиантами имела значение особой степени отличия.
Традиция ношения ордена как символа принадлежности к специфическому объединению (в данном случае - к дворянскому сословию) имеет свои корни в средневековой европейской практике таких объединений. Западноевропейские средневековые ордена в честь какого-либо святого объединяли своих членов служением рыцарским идеалам данного ордена. Во главе ордена стоял рыцарь-магистр. Со времени укрепления в Западной Европе абсолютизма это, как правило, был глава государства.
Членство ордена мыслилось как некое религиозное, нравственное или политическое служение. Внешними атрибутами членства в ордене были особый костюм, знак ордена и звезда, носившиеся на одежде в специально установленных местах, а также орденское оружие.
Однако средневековый орден как форма рыцарской организации противоречил юридическим нормам абсолютизма, и королевский абсолютизм в Европе практически свел ордена к знакам государственных наград.
Первоначально предполагалось, что, по образцу рыцарских орденов, ордена в России также будут представлять собой братство рыцарей - носителей данного ордена.
Однако по мере того, как в России XVIII века ордена складывались в систему, они получали новый смысл, подобный новоевропейскому - становились знаками наград.
Манифест Петра III избавил дворян от телесных наказаний, отменил строгое принуждение к военной и государственной службе. С тех пор идея свободного, рыцарского служения распространилась в России.
Со временем царская власть начала именовать рыцарями своих преданных сторонников, а народ - тех, кто с властью боролся. От старых времен осталась пословица: «Чести к коже не пришьешь». Все это определяет сознание, которое, конечно, обращается к рыцарской модели, к метафоре рыцарства.
Метафора рыцарства напрямую и широко использовалась при формировании нового сословия дворян. Их мировоззрение должно быть идеально патриотическим и христиански ориентированным, а поведение доблестным, что и составляло основу образа рыцаря в веках.
Рыцарство - это слой профессиональных конных воинов. Собственно, именно «конник» означает и французское «шевалье», и испанское «кабальеро», и немецкое «риттер». Слой профессиональных конных воинов формируется, начиная с VIII века в Западной Европе.
Вообще словом «рыцарство» обозначают некую категорию людей, обладающих определенным кодексом поведения и, определенным кодексом чести. И слово «honneur», переведенное в светском смысле абсолютно точно как «честь», является ключевым в определении рыцарства.
Рыцарство - это институт, который идеализирован в литературе и в средневековом воображении. Образ рыцаря создавала церковь, она наделяла рыцаря нравственными качествами и всевозможными добродетелями. Позже этот образ и был взят за основу дворянского кодекса чести.
Благородство и честь, присущие рыцарству мы обнаруживаем в рыцарских романах, в героическом эпосе. Там предстает христианизованный образ рыцарей, которые отвечают принципам церковной морали. И даже существовал такой неписаный кодекс рыцарской чести, который включал в себя защиту Родины, защиту церкви, защиту вдов и сирот .
Рыцари и монахи следовали строгому своду правил и ограничений. Такие действа, как принесение рыцарской присяги, посвящение священника в сан, пострижение, были публичными. Свобода этих людей, составлявших высшие слои общества, не означала своеволия. Они добровольно связывали себя обязательством исполнять закон, следовать его духу и букве, в отличие от простолюдинов - те жили не по закону, а по воле хозяина. По образцу монашеских, были созданы рыцарские ордена. Их расцвет относится к эпохе крестовых походов.
Знаменитые духовные рыцарские ордена: тамплиеры, иоанниты, тевтонский орден, испанские ордена, Сантьяго, - это были, действительно монахи. Первоначально во второй половине XII и даже начале XIII веков рыцари просто использовали классический традиционный бенедиктинский устав со всеми обязательствами, кроме дополнительного четвертого обязательства - сражаться с неверными. Не обязательно, что они это соблюдали, но предполагалось совместное проживание, отсутствие индивидуальной собственности, послушание. Имела еще определенную важную роль форма военной дисциплины. И в этом смысле, они были, безусловно, монахами. Но это не исключает и лихих рубак-епископов, которые лучше себя чувствовали на поле брани, чем где-нибудь в исповедальне или во время литургии.

В XII веке берет свое начало то, что в будущем будет историками названо рыцарской идеологией. То есть, появляются целые пласты культуры рыцарской, культуры феодальной. Рыцарь - это тот, кто физически силен, рыцарь - это тот, кто в совершенстве владеет конем и оружием. И эти представления не зависят от эпохи. Если вспомнить рыцарский роман позднего Средневековья «Смерть Артура », там рыцарь обязательно является носителем вот этих воинских качеств.
Второй элемент, который неразрывно связан с понятием рыцарства - это верность, - верность своему сеньору и, разумеется, верность своему слову.
Историческая эволюция рыцарства, превращение его в социальную элиту самым непосредственным образом связано с представлением об особой рыцарской чести.
С конца 40-х начала 50-х годов XVIII века на русское дворянство начинает проецироваться модель западной аристократии. Гуковский, крупный историк литературы XVIII века, писал о сумароковских социальных идеях как о рыцарской утопии. А идея независимого объединения, наследственного и блюдущего честь - эта идея появляется уже в середине XVIII века, не при Петре I, а в послепетровское время.
У этого объединенного дворянского самосознания начинается своя длительная история, оно стимулируется создающимися при Екатерине институциями, предводителями дворянства по губерниям, выборами.
Образ рыцаря накладывал глубокий отпечаток на представителей дворянства, особенно на те поколения, которые воспитывались в данной, уже к тому моменту воспринятой, традиции следования настоящего дворянина постулатам о чести, достоинстве, службе и патриотизме. Верность слову, чувство долга, ответственность, вера и любовь к государю создавали идеальный пласт, сословие людей для опоры монархии. Истинный дворянин не пойдет на предательство, подлость, не побежит с поля боя, не дрогнет перед лицом опасности. В мирное время он всегда на страже покоя государства и с достоинством несет свое звание.
Обидные слова, ложь, предательство, подлог, подкуп и пр. унижают и оскорбляют дворянина. Рыцарь в таких случаях вызывает противника на поединок. Практика дуэлей в России довольно быстро была прекращена, т.к. государю невыгодно было терять своих людей на подобных разбирательствах. Тем не менее, примеры дуэлей как нельзя лучше иллюстрируют, что означает «честь» для русского офицера и дворянина и какую цену он готов заплатить, чтобы она была незапятнанна.
Русский человек во все времена мечтал о создании гармоничного и справедливого государства, общества, построенного на законах чести, что и послужило отправной точкой в перенимании рыцарского мировоззрения в среде дворянства XVIII века.

