Художник дубосарский картины. Виноградов и Дубосарский: экономически эффективные творческие единицы. Как относятся пользователи фейсбука к тому, что их фотографии превратились в картины

Работают вместе с 1994. Участники Венецианской биеннале (2003, павильон России), Цетинской биеннале (1997) и др. Произведения в собраниях ГТГ, ГРМ, Центра Жоржа Помпиду, Париж, МАК, Вена, и др.

Несколько лет назад продукция творческого дуэта московских художников была повсюду – на обложке диска культовой нью-йоркской группы TalkingHeads, в книге ведущего писателя России Виктора Пелевина, на стендах крупнейших ярмарок мира. В бессчетном количестве расплодились и подражатели. Видимо, реабилитированная Виноградовым и Дубосарским, приблизительная живописная манера сталинской эпохи позволила многим художникам не стесняться негибкости своего художественного образования, полученного у академиков социалистического реализма. «Времена года русской живописи» были выполнены дуэтом к открытию нового варианта экспозиции искусства ХХ века в Третьяковской галерее. Для довольно консервативной институции Виноградов и Дубосарский придумали сдержанную картину. В начале 2000-х они раздели русских классиков - Толстого, Достоевского, Ахматову, Цветаеву - для проекта «Тотальная живопись». «Времена года» не эпатируют, а примиряют, соединяют конфликтующие стили и картины. Здесь Сталин и Ворошилов смотрят вдаль рядом с нищим из полотна Сурикова «Боярыня Морозова», грустный лирик 1960-х показывает «Черный квадрат» Малевича, а фашистский «Сбитый ас» Дейнеки падает в реку с полотен передвижников. Всем шедеврам даны равные возможности. «Времена года» - эффектное переосмысление метода социалистического реализма, построенного на выборе цитат из «правильных», «народных» художников XIX века. Теперь Виноградов и Дубосарский распространили на век двадцатый чувство счастья, даруемое неказистой, но реалистической живописью.
Валентин Дьяконов

Любая картина уже не существующего дуэта Александра Виноградова и Владимира Дубосарского отличается четким, концептуально обусловленным положением в общем проекте художников — в деятельности по созданию «тотальной живописи». Полотна Виноградова/Дубосарского образуют четкие, продуманные ряды, связанные с решением различных художественных задач — от рефлексии на историю мирового искусства до отражения «духа времени» эпохи гламура. Еще одно свойство их работ — совпадение с ритмами, запросами международного арт-рынка. Но у их серий очень много поклонников и в России, что неудивительно — фигуративная живопись, напоминающая соцреализм, здесь не воспринимается как часть некоего остроумного концептуального проекта, а просто сидит почти у каждого на уровне подсознания. Работы дуэта 2000-х годов совпали с возвращением интереса к наследию социалистического реализма в России, с попыткой его новой интеграции в модернистскую историю искусства.

С этими тенденциями связана картина Виноградова/Дубосарского «Подмосковье. Февраль» 2007 года, написанная ровно через полвека после создания прототипа — картины Георгия Нисского «Подмосковье. Февраль» 1957 года (собрание Третьяковской галереи). Последняя считается шедевром индустриального пейзажа (да и пейзажа вообще) середины ХХ века. Ее хрестоматийная популярность была отражена в советское время в том, что репродукция работы входила в школьные учебники. Также была выпущена почтовая марка с ее изображением. В этой работе важную часть занимает повествование о современных средствах сообщения: асфальтированная дорога с мчащимися по ней автомобилями и железная дорога с поездом. Все это не столь важно художникам-интерпретаторам: в картине Виноградова/Дубосарского большая часть пейзажа закрыта лицом девушки на переднем плане, которую можно охарактеризовать как типичную модель сегодняшнего дня, но модель, позирующую, скажем, глянцевому фотографу. Художники передают ее образ не без юмора: это как бы типовой зритель настоящего, но также и свежая модель для искусства, вошедшая на его территорию после поп-арта. Пейзаж здесь, в отличие от оригинала, засыпан крупным снегом, также встречающимся на полотнах дуэта. Пейзаж не имеет значения для художников сам по себе, а важен только как информационный знак, как отсылка к прошлому, к «классике». В этом же качестве появляются и многие другие хрестоматийные картины в других работах серии: «Московский дворик» Василия Поленова, «Утро в сосновом лесу» Ивана Шишкина… Виноградов и Дубосарский тем самым как бы говорят, что мастера искусства сегодня обязаны владеть набором визуальных цитат, которые, в свою очередь, обязаны считывать их зрители.V

Кажется, ни интервьюер ("Русский репортёр"), ни сами респонденты не понимают, в чём же состоит секрет успеха двух художников, много лет пишущих хоть и самую длинную, но одну и ту же картину...

Виноградов, Дубосарский. «Магазин для взрослых», 2010

Художники Александр Виноградов и Владимир Дубосарский — исторический и социальный казус. Они — кооператив, родившийся на обломках советского строя, благополучно переживший лихие девяностые и ставший одной из самых экономически эффективных творческих единиц современного российского арт-рынка. Их огромные полотна с китчевыми образами олигархов, топ-моделей и подмосковных алкоголиков понятны любому зрителю вне зависимости от образования и вовлеченности в современное искусство. Кажется, секрет их успеха в том, что в эпоху крайнего индивидуализма они нашли рецепт новой коллективности.

Наглядная агитация

Мастерская самого знаменитого после Кабаковых тандема отечественных художников — Виноградова и Дубосарского — находится возле железнодорожной платформы Химки. Рядом — «Ремонт ювелирных изделий», «Копирование, фото, пульты» и «Зоомагазин Кеша». Из окна мастерской видны и салатные киоски «Кострома-кормилица», и вереница автобусов Мострансавто. Вдохновляющий пейзаж.

Угол магазина из окна кажется мне подозрительно знакомым. Где-то я уже видела и эту скамейку, и урну, и надпись «Магазин для взрослых». Именно так называется одна из картин выставки «На районе-2» в галерее «Триумф»: она продолжала тему выставки «На районе-1». Она была посвящена Химкам.

Это лучезарная серия холстов, хотя сюжеты — то, что в искусстве принято считать чернухой или (мягко) «социалкой»: девушки в дешевых босоножках на улице, собаки возле гаражей, цветочные киоски, однорукие инвалиды курят на лавочке, офисная девица на фоне каких-то папок и портрета Дмитрия Медведева.

У этой типовой реальности Виноградова и Дубосарского — каких-то ЛЭП, двориков, барышень в шлепанцах, которые на фоне оглушительной зелени заходят в невзрачный подъезд серого дома, — есть, как и прежде, витальность. Но новая. Из нее как будто изъяли иронию, с которой художники раньше писали полотна о гламурных персонажах и поп-героях — в райских кущах, с животными, детьми и голыми женщинами. Тогда был рай, Олимп, боги, звери, розы, вечная молодость, красота и нагота. А сейчас — городская лирика: меньше фантастики, больше реальности.

Виноградов и Дубосарский работают вместе с 90-х. Именно тогда, когда рухнули официальные иерархии и у любого художника появился шанс заняться новым, неизведанным, индивидуальным, каким угодно современным искусством, они вдруг занялись соцреализмом.

— У меня вообще не было порыва быть художником, — говорит Виноградов. Дубосарского еще нет. На деревянном столе пакет молотого кофе с оторванным ухом и сахар в пакете. — Я много кем хотел быть. И летчиком, и врачом, и дворником, и архитектором. Потом после художественной школы попробовал в училище поступить. Не поступил. А во второй раз мы с Володей поступили вместе и учились в одной группе на реставраторов. То есть у нас первое образование — реставрационное. Мы ездили на объекты — практика у нас была: Юрьев монастырь, Ростов, Соловки. Мы были реставраторами монументальной живописи — фрески, настенная роспись. У нас многие ребята пошли по профессии, реставраторами. И сразу после училища в армию всех забрали.

— А в армии вы тоже вместе служили?

Тут Виноградов тяжело вздыхает. Потому что его и Дубосарского уже почти два десятилетия спрашивают: как они работают вдвоем, вместе ли держат кисть, а палитру? Их вообще считают то ли сиамскими близнецами, то ли одним человеком.

— Нет, — говорит он. — Вы знаете, и живем мы по отдельности, у нас разные квартиры, семьи, дети не общие...

— А в армии вы где служили?

— В Германии. 1984 год. Наша часть стояла под городом Галле, иногда мы туда выходили. Ну, и из окна машины кое-что видели. Точнее, из окна танка. Считалось, что служить где-то за границей более престижно, что ли. Офицеры получали соответственно. У нас очень большая часть была, там все было: и пушки, и танки, и самоходки. А я служил в штабе писарем, художником — раньше все рисовали, руками писали, делали наглядную агитацию. И нужно было перекрашивать все раз в году, обновлять.