Понятие и феномен дуэли 18 в. и ее истоки

Особое место в жизни общества XVIII века занимали дуэли, являвшиеся прерогативой дворянства и преимущественно военных чинов.
Дуэль в России как крайняя форма отстаивания своего достоинства, как максимальное проявление человека в сфере духа, всегда привлекала внимание и историков, и исследователей нравственной истории нашей страны. О дуэлях писали П. Щеголев и Ю. Лотман, А. Гессен и С. Бонди, и многие другие исследователи в области истории и литературы. Настоящую энциклопедию дуэли представляет собой повесть А. Бестужева «Испытание» (1830). Автор осуждает дуэль с просветительских традиций и одновременно с почти документальной подробностью описывает весь ритуал подготовки к ней. Сегодня одним из крупнейших специалистов в этом вопросе является Я. Гордин.
Дуэль - один из элементов рыцарства, когда люди выходят лицом к лицу, отстаивая свою честь. Идеал, который создает себе дворянская культура, подразумевает полное изгнание страха и утверждение чести как основного законодателя поведения. В этом смысле значение приобретают занятия, демонстрирующие бесстрашие. Так, например, если «регулярное государство» Петра I еще рассматривает поведение дворянина на войне как служение государственной пользе, а храбрость его - лишь как средство для достижения этой цели, то с позиций чести храбрость превращается в самоцель. С этих позиций переживает известную реставрацию средневековая рыцарская этика. С подобной точки зрения поведение рыцаря не измеряется поражением или победой, а имеет самодовлеющую ценность.
Многие русские замечательные люди выходили не раз на дуэль, два великих русских поэта на дуэли погибли, хотя, например, у Пушкина была не одна дуэль.
В общем смысле дуэлью называется происходящий по определенным правилам парный бой, имеющий целью восстановление чести и достоинства человека, снятие с обиженного позорного пятна, нанесенного оскорблением. Таким образом, роль дуэли - социально-знаковая.
Дуэльный поединок представляет собой определенную процедуру по восстановлению чести и не может быть понята вне самой специфики понятия «честь» в общей системе этики русского европеизированного дворянского общества. Естественно, что с позиции, в принципе отвергавшей это понятие, дуэль теряла смысл, превращаясь в ритуализированное убийство.
После татарского нашествия слово «честь» из языка русской культуры ушло и вернулось, как об этом сказано выше, только с появлением русского дворянства в петровский период, когда дворянин отстаивал свою честь. Известны эпизоды, когда человек менее обеспеченный, менее знатный, мог вызвать на дуэль человека знатного, и тот не смел отказать. Даже особы царской фамилии оказались причастными к дуэльным перипетиям. Известны вызовы великому князю Константину и даже самому Николаю I.
Дуэль - предрассудок, но честь, которая вынуждена обращаться к ее помощи, - не предрассудок. Именно благодаря своей двойственности дуэль подразумевала наличие строгого и тщательно исполняемого ритуала.
Только пунктуальное следование установленному порядку отличало поединок от убийства. Но необходимость точного соблюдения правил вступала в противоречие с отсутствием в России строго кодифицированной дуэльной системы.
Никаких дуэльных кодексов в русской печати, в условиях официального запрета, появиться не могло, не было и юридического органа, который мог бы принять на себя полномочия упорядочения правил поединка. Конечно, можно было бы пользоваться французскими кодексами, но излагаемые там правила не совсем совпадали с русской дуэльной традицией. Строгость в соблюдении правил достигалась обращением к авторитету знатоков, живых носителей традиции и арбитров в вопросах чести.
Дуэль начиналась с вызова. Ему, как правило, предшествовало столкновение, в результате которого какая-либо сторона считала себя оскорбленной и в качестве таковой требовала удовлетворения (сатисфакции). С этого момента противники уже не должны были вступать ни в какие общения: это брали на себя их представители-секунданты.
Выбрав себе секунданта, оскорбленный обсуждал с ним тяжесть нанесенной ему обиды, от чего зависел и характер будущей дуэли - от формального обмена выстрелами до гибели одного или обоих участников. После этого секундант направлял противнику письменный вызов (картель).
Роль секундантов сводилась к следующему: как посредники между противниками, они прежде всего обязаны были приложить максимальные усилия к примирению. На обязанности секундантов лежало изыскивать все возможности, не нанося ущерба интересам чести и особенно следя за соблюдением прав своего доверителя, для мирного решения конфликта.
Даже на поле боя секунданты обязаны были предпринять последнюю попытку к примирению. Кроме того, секунданты вырабатывают условия дуэли. В этом случае негласные правила предписывают им стараться, чтобы раздраженные противники не избирали более кровавых форм поединка, чем это требует минимум строгих правил чести.
Если примирение оказывалось невозможным, секунданты составляли письменные условия и тщательно следили за строгим исполнением всей процедуры.
Несмотря на то, что дуэльная практика в XVIII веке была еще не настолько систематизирована, как во времена Пушкина, в качестве яркой иллюстрации здесь можно привести список условий, подписанных секундантами на его дуэли с Дантесом:
«1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и
пяти шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.
2. Вооруженные пистолетами противники по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьеры, могут стрелять.
3. Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того, чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии.
4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз: противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.
5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.
6. Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий»

По другим правилам, после того, как один из участников дуэли выстрелил, второй мог продолжать движение, а также потребовать противника к барьеру. Этим пользовались бретеры.
Если говорить об оружии, которое дозволялось для поединков, здесь можно назвать шпаги, сабли и пистолеты. Причем обеими сторонами должно было применяться однотипное оружие: с равной длиной клинков или единого пистолетного калибра с разницей в длине ствола не более 3 см. Сабли или шпаги могли использоваться в поединке самостоятельно или как оружие первого этапа, после чего следовал переход к пистолетам.
Обычный механизм дуэльного пистолета требует двойного нажима на спусковой крючок, что предохраняет от случайного выстрела. Шнеллером называлось устройство, отменяющее предварительный нажим. В результате усиливалась скорострельность, но зато резко повышалась возможность случайных выстрелов.
Однако довольно часто дуэльные правила либо нарушались либо вовсе не соблюдались. Характерным для российской действительности было еще и то, что в подавляющем большинстве случаев целью дуэли было отмщенье кровью за нанесенное оскорбление.
Следует отметить, что, вопреки правилам дуэли, на поединок нередко собиралась публика как на зрелище. Требование отсутствия посторонних свидетелей имело серьезные основания, поскольку последние могли подталкивать участников зрелища, приобретавшего театральный характер, на более кровавые действия, чем этого требовали правила чести.
Следует учитывать, что неписаные правила русской дуэли конца XVIII - начала XIX века были значительно более суровыми, чем, например, во Франции, а с характером узаконенной актом 13 мая 1894 года поздней русской дуэли вообще не могли идти ни в какое сравнение.
В то время как обычное расстояние между барьерами в начале XIX века было 10-12 шагов, а нередки были случаи, когда противников разделяло лишь 6 шагов, за период между 20 мая 1894 г. и 20 мая 1910 г. из 322 имевших место поединков ни одного не проводилось с дистанцией менее 12 шагов и лишь один - с дистанцией в 12 шагов.
Надо учитывать также еще одно существенное обстоятельство. Дуэль с ее строгим ритуалом, представляющая целостное театрализованное действо - жертвоприношение ради чести, обладает жестким сценарием. Как всякий строгий ритуал, она лишает участников индивидуальной воли. Остановить или изменить что-либо в дуэли отдельный участник не властен.
Эта способность дуэли, втягивая людей, лишать их собственной воли и превращать в игрушки имеет весьма устрашающее значение .
Одно из правил дуэли: «Стрелять в воздух имеет право только противник, стреляющий вторым. Противник, выстреливший первым в воздух, если его противник не ответив на выстрел или также выстрелил в воздух, считается уклонившимся от дуэли...» . Правило это связано с тем, что выстрел в воздух первого из противников морально обязывает второго к великодушию, узурпируя его право самому определять свое поведение чести.
Дуэль - это поединок не столько с соперником, оскорбителем, но и во многом с судьбой, с роком. XVIII век возродил эпоху, когда понятия чести, честного слова, достоинства были дороже человеку всех других ценностей.
Однако довольно часто поводом становились случайное слово, взгляд, неуместная улыбка: «Бывало хоть чуть-чуть кто-либо кого по нечаянности зацепит шпагою или шляпою, повредит ли на голове один волосочик, погнет ли на плече сукно, так милости просим в поле... Хворающий зубами даст ли ответ вполголоса, насморк имеющий скажет ли что-нибудь в нос... ни на что не смотрят!.. Того и гляди, что по эфес шпага!.. Также глух ли кто, близорук ли, но когда, Боже сохрани, он не ответствовал или недовидел поклона... статошное ли дело! Тотчас шпаги в руки, шляпы на голову, да и пошла трескотня да рубка!» .
И почти все поединки - на жесточайших условиях, которые европейским дуэльным Кодексом прямо запрещались как чрезмерно опасные.
Опасность, сближение лицом к лицу со смертью становятся очищающими средствами, снимающими с человека оскорбление. Сам оскорбленный должен решить (правильное решение свидетельствует о степени его владения законами чести): является ли бесчестие настолько незначительным, что для его снятия достаточно демонстрации бесстрашия - показа готовности к бою (примирение возможно после вызова и его принятия - принимая вызов, оскорбитель тем самым показывает, что считает противника равным себе и, следовательно, реабилитирует его честь) или знакового изображения боя (примирение происходит после обмена выстрелами или ударами шпаги без каких-либо кровавых намерений с какой-либо стороны).
Если оскорбление было более серьезным, таким, которое должно быть смыто кровью, дуэль может закончиться первым ранением (чьим - не играет роли, поскольку честь восстанавливается не нанесением ущерба оскорбителю или местью ему, а фактом пролития крови, в том числе и своей собственной). Наконец, оскорбленный может квалифицировать оскорбление как смертельное, требующее для своего снятия гибели одного из участников ссоры.
Таким образом, в дуэли, с одной стороны, могла выступать на первый план узко сословная идея защиты корпоративной чести, а с другой - общечеловеческая, несмотря на архаические формы, идея защиты человеческого достоинства.
Русская дуэль представляет собой феномен российского общества, т.к. она не похожа на аналогичные способы разрешения конфликтов, возникших на почве оскорбленной чести в европейской среде аристократов.
Россия получила дуэли из Европы, но поначалу, когда первые русские ученики петровских времен поехали в Европу и увидели там дуэли, они были поражены. И наставник этих молодых людей доносил Петру, что в Европе шпагами пыряются, и наши у них научились, но наши норовят в спину ударить.
Русская дуэль, как признают все исследователи, в принципе была значительно более бескомпромиссной, жесткой, кровавой, чем европейская. Русский безудержный характер дает себя знать и в дворянской среде, представители которого так и не смогли перенять европейскую сдержанность и холодность рассуждений: если уж драться - так «до результата», если барьер - то не на 25 - 30 шагах, как во Франции, а на трех или восьми.
Яков Гордин объясняет такое стремление к максимальной категоричности поединков особенностями общественного сознания русского дворянина. При безусловной власти самодержца над душой, жизнью мыслящего человека оставалась единственная зона, над которой не властен был император - честь дворянина. И право самому решать вопросы чести, достоинства отстаивалось с предельной яростью. Любой намек, любое подозрение в трусости, нечестности, нарушении честного слова с неизбежностью вело к дуэли.
Любая дуэль была в России уголовным преступлением. Каждая дуэль становилась в дальнейшем предметом судебного разбирательства.
Суд, следуя букве закона, приговаривал дуэлянтов к смертной казни, которая, однако, в дальнейшем для офицеров чаще всего заменялась разжалованием в солдаты с правом выслуги (перевод на Кавказ давал возможность быстрого получения снова офицерского звания).
Участие в дуэли в качестве секунданта также влекло за собой неизбежное наказание со стороны государства. Это создавало известные трудности при выборе секундантов: как лицо, в руки которого передаются жизнь и честь, секундант, оптимально, должен был быть близким другом. Но этому противоречило нежелание вовлекать друга в неприятную историю, ломая ему карьеру.
Со своей стороны, секундант также оказывался в трудном положении. Интересы дружбы и чести требовали принять приглашение участвовать в дуэли как лестный знак доверия, а службы и карьеры - видеть в этом опасную угрозу испортить продвижение или даже вызвать личную неприязнь злопамятного государя.
Русский дворянин XVIII - начала XIX века жил и действовал под влиянием двух противоположных регуляторов общественного поведения. Как верноподданный, слуга государства, он подчинялся приказу. Психологическим стимулом подчинения был страх перед карой, настигающей ослушника. Но в то же время, как дворянин, человек сословия, которое одновременно было и социально господствующей корпорацией, и культурной элитой, он подчинялся законам чести.
В «Патенте о поединках и нечинении ссор», составлявшем 49-ю главу петровского «Устава воинского» (1716), предписывалось: «Ежели случится, что двое на назначенное место выдут, и один против другаго шпаги обнажат, то Мы повелеваем таковых, хотя никто из оных уязвлен или умерщвлен не будет, без всякой милости, такожде и секундантов или свидетелей, на которых докажут, смертию казнить и оных пожитки отписать. Ежели же биться начнут, и в том бою убиты и ранены будут, то как живые, так и мертвые повешаны да будут». К. А. Софроненко считает, что «Патент» направлен «против старой феодальной знати» . В том же духе высказывался и Н. Л. Бродский, который считал, что «дуэль - порожденный феодально-рыцарским обществом обычай кровавой расправы-мести, сохранялся в дворянской среде» .
Однако дуэль в России не была пережитком, поскольку ничего аналогичного в быту русской «старой феодальной знати» не существовало. На то, что поединок представляет собой нововведение, недвусмысленно указывала Екатерина II: «Предубеждения, не от предков полученные, но перенятые или наносные, чуждые».
Екатерина II также смотрела на дуэль как на преступление против государственных интересов и в своем Манифесте «О поединках» 1778 г. наказывала дуэлянтов хотя и не смертной казнью, но разжалованием в рядовые и заключением в крепость, что тоже являлось весьма суровым наказанием.
Но, несмотря на суровые карательные меры, искоренить поединки в России не удалось и позже ни одному правителю. Закон о дуэлях 20 мая 1894 г., утвержденный императором Александром III, заложил в сознание офицеров чувство превосходства их как людей особого рода, которым разрешается то, что запрещено другим Уставом о предупреждении и пресечении преступлений. Дуэли между офицерами и гражданскими лицами были разрешены в 1897 году. А В. Дурасовым был разработан Дуэльный кодекс, первое издание которого увидело свет в 1908 году.
На причины отрицательного отношения самодержавной власти к обычаю дуэли указал еще Монтескье: «Честь не может быть принципом деспотических государств: там все люди равны и потому не могут превозноситься друг над другом; там все люди рабы и потому не могут превозноситься ни над чем... Может ли деспот потерпеть ее в своем государстве? Она полагает свою славу в презрении к жизни, а вся сила деспота только в том, что он может лишать жизни. Как она сама могла бы стерпеть деспота?» .
Естественно, что в официальной литературе дуэли преследовались как проявление свободолюбия, «возродившееся зло самонадеянности и вольнодумства века сего». Фонвизин писал о дуэли, как о деле «противу совести»: «…стыдно, имея таковых священных защитников, каковы законы, разбираться самим на кулаках. Ибо шпаги и кулаки суть одно» .
Условная этика дуэли существовала параллельно с общечеловеческими нормами нравственности, не смешиваясь и не отменяя их. Это приводило к тому, что победитель на поединке, с одной стороны, был окружен ореолом общественного интереса, а другой стороны, все дуэльные обычаи не могли заставить его забыть, что он убийца.