— А потом?

— Потом вернулся, на мебельной фабрике работал, тоже художником: раньше на каждом предприятии необходима была наглядная агитация. Идеи партии — в жизнь. Доска почета. Это сейчас уже можно взять и напечатать все что угодно из компьютера. А потом, уже в выставочном зале, мы преподавали: у нас были детская и взрослая художественные студии. Мы с Володей поделили, значит, что он будет взрослым преподавать, а я — детям. Ко мне пришли три ребенка и сразу же меня уничтожили. А взрослые были преданные этому делу, очень любили. И даже были там какие-то творческие победы. У нас один геолог был, например, взрывник; он рисовал взрывы. Очень красиво.

Поколение сквотов

Тут приходит Дубосарский. Виноградов говорит ему с хохотком:

— Ну, пока тебя не было, я тут всю жизнь уже рассказал.

Такое ощущение, что коллективизм у них в крови. Коллективизм еще советский — училище, армия, студия, дети, геологи. И постсоветский — знаменитый сквот в Трехпрудном переулке в Москве, где тусовался Дубосарский.

— Это были 91—93-й годы, — вспоминает Дубосарский. — Я познакомился с ростовской группой художников — Авдей Тер-Оганян, Валера Кошляков, Сева Лисовский, который был их продюсером и товарищем. Еще были Паша Аксенов из Ижевска, Китуп Илья из Вильнюса, с Украины ребята. Там, по-моему, москвич был я и еще один-два человека. Тогда многие жили в сквотах: художники приехали в Москву и занимали пустые квартиры — ходили смотрели, где не горит свет по вечерам и выбиты окна. Все друг с другом общались и знали, где какие есть паленые места, а где непаленые, и пытались их захватить. И удержаться — это было самое сложное.

Милиция нас быстро вычислила: эти квартиры на Трехпрудном были как раз паленые. До этого мы у музыканта тусовались из «Гражданской обороны», а когда заехали в Трехпрудный, милиция и пришла. Но тогда у них власти было меньше. И их, видимо, устраивало, что мы там живем. С одной стороны, они с нас раз в месяц брали по десятке за это и записывали всех, сдавали отчетность, что они работают. А с другой стороны, им было выгодно, что там все-таки не алкоголики или наркоманы, а художники.

А потом этот дом принадлежал МОСТу, Гусинскому. Пришел управляющий этим домом, и мы уже стали платить официально ему. Это была схема такая, ее Ольга Свиблова тогда реализовала: она приходила, брала в коллекцию банка картины, а банк за нас платил аренду. А потом уже рубль так упал, что мы сами платили эти копейки, пока дом не пошел под реконструкцию. И мы переехали в другое место, а потом на «Бауманскую», и там у двух алкоголиков снимали большие квартиры. Я думаю, что это был последний сквот в Москве. Закончилось все в 2002-м или 2003-м.

Вот почему я там жил, в этом сквоте? С одной стороны, я там учился, там была интересная среда. А с другой стороны, это был способ продвижения и выживания, потому что только там можно было что-то продать. Потому что мы не были известными художниками, и к нам персонально никто не ходил и не пошел бы. А туда ходили так называемые покупатели. И были люди в Москве, которые тогда водили иностранцев по мастерским и получали за это 10%. Тогда мобильных телефонов не было, всех как-то обзванивали. Если кого-то не было дома, то у нас было строго: всегда показывали всех. Тебя нет, не смог ты, знал ты, не знал про это — неважно: показывали всех.

— А цены какие были тогда?

— От двухсот до тысячи долларов, самая ходовая — триста-четыреста. У нас покупали неизвестные коллекционеры, не крупные и не музеи. Это были люди, для которых холст был как сувенир. А для нас это была круговая система защиты: мы всегда знали, у кого из нас есть деньги. Мы же знали, у кого, за сколько и что купили! И понятно было, у кого сколько можно занять, и все всегда давали, поскольку понимали, что завтра им самим занимать придется. Это была экономически обоснованная модель существования. Кроме того, коллективное творчество нас сильно продвинуло: ты придумал идею, ходишь с ней, а тут сидят твои друзья, которые ее критикуют, спорят, и ты ее доводишь до ума, а потом надо уже новую придумать. Это был такой большой инкубатор идей.

— А сейчас что, время коллективизма прошло? Настало время индивидуального контакта с галеристами?