Представления о военной и гражданской службе как основной источник моделей поведения дворянства

Как уже упоминалось, самосознание дворянина XVIII века основывалось на психологии служилого сословия. Прежде всего через службу сознавал он себя частью высшего света.
Петр I, в свою очередь, стимулировал это чувство как личным примером, так и рядом законодательных актов.
В 1705 г. была введена рекрутская повинность: с определенного числа дворов податных сословий в армию должен был поставляться рекрут. Рекруты пожизненно зачислялись в сословия солдат. Дворяне начинали служить с чина рядового в гвардейских полках. Так была создана регулярная армия, обладавшая высокими боевыми качествами. К концу правления Петра Россия обладала сильнейшей в Европе армией численностью до 250 тыс. человек и вторым в мире военным флотом (более 1000 кораблей). Этот факт повысил самосознание дворянства как высшей касты, опоры государства и защитников отечества.
Однако оборотной стороной военных реформ стала набиравшая темпы милитаризация имперской государственной машины. Заняв в государстве весьма почетное место, армия стала выполнять не только военные, но и полицейские функции. Полковник следил за сбором подушных денег и средств на нужды своего полка, а также должен был искоренять «разбой», в том числе пресекать крестьянские волнения. Распространилась практика участия профессиональных военных в государственном управлении. Военные, особенно гвардейцы, часто использовались в качестве эмиссаров царя, причем наделялись чрезвычайными полномочиями, что не могло не иметь последствиями определенной степени произвола.
Образование Сената в 1711 г. стало следующим шагом в организации нового аппарата управления. Сенат создавался как высший орган управления, сосредоточивший в своих руках административно-управленческие, судебные и законосовещательные функции. В Сенате вводился принцип коллегиальности: без общего согласия решение в силу не вступало. Впервые в государственном учреждении, как и в армии, вводилась личная присяга .
Понимание служения государству не на военном, а на гражданском поприще было новым для дворянства, однако многие уже понимали, что могут принести пользу отечеству именно здесь, сообразно своим способностям.
Реформа административной системы была продолжена на рубеже 10-20-х гг. XVIII в. В ее основе лежали принципы камерализма - учения о бюрократическом управлении, который предполагал: функциональный принцип управления, коллегиальность, четкую регламентацию обязанностей чиновников, специализацию канцелярского труда, единообразные штаты и жалованье.
В 1718 г. был принят «Реестр коллегиям». Вместо 44 приказов учреждались коллегии. Их число составляло 10-11. В 1720 г. был учрежден Генеральный регламент коллегий, согласно которому каждая коллегия состояла из президента, вице-президента, 4-5 советников и 4 асессоров.
Помимо четырех коллегий, ведавших иностранными, военными и судебными делами (Иностранная, Военная, Адмиралтейская, Юстиц- коллегия), группа коллегий занималась финансами (доходами - Камер- коллегия, расходами - Штатс-контор-коллегия, контроль за сбором и расходованием средств - Ревизион-коллегия), торговлей (Коммерц - коллегия), металлургией и легкой промышленностью (Берг-мануфактур-коллегия, позже разделенная на две).
В 1722 г. был создан важнейший контрольный орган - прокуратура. Неофициально главой Сената стал генерал-прокурор П.И. Ягужинский. Явный государственный надзор был дополнен тайным надзором путем введения системы фискалов, которые осуществляли негласное наблюдение за деятельностью администрации на всех уровнях. Петр освободил фискалов от ответственности за ложный донос. Феномен доносительства прочно утвердился в государственной системе и в обществе .
Особой коллегией стал Священный Синод, созданный в 1721 г. Должность патриарха была упразднена. Во главе Синода был поставлен государственный чиновник - обер-прокурор. Церковь фактически превратилась в составную часть государственного аппарата.
Генеральный регламент, другие указы Петра I закрепляли идею о службе русского дворянства как важнейшую форму исполнения обязанностей перед государем и государством. В 1714 г. был принят указ о единонаследии, по которому дворянское поместье уравнивалось в правах с вотчиной. Он способствовал завершению процесса консолидации сословий феодалов в единый класс-сословие, обладавшее определенными привилегиями.
Главным документом в этой сфере явилась Табель о рангах, вырабатывавшаяся в течение ряда лет при постоянном и активном участии Петра I и опубликованная в январе 1722 года.
Но и сама Табель о рангах была реализацией более общего принципа новой петровской государственности - принципа «регулярности».
Прежде всего здесь регламентация коснулась государственной службы. Правда, чины и должности, которые существовали в допетровской России (боярин, стольник и др.), не отменялись. Они продолжали существовать, но эти чины перестали жаловать, и постепенно, когда старики вымерли, с ними исчезли и их чины. Вместо них введена была новая служебная иерархия. Оформление ее длилось долго.
1 февраля 1721 года Петр подписал проект указа, однако он еще не вступил в силу, а был роздан государственным деятелям на обсуждение. Сделано было много замечаний и предложений (Петр ни с одним из них не согласился, но это была его любимая форма демократизма: он все давал обсуждать, но потом все делал по-своему). Далее решался вопрос о принятии указа о Табели. Для этого создана была специальная комиссия, и только в 1722 году этот закон вступил в силу.
Основная, первая мысль законодателя относительно сути документа была в целом вполне трезвой: люди должны занимать должности по своим способностям и по своему реальному вкладу в государственное дело. Табель о рангах и устанавливала зависимость общественного положения человека от его места в служебной иерархии. Последнее же в идеале должно было соответствовать заслугам перед царем и отечеством.
Показательна правка, которой Петр подверг пункт третий Табели. Здесь утверждалась зависимость «почестей» от служебного ранга: «Кто выше своего ранга будет себе почести требовать, или сам место возмет, выше данного ему ранга; тому за каждый случай платить штрафу, 2 месяца жалования». Составлявший ранний вариант закона А. И. Остерман направил этот пункт против «ссоролюбцев», то есть представителей старой знати, которые и в новых условиях могли попытаться «местничать», т.е. затевать ссоры о местах и почестях.
Однако Петра уже больше волновало другое: возможность того, что неслужившие или нерадивые в службе родовитые люди будут оспаривать преимущества у тех, кто завоевал свой ранг усердной службой. Он вычеркнул «ссоролюбцев» и переформулировал требование соответствия почета и чина так: «Дабы тем охоту подать к службе, и оным честь, а не нахалам и тунеядцам получать» .
Большим злом в государственной структуре допетровской Руси было назначение в службу по роду. Табель о рангах отменила распределение мест по крови, по знатности, приводившее к тому, что почти каждое решение оказывалось сложной, запутанной историей. Оно порождало множество распрей, шумных дел, судебных разбирательств: имеет ли право данный сын занимать данное место, если его отец занимал такое-то место, и т. д. Прямо накануне сражений очень часто возникали непримиримые местнические споры из-за права по роду занять более высокое место, чем соперник. Начинался счет отцами, дедами, родом - и это, конечно, стало для деловой государственности огромной помехой.
Первоначальной идеей Петра и было стремление привести в соответствие должность и оказываемый почет, а должности распределять в зависимости от личных заслуг перед государством и способностей, а не от знатности рода. Хотя, уже с самого начала делалась существенная оговорка: это не распространялось на членов царской семьи, которые всегда получали в службе превосходство.
Табель о рангах делила все виды службы на воинскую, статскую (гражданскую) и придворную. Первая, в свою очередь, делилась на сухопутную и морскую (особо была выделена гвардия). Все чины были разделены на 14 классов, из которых первые пять составляли генералитет (V класс сухопутных воинских чинов составляли бригадиры; этот чин был впоследствии упразднен). Классы VI-VIII составляли штаб-офицерские, а IX-XIV - обер-офицерские чины.
Табель о рангах ставила военную службу в привилегированное положение. Это выражалось, в частности, в том, что все 14 классов в воинской службе давали право наследственного дворянства, в статской же службе такое право давалось лишь начиная с VIII класса. Это означало, что самый низший обер-офицерский чин в военной службе уже давал потомственное дворянство, между тем как в статской для этого надо было дослужиться до коллежского асессора или надворного советника.
Об этом говорил 15-й пункт Табели: «Воинским чинам, которые дослужатся до Обер-офицерства не из Дворян; то когда кто получит вышеописанной чин, оной суть Дворянин, и его дети, которые родятся в Обер-офицерстве; а ежели не будет в то время детей, а есть прежде, и отец будет бить челом, тогда Дворянство давать и тем, только одному сыну, о котором отец будет просить. Прочие же чины, как гражданские, так и придворные, которые в Рангах не из Дворян, оных дети не суть Дворяне».
Из этого положения в дальнейшем проистекло различие между наследственными (так называемыми «столбовыми») дворянами и дворянами личными. К последним относились статские и придворные чины XIV- IX рангов.
Впоследствии личное дворянство давали также ордена (дворянин «по кресту») и академические звания. Личный дворянин пользовался рядом сословных прав дворянства: он был освобожден от телесных наказаний, подушного оклада, рекрутской повинности. Однако он не мог передать этих прав своим детям, не имел права владеть крестьянами, участвовать в дворянских собраниях и занимать дворянские выборные должности.
Впоследствии, уже при Николае I, положение менялось в сторону все большего превращения дворянства в замкнутую касту. Уровень чина, при котором недворянин получал дворянство, все время повышался.
Предпочтение, даваемое воинской службе, отразилось в полном заглавии закона: «Табель о рангах всех чинов, воинских, статских и придворных, которые в котором классе чины; и которые в одном классе, те имеют по старшинству времени вступления в чин между собою, однакож воинские выше протчих, хотя б и старее кто в том классе пожалован был».
Характерно и другое: назначив воинские чины I класса (генерал-фельдмаршал в сухопутных и генерал-адмирал в морских войсках), Петр оставил пустыми места I класса в статской и придворной службе. Лишь указание Сената, что это поставит русских дипломатов при сношениях с иностранными дворами в неравное положение, убедило его в необходимости I класса и для статской службы (им стал канцлер).
Придворная же служба так и осталась без высшего ранга. Военная служба считалась преимущественно дворянской службой - статская не считалась «благородной». Ее называли «подьяческой», в ней всегда было больше разночинцев, и ею принято было гнушаться. Исключение составляла дипломатическая служба, также считавшаяся «благородной».
Однако нельзя отрицать подъем в государственном регулировании, произошедший вследствие гражданской службы дворян. Н.М. Карамзин пишет: «В военном искусстве мы успели более, нежели в других, оттого, что им более занимались как нужнейшим для утверждения государственного бытия нашего; однако ж не одними лаврами можем хвалиться. Наши гражданские учреждения мудростию своею равняются с учреждениями других государств, которые несколько веков просвещаются»
Власть государства покоилась на двух фигурах: офицере и чиновнике, однако социокультурный облик этих двух кариатид был различным.
Чиновник - человек, само название которого производится от слова «чин». «Чин» в древне русском языке означает «порядок». И хотя чин, вопреки замыслам Петра, очень скоро разошелся с реальной должностью человека, превратившись в почти мистическую бюрократическую фикцию, фикция эта имела в то же время и совершенно практический смысл.
Чиновник - человек жалованья, его благосостояние непосредственно зависит от государства. Он привязан к административной машине и не может без нее существовать. Связь эта грубо напоминает о себе первого числа каждого месяца, когда по всей территории Российской Империи чиновникам должны были выплачивать жалованье. И чиновник, зависящий от жалованья и чина, оказался в России наиболее надежным слугой государства.
Тем не менее, существующие виды государственной службы, будь то военная или гражданская служба поставили представителей дворянства XVIII века в условия жесткой иерархии внутри каждого типа. Так или иначе, поведение, жизненный выбор, карьера представителей высшего сословия диктовалась государством. И, поскольку типы служения отечеству широко разнились, представления о дворянской доблести и нормах соответствия высокому званию так же не были сходными.
Воспитанный в военном духе боевой офицер в своих словах и поступках вряд ли будет напоминать чиновника, полностью зависимого от государственной машины, служебного устава и жалованья. Вырабатывается несколько новых типов дворянского поведения, каждый из которых несет на себе отпечаток профессии, служебной принадлежности.
Если для офицера по-прежнему важны рыцарские проявления на службе и в быту, отстаивание своей чести и достоинства не на жизнь, а на смерть в любых условиях, то для гражданского служащего гораздо важнее будут дипломатические навыки общения с любой категорией людей, умение получать важную информацию, способность достигать политических и мелких личных целей.
Государственная служба дворян была бессрочной - до болезни или смерти, вышли указы Петра I об обязательном обучении дворян грамоте (те дворяне, которые уклонялись от обучения, теряли право жениться).
Поступая в полки, они отрывались от местности, были регулярным войском, служили без перерывов, с редкими отпусками домой, и не могли укрываться легко от службы.
Каждый дворянин был приписан к полку или государственному учреждению, где он проходил службу. Дворянство предпочитало военное поприще, которое считалось престижнее и обеспечивало более быструю карьеру.
В XVIII веке в России было организовано несколько кадетских корпусов. Наибольшую известность получили Шляхетский сухопутный, Морской и Пажеский корпуса. Очевидно, что эти учебные заведения ориентировались на подготовку дворян к дальнейшей реализации своих усилий - служению по одному из этих направлений.
Если на Западе служба был привилегией, то в России - обязанностью. В связи с этим в литературе высказывается мнение, что едва ли можно полностью зависимое от государства дворянство считать господствующим классом.
Скорее, это был привилегированный класс-сословие военных и гражданских слуг самодержавия, преимущества которых существовали до тех пор, пока они несли службу. «Эмансипация» дворянства произошла позже - в 30-60-е гг. XVIII в.
В 1736 г. срок дворянской службы фиксируется в двадцать пять лет, начало службы сдвигается с пятнадцати на двадцать лет, один из братьев помещика вовсе освобождался от службы.
В царствование Петра III 18 февраля 1762 г. был издан Указ о вольности дворянской, освободивший дворян от обязательной службы .