— Да, сейчас художники функционируют по-другому. Все галереи бегают, ищут художников — нету художников! Они не могут сделать план на год, потому что на двенадцать галерей в Москве не хватает художников. А тогда, наоборот, художников было больше, а площадок совсем мало. Но коллективная модель — это модель молодых художников. Они так всегда и живут — и в Лондоне, и в Нью-Йорке. У нас ведь тоже было поколение: даже потом, уже когда мы перестали конфликтовать идеологически, выяснилось, что и Толя Осмоловский, и Олег Кулик, и мы — все это некое единое поле.

Искусство, бизнес и политика

Соцреализмом Виноградов и Дубосарский занялись, как они объясняют, в поисках новой идеологии: прежние социальные институты развалились, а единственная большая и общая для всех мифология была связана с советским стилем даже визуально: сталинские высотки, летние эстрады, мозаичные панно в бассейнах и домах культуры.

— У нас не было своего языка на самом деле, — говорит Виноградов. — На современном этапе художник пользуется всеми языками: он может взять Матисса, а может — итальянцев. В формальном смысле развитие живописи закончилось: невозможно красками и кисточкой сделать что-то такое, чего еще не было. В 94-м году уже, я помню, считалось, что делать живопись западло. А соцреализм был такой профанацией, и мы, наоборот, решили вдохнуть туда новый смысл. Мы хотели делать современное искусство. Но по тем временам мы в принципе рисковали, потому что непонятно было, куда это — картины три на четыре?

— В 90-е годы был провал, потому что не было денег, и многие художники ушли в дизайн, в бизнес, в книги, — подхватывает Дубосарский. — Был отток из среды искусства в мир бизнеса и чистогана. А в 2000-м появился какой-то арт-рынок, галереи, которые стали продавать… Если галереи в 90-е — это просто место для экспонирования, то в нулевые это стал бизнес. Раньше у каждой галереи была своя ниша: если у тебя был политический проект, ты шел к Гельману, если что-то такое экспериментальное, ты шел в «XL».

И художники просто ходили по кругу. А к 2000-му галеристы сказали: «Так, давайте фиксироваться». И художники зафиксировались по галереям. И если они уходили, то это уже был конкретный уход: я ухожу от тебя и прихожу к тебе. Как на Западе. Вот мы сейчас работаем с «Триумфом» и PaperWorld. Мы в принципе все ровесники с галереями и галеристами. Когда не было денег, это была более дружеская история. А потом галеристы стали бизнесменами, стали художникам диктовать. И поэтому бывали скандальные уходы. Но не у нас.

— Вы ведь одни из самых коммерчески успешных художников. Помню статью в «Форбсе» несколько лет назад, до кризиса, о том, как у вас страшно растут цены: 300 тысяч евро, 400 тысяч евро...

— Да нет. — Виноградов и Дубосарский морщатся и машут руками. — Бывает работа три метра на двадцать — она и стоит намного больше. Цены росли адекватно рынку. Нам объяснял один бизнесмен, что если они легко продаются — значит, цены низкие. Они должны продаваться как бы внатяг: в год — сколько-то работ.

До кризиса у Виноградова и Дубосарского даже заказывали портреты олигархов, например Абрамовича на фоне тундры с волком и лисичкой. А владелец подмосковного курорта Пирогово купил знаменитую картину «Тройка» и сделал на ее основании баннер, который повесил на территории собственного автосервиса в Мытищах. Сейчас, говорят художники, пена сошла и безумства богачей прекратились.

— А политики заказывали что-то?

— Нет, мы достаточно аполитичны. Но у нас есть картина с Ельциным и Лебедем. Это тот период, когда Ельцин пошел на вторые выборы, а Лебедь ему отдал свои голоса. И мы нарисовали картину между первым и вторым турами выборов: Ельцин и Лебедь, солнышко, радуга, ребятишки, животные. Ну, предвыборная картинка. Выставка была в галерее Гельмана, называлась «Триумф». Когда Ельцин победил, там накрыли большой стол с яствами, и вот эта картина висела. Еще мы хотели жизнеописание Жириновского сделать в картинках — ну, как он моет сапоги в Индийском океане. У Жириновского тоже ведь был героический имидж. Тогда политика была на слуху, все ею интересовались, это был адреналин. Сейчас уже нет.

Тройка с Калашниковым

Виноградов, Дубосарский. How Are You, Ladies And Gentlemen, 2000

Виноградов и Дубосарский уже много лет пишут, наверное, самую длинную в мире картину. Во время парижского проекта «Срочная живопись», в рамках которого приехавшим из разных стран художникам нужно было быстро на месте что-то накрасить, им пришла в голову мысль приставлять новые и новые полотна к холсту полтора на два метра — с одной и с другой стороны.