Воспитание дворянских детей в XVIII веке

В современной обстановки деградации нравственности российского населения, потери понятий о доблести, чести и достоинстве среди защитников отечества, коррупции и стяжательстве в сферах государственного управления, чрезвычайно остро встает вопрос о воспитании нового поколения, питающего любовь к отчизне, гордого за свою нацию и способного построить государство, равное по мощи и величию России прошлых веков, великой империи.
Прежде, чем рассмотреть возможности воспитания детей современного общества в духе дворянских принципов, рассмотрим, как работала педагогическая система в XVIII веке.
Первым и главным средством воспитания в России XVIII века было чтение. Во второй половине XVIII века наиболее читаемыми были произведения русских писателей: Сумарокова, Хераскова, Ломоносова, Державина и Карамзина. Также очень любили «Робинзона Крузо» Дефо в пересказе Кампе, «Открытие Америки» Кампе, «Тысяча и одна ночь », «Поучительные повести из библейской истории», журналы «Детское чтение для сердца и разума», «Детская библиотека» Кампе (9 изданий с 1887 по 1846), «Детский собеседник» Беркеня и др. Все эти книги обладали не только интересным сюжетом, но и дидактическим подтекстом, моралью, что давало возможность детям размышлять о честных и нравственных поступках, возможности выбора верного пути в жизни, ответственности за этот выбор.
Большое внимание в те времена уделялось христианскому воспитанию. Настоящий дворянин должен быть христианином, его идеалы должны соответствовать идеалам церкви, что прослеживается еще в средневековом рыцарском кодексе. Поэтому Библия так же, как и в более раннее время оставалась постоянным и обязательным чтением. По ней, как правило, начинали обучение чтению. Читали «Жития святых», особенно это стало доступно во второй половине века, после того како они были собраны и отредактированы Д.Ростовским.
Говоря о детском образовании и воспитании в России в конце XVIII в., мы, безусловно, имеем в виду дворянскую среду и дворянскую культуру. Русское дворянство отличалось от западноевропейского тем, что психологически принадлежность к дворянству определялась поведением индивида — прежде всего — несением службы обществу и образованием.
В строго иерархической феодальной среде русского общества ребенка, прежде всего, старались подготовить к его будущей роли в обществе. Подготовить дворянина к его будущей роли значило сделать его образованным человеком. Поэтому учение и чтение книг имели очень большое значение.
Считалось, что у ребенка с 6-7 лет появляется разум. С этого времени к нему относились как к маленькому взрослому — к нему предъявлялись те же требования в поведении. Думали также, что ребенок имел ту же психологию, что и взрослый, который, правда, нуждался в развитии. Это означало, что и разговоры и чтение взрослых были только полезны ребенку.
Лишь к концу XVIII века некоторые педагоги начали смотреть на детство как на особый период в жизни человека, со специфическими запросами и потребностями, отличавшимися от запросов и интересов взрослых. В частности это отношение выразилось в появлении литературы для детей, являющейся отраслью педагогики.
Литературу, предназначенную для детей в XVIII в., не всегда можно с полным правом назвать детской литературой — в ней были заложены недетские мысли, часто язык был очень тяжел, сюжет развивался медленно, т.е. не учитывалась психология детского восприятия. Первая детская книга в Западной Европе появилась в 1697 г. («Сказки» Перро). О детской литературе в России можно говорить лишь с 60-х годов XVIII в., хотя первой книгой для детей можно назвать «Юности честное зерцало » (1717). Она состоит из букваря, собрания правил поведения и нравоучительных повестей. До 60-х годов были выпущены «Первое учение отрокам» (1720), «Мнения Цицироновы... для наставления юношеству» (1652) — всего до 1760 г. было издано 6 русских и 5 переводных книг предназначавшихся для детей. С 1760 г. до конца века издано 53 русских и 147 переводных книг для детей. С 60-х до середины 70-х гг. появляются книги для детей. Это русские и переводные, нравоучительные и художественные книги.
Перелом в русской культуре — появление широкого круга читателей, подлинного интереса к просвещению и литературе — связан с деятельностью Н.И.Новикова и его единомышленников. В 1772 году Новиков создает «Общество, старающееся о напечатании книг», задачей которого было воспитание народа. Сначала он издает журналы в Петербурге, а в 1779 году арендует типографию Московского университета.
Но Новиков не только издает книги, а еще и организует сеть книжных магазинов в стране и открывает первую бесплатную читальню в Москве, таким образом создавая читателя. В Москве он издает 38 детских книг, что составляло половину всех детских изданий того периода.
Главной заслугой Новикова и его друзей было появление первого и непревзойденного впоследствии детского журнала «Детское чтение для сердца и разума» (1785-1790, 20 ч.). Журнал собирает лучших русских писателей и педагогов — Боброва, Карамзина, А.Петрова, Подшивалова, Прокоповича-Антонского. Благодаря периодическому изданию авторы имели обратную связь с читателями и могли чутко реагировать на запросы детей. «Детское чтение» знакомило и с лучшими зарубежными авторами: Кампе, Вейсом, Беснером, Беркеньем, Жанлис, Бонетом, Томасом и др.
После Французской революции в России наступила реакция. В детской литературе появляется тенденция позабавить детей, дать им интересное развлечение. Но деятельность Новикова не осталась бесследной: появился большой круг читателей, а детская литература берет на себя задачу распространения среди детей идей Просвещения — о ценности личности, ответственности человека за его поступки, рационализме, достоинстве, важности предназначения и т.п.
Поскольку считалось, что «Рассудок необходимо должен быть всегдашним руководителем нашим» — то книга воспринималась как практическое руководство к поведению в различных жизненных ситуациях. Так поступали и дети и взрослые, именно поэтому дополнительных педагогических приемов для воспитания молодого поколения не требовалось. Понять и осознать основные схемы поведения в обществе и найти причину тех или иных поступков людей ребенку помогала сама атмосфера того времени, а в книгах всему этому давалось глубокое и подробное объяснение.
В одной детской книге отец наставляет сына, как надо читать книги: «когда ты найдешь в них, что-либо важное, или к твоей пользе служащее, то замечай все то со вниманием, дабы твердо оно в памяти твоей и твоем сердце впечатлилось, и дабы мог ты потому распорядить жизнь твою и твои действия».
В XVIII веке к ребенку относились как во взрослому не только в том смысле, что предъявляли к нему те же требования, что и ко взрослому, но и так же как и взрослого его уважали и серьезно относились к нему и его поступкам.
В этом смысле очень показательна образовательная деятельность Благородного пансиона при Московском университете. Этот пансион был основан в 70-х годах XVIII века при Московском университете известным писателем и поэтом М.М.Херасковым, близким кругу просветителя Н.И.Новикова. Славился Пансион преподаванием в нем словесности. Детей обучали пяти иностранным языкам, но при этом известный педагог Прокопович-Антонский А.А., возглавивший Пансион в 1791 году, особое значение придавал изучению родного языка. «На первый взгляд это не представляет никакой трудности, - писал он в своем «Рассуждении о воспитании», - тем не менее, «знать его основательно, знать со всеми тонкостями, чувствовать всю силу его, красоту, важность; уметь говорить и писать на нем красиво, сильно и выразительно по приличию материи, времени и места; все это составляет труд, едва преодолимый». Таким образом формировалась любовь к великому русскому языку, а также закладывались навыки умелого общения в высшем свете.

Во многих мемуарах XVIII в. показано, как важны были книги для детей того времени. Игрушки были редки и дороги. Занятия детей в свободное время были ограничены. Поэтому, если ребенок научался грамоте, чтение часто становилось его страстью. Книги доставались у друзей и знакомых их читали и перечитывали. В выборе книг для самостоятельного чтения дети были свободны, если же встречались попытки со стороны взрослых руководить их чтением, то это выражалось не в рекомендациях, а в запретах тех или иных книг. Но запрет часто не был строгим. Из этого следует предположить, что педагогическое влияние книги на сознание ребенка не было регламентированным, упорядоченным или хотя бы систематизированным. Обучение происходило на уровне хобби, что в современной методике обучения считается преимуществом.
Однако чисто детская литература являлась лишь составной частью (10-14%) детского чтения, как правило, это были произведения, ориентированные на восприятие взрослых. Таким образом у детей XVIII века изначально формировалось мировоззрение взрослого, полноправного члена дворянского сословия.
В детской литературе того времени можно выделить несколько типов книг. 1. Нравоучительные рассуждения, часто в виде бесед старших с младшими. 2. Рассуждения дополненные примерами в виде сказок или повестей. 3. Короткие повести и рассказы на различные моральные темы, соединенные в сборники. 4. Нравоучительные сказки. 5. Басни. 6. Энциклопедии. 7. Научно-популярные книги. Все эти книги обладали высокой степенью дидактичности, нравоучительный характер отмечался во всех произведениях не только для детей, но и для взрослых, ибо считалось, что дворянин должен стремиться к совершенству, к некому идеалу представителя своего сословия.

Дворянский быт конца XVIII - начала XIX века строился как набор альтернативных возможностей («служба - отставка», «жизнь в столице - жизнь в поместье», «Петербург - Москва», «служба военная - служба статская», «гвардия - армия» и пр.), каждая из которых подразумевала определенный тип поведения.
Один и тот же человек вел себя в Петербурге не так, как в Москве, в полку не так, как в поместье, в дамском обществе не так, как в мужском, на походе не так, как в казарме, а на балу иначе, чем «в час пирушки холостой». Дворянский образ жизни подразумевал постоянную возможность выбора.
Для дворянина «недворянское» поведение отсекалось нормами чести, обычая, государственной дисциплины и сословных привычек. Нерушимость этих норм была не автоматической, но в каждом отдельном случае представляла собой акт сознательного выбора и свободного проявления воли.
Однако «дворянское поведение» как система не только допускало, но и предполагало определенные выпадения из нормы.
Система воспитания и быта вносила в дворянскую жизнь целый пласт поведения, настолько скованного «приличиями» и системой «театрализованного» жеста, что порождала противоположное стремление - порыв к свободе, к отказу от условных ограничений. В результате возникала потребность в своеобразных отдушинах - прорывы в мир цыган, влечение к людям искусства и т. д., вплоть до узаконенных форм выхода за границы «приличия»: загул и пьянство как «истинно гусарское» поведение, доступные любовные приключения и, вообще, тяготение к «грязному» в быту. При этом, чем строже организован быт (например, столичный гвардейский быт во времена Константина Павловича), тем привлекательнее самые крайние формы бытового бунта.

Литература

1. Алексеева Н. М. Игры на уроках истории // Преподавание истории в школе. 1994. № 4.
2. Бегичев Д. Семейство Холмских. Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян. М., 1841.
3. Беспалько В. П. Слагаемые педагогических технологий. М.: Владос, 1998.
4. Благоразумный гражданин, или Напутствие человеку вступающему в должность общежития. СПб., 1789.
5. Блок А. А. Собр. соч. в 8-ми т. М.; Л., 1960.
6. Блондель А. Л. Взгляд на обязанности и дух военного звания. Спб., 1836.
7. Болотов А.Т. Записки Андрея Тимофеевича Болотова 1737-1796. Тула, 1988.
8. Борзова Л. П. Игры на уроках истории. М.: Владос-пресс, 2001.
9. Бочкарев В.Н. Культурные запросы русскаго общества начала царствования Екатерины II по материалам законодательной комиссии 1767 г. Петроград, 1915.
10. Бродский Н. Л. «Евгений Онегин». Роман А. С. Пушкина. М., 1950.
11. Бутовский Н.Д. Очерки современного офицерского быта. Спб., 1899.
12. Бутовский Н. Д. Сборник последних статей Спб., 1910.
13. Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. М.; Л., 1945, Т. 1.
14. Галкин М. Новый путь современного офицера. М. 1906.
15. Грасиан-и-Моралес Б. Грациан придворный человек. СПб., 1742.
16. Грасиан-и-Моралес Б. Карманный оракул: Критикон. М, 1981.
17. Дайри Н. Г. Как подготовить урок истории. М., 1969.
18. Даль В. И. Записки. - Русская старина, 1907, Т. 10.
19. Дашкова Е.Р. Воспоминания княгини Е.Р. Дашковой. Лейпциг, 1876.
20. Детские забавы, или собрание кратких повестей, разговоров и нравоучений, служащих к увеселению и наставлению детей. М., 1792.
21. Длугач Р.В. Дети и книги// Материалы по истории детской литературы (1750-1845). Под ред. А.К.Покровской и н.В.Чехова, в.1, М., 1927.
22. Добрыя мысли, или Последния наставления отца к сыну, исполненныя различными разсуждениями, М., 1789.
23. Дурасов В. Дуэльный кодекс. 1908.
24. Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Русская история от Екатерины Великой до Александра II. М..,1994.
25. Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978.
26. Занько С. Ф., Тюников Ю. С., Тюнникова С. М. Игра и учение. Теория, практика и перспективы игрового общения. В 2 т. М., 1992.
27. Золотницкий В.Т. Общество разновидных лиц, или Разсуждения о действиях и нравах человеческих. СПб., 1766.
28. Иванова А. Ф. нетрадиционные формы работы на уроках // Преподавание истории в школе. 1994. № 8.
29. Игры на уроках истории. Из опыта работы учителей // Преподавание истории в школе. 1989. № 4.
30. Исаев И.А. История государства и права России. Полный курс лекций.М.,1994.
31. Истинная политика знатных и благородных особ. СПб., 1787.
32. Каменский Я.А. Правила благопристойности, для преподавания обучающемуся юношеству. СПб., 1792.
33. Карамзин Н.М. Избранные сочинения. Т. 2. М.-Л., 1964.
34. Карамзин Н.М. История государства Российского: XII томов в 4-х книгах. Книга 4. Т. XII. - М.: Рипол Классик. - 1997.
35. Карамзин Н. М. Соч. в 3-х т. СПб., 1848, Т. 3.
36. Ключевский В.О. Боярская дума древней Руси. М., 1888.
37. Ключевский В.О. Исторические портреты. - М.: Правда, 1991.
38. Ключевский В.О. Курс русской истории. Т.5. М.,1988.
39. Ключевский В.О. Литературные портреты. - М.: Современник, 1991.
40. Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М.,1983.
41. Корберон М.Д. Бурре. Интимный дневник шевалье де Корберона. СПб., 1907.
42. Короткова М. В. Методика проведения игр и дискуссий на уроках истории. М.: Владос-пресс, 2001.
43. Корсаков Д. А. Из жизни русских деятелей XVIII века. Казань, 1891.
44. Краснобаев Б.И. Очерки истории русской культуры XVIII века. М.,1987.
45. Ла-Шетарди Т. де. Наставление знатному молодому человеку, или Воображение о светском человеке. СПб., 1778.
46. Ле Нобль Э. Светская школа, или Отеческое наставление сыну об обхождении в свете. В 2 т. СПб., 1761.
47. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. в 10-ти т. М.; Л., 1959.
48. Лопухина А. В. Воспоминания. 1758-1828. СПб., 1914.
49. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало XIX века). - СПб., 1994.
50. Магазин общеполезных знаний и изобретений с присовокуплением модного журнала, раскрашенных рисунков и музыкальных нот. Ч. 2. СПб., 1795.
51. Маркевич А.И. История Местничества в Московском государстве в XV - XVIIвв. Одесса, 1888.
52. Международные связи России в 17 - 18 в.в. / Сборник ст. - М.: Наука, 1966.
53. Микулин И. Пособие для ведения дел чести в офицерской среде. СПб., 1912.
54. Миненко Н.А. Российская империя во второй половине XVIII в. // История России с древнейших времен до второй половины XIX века.Курс лекций /Под ред.проф.Б.В.Личмана. Екатеринбург: Урал. гос. техн. ун-т. 1995, с.212-233.
55. Монкриф Ф. Опыт о надобности и средствах нравиться. М., 1788.
56. Монтескье Ш. Дух законов. СПб., 1900, кн. 1, гл. VIII.
57. Мышлаевский М. 3. Офицерский вопрос в XVII веке Спб.1899.
58. Наставление, как сочинять и писать всякия письма к разным особам, с приобщением примеров из разных авторов. М., 1769.
59. Наставление к самодисциплине и самовоспитанию. Собрание писем старого офицера к своему сыну. Вып. 1. М., 1900.
60. Наука счастливым быть. СПб., 1775.
61. Неплюев И. И. Записки. СПб., 1893
62. Павлов-Сильванский Н. Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства. СПб.,1898.
63. Памятники русского права. Вып. 8. Законодательные акты Петра I. М., 1961.
64. Платонов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. Петрозаводск, 1996.
65. Политическая история России. Хрестоматия / Сост.В.И.Коваленко и др. М.,1996.
66. Полное собрание законов Российской Империи. СПб., 1830.
67. Посошков И. Т. Книга о скудости и богатстве и другие сочинения. М., 1951.
68. Поспелов Г. Н. Проблемы литературного стиля. М., 1970.
69. Постников С.П. История России с древнейших времен до второй половины XIX века. Курс лекций / Под ред. проф. Б.В.Личмана Екатеринбург: Урал.гос.тех. ун-т.1995.
70. Правила учтивости. СПб., 1779.
71. Прокопович-Антонский А.А. Рассуждения о воспитании. М., 1809.
72. Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 16-ти т. [М.; Л.], 1937-1949.
73. Пушкин в воспоминаниях современников. В 2-х т. М., 1974.
74. Российское законодательство Х-XX веков. В 9-ти Т. М., 1987.
75. Россия - Франция. Век Просвещения. Русско-французские культурные связи в 18 столетии. - Л., 1987.
76. Семенова Л. Н. Очерки истории быта и культурной жизни России: Первая половина ХVIII века. Л., 1982.
77. Собеседование мудрости, или Отборныя наставления предложенныя в пяти вечерях. СПб., 1784.
78. Современные теории цивилизаций: Реф. сб. М., 1995.
79. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 3. СПб.
80. Справочная книжка для офицеров. Первые шаги молодого офицера. Тифлис, 1903.
81. Страхов Н. Переписка Моды… М., 1791.
82. Сумароков А. П. Избр. произв. Л., 1957.
83. Сумароков А. П. Полн. собр. всех сочинений. М., 1781.
84. Товров Дж. Русская дворянская семья. Н.-Й., Лондон, 1987.
85. Толстой Л. Н. Собр. соч. в 22-х т. М., 1979.
86. Трельч К. Женская школа, или Нравоучительныя правила для наставления прекраснаго пола как оному в свете разумно себя вести при всяких случаях должно? - М., 1773.
87. Федосюк Ю.А.Что непонятно у классиков или Энциклопедия русского быта XIX века.- М.: «Флинта»; «Наука», 2001.
88. Фельбигер И.И. О должностях человека и гражданина. СПб., 1783.
89. Фонвизин Д.И. Избранное. Л.- 1946
90. Фонвизин Д. И. Собр. соч. в 2-х Т. М.; Л., 1959.
91. Чехов Н.В. Очерки истории русской детской литературы // Материалы по истории детской литературы (1750-1845) / Под ред. А.К.Покровской и Н.В.Чехова, в. 1, М., 1927.
92. Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. М., 1936.
93. Щербаков В.Г. Заметки на полях. Учебно-методический комплекс. 1999 - 2003.
94. Эйдельман Н.Я. Грань веков. политическая борьба в России. Конец XVIII - начало XIX столетия. М.,1982.
95. Эльконин Д. Б. Психология игры. М.: Владос-пресс, 1999.
96. Якобсон Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина. // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987, с. 145-180.

Новая придворная знать и ее пороки

При Михаиле быстро сложился новый придворный круг людей. В центре этого круга были любимые племянники Марфы Ивановны, Салтыковы, а за ними другие родственники и приятели. Окружавшие Михаила люди получили власть, а вместе с ней и влияние, и материальные блага, связанные с властью. Старое боярство быстро вытеснялось новой знатью из крупных землевладельцов, среди которых вместе со знатными людьми появились и приказные деятели, и влиятельные дьяки.

Нравы новых людей у власти оставляли желать лучшего. Их вымогательства и хищения вызывали недовольство народа. Дела в приказах решались через большие взятки, которые и решали исход дела в пользу сильных. В народе осуждали бояр, которых, по образному выражению А.Е. Преснякова, «враг-дьявол возвысил на мздоимание, на расхищение царских земель и утеснение народа».

Опытные, но жадные и случайные люди, которые возвысились благодаря близости к царскому двору, принесли с собой интриги и произвол, на что обращали внимание даже иностранцы. У многих отсутствовали чувство долга и дисциплина. Это были люди грубые и невежественные. Между ними постоянно возникали разногласия и разгорались споры, которые не прекращались даже в присутствии царя; после взаимных оскорблений они обычно переходили к драке. Сам Михаил, однако, не предпринимал никаких мер для устранения этого дикого поведения.

Старые аристократы ревниво оберегали свою привилегию высокородства и спорили друг с другом из-за старшинства. Так, однажды на придворном обеде дядя царя уступил первое место Мстиславскому, второе же место у него уже начал оспаривать другой сановник, Лыков. Чтобы прекратить подобные раздоры, царь, несмотря на свою кротость, прибегал к кнуту, но бояре, как и сто лет назад, предпочитали лучше умереть, чем поступиться принципами своего родства.

Местничество в Московском государстве во время правления царя Михаила приобрело крайнее развитие, и бояре больше царского наказания боялись нарушить местнические правила. Виновный в нарушении этих правил выдавался сопернику «с головою». Это была очень простая и дикая церемония, которая состояла в том, что обидчик должен был в сопровождении провожатого отправиться к обиженному. Обидчик должен был отвесить глубокий поклон обиженному, не имел права слезть с коня во дворе его дома и выслушивал грубую матерную брань, которая сопровождала всю процедуру.

Олеарий отмечал, что среди русских придворных существовал порок, который состоял в том, что те, кто имел частый доступ к царю, пользовались этим в корыстных целях. Эти люди отличались неумеренной жадностью и страстью к наживе. Но перед ними заискивали, старались относиться как можно более почтительно, делали им подарки. Через взятки можно было решить любой вопрос.

Брать подарки было запрещено под угрозой наказания кнутом, но это не стало препятствием для злоупотреблений. Охотно брали взятки писцы. Благодаря этому выдавались даже государственные секреты. Иногда писцы сами предлагали за деньги продать некоторые сведения, но часто подсовывали иностранцам ненужные дела вместо нужных сведений, и выяснялось это только после передачи бумаг.

Но вместе с проявлениями нежелательных явлений, работа по восстановлению административной и военной власти продвигалась.