Части самой длинной картины знакомы и московской публике, и западной. Некоторые куплены. Когда-то Виноградов и Дубосарский сказали: «Мы не создаем шедевров; что-то лучше, что-то хуже. Важно постоянно что-то создавать».

Они работают, как художественный комбинат, который в советское время бесконечно воспроизводил мифологические панно — и в каком-то смысле отражал время: чаяния людей, реальность за окном, пропущенную тогда сквозь героические образы рабочих и колхозников, а теперь — сквозь масс-медиа и гламур. Фиксируют эпоху.

— А хотите, я вам ее покажу? — внезапно спрашивает Виноградов. Я киваю, тогда он находит буклет-гармошку и разбрасывает лентой по мастерской. Мы идем вдоль буклета: даже в сильно уменьшенном виде самая длинная картина простирается на метры. Многие фрагменты разных лет известны тем, кто ходит в галереи: голые Ахматова и Цветаева в полях на берегу Оби, Мадонна, королева английская, «Beatles в Москве».

— Получается даже не фреска, а кинопленка. Это такой перформанс, который растянут во времени и в пространстве. Картина мобильна: всегда можно что-то заменить, дорисовать, разорвать в каком-то месте, вставить кусок. Она в некотором смысле никогда не заканчивается, — говорит Виноградов.

— А бывают на ней и специальные виды, — вставляет Дубосарский. — Это вот гостиница «Интурист», которой уже нет. Историческая получается картина.

— Вообще для зрителя контекст важнее, — начинает рассуждать Виноградов. — Не зная контекста, ты само произведение никогда не поймешь. А мы хотели как раз сделать открытое, прямое искусство. Человек приходит и видит, я не знаю, — голая баба нарисована. И ему все понятно. Или там Мадонна, Шварценеггер с детьми…

— А вы со зрителем сталкивались напрямую — с таким вот простым человеком?

— Да, сто раз. У нас есть картина, с тройкой такая, тоже в 95-м мы ее делали. Там, значит, русская тройка…

— Это где вампир?

— Да, там темные силы со всех сторон, — смеется Дубосарский. — А возничий — девушка в шубе и с автоматом Калашникова — отстреливается. И вот какой-то мужик вешал картины на выставке, подходит и говорит: «Слушай, какая картина хорошая, типа девушка — она олицетворяет Россию, отстреливается, и патронов у нее не хватает». Мы, ей-богу, не вкладывали туда никакого такого смысла. Но мы никогда и не объясняем своих картин. Потому что человек по-своему понимает. Он сам придумает то, чего мы никогда и придумать не сможем.

Ускользающий гламур

Виноградов, Дубосарский. D&G, 2010

Виноградов, Дубосарскии. «Наташа», 2010

Виноградов, Дубосарский. «Участковая», 2010

Гламур исчез с картин Виноградова и Дубосарского так же незаметно и внезапно, как и из времени. Исчезли голые звезды в цветах и березах, лысая Барби, Синди Кроуфорд с тигром в роще. Остались девушка с крепкими икрами и пакетом D&G, шагающая по залитым солнцем мостовым Химок, милиционерша, похожая на Бритни Спирс, призывно улыбающаяся с крупного полотна, ненакрашенная Наталья Водянова, которая на электричке едет в свой Нижний Новгород.

— А можно и не знать, что это Наталья Водянова, от этого ничего не изменится, — говорит Дубосарский. — Нулевые — это было время гламура, глянца, расцвет на волне нефтедолларов. Журналы, новое телевидение, мода, дизайн, чистота, красота, попытка сделать все дорого, красиво, по-западному. В некотором смысле это и было освоение всего того, что сделано на Западе: русский контекст сращивался с западным, и появлялось нечто, что мы имели еще вчера, — Россия, которую мы опять потеряли. Потому что сейчас, после кризиса, мы не смогли больше это делать. Хотя раньше очень много работали с модными журналами, с образностью, которую диктовал глянец.

— Мы скупали их все, вон еще какие-то остались даже, — Виноградов кивает на стеллаж, заваленный глянцевыми журналами. — Но глянец — он тоже подвижный, они тоже начали рефлексировать, меняться. И мы почувствовали, что нам неинтересно стало. И начали переключаться на какую-то более интересную жизнь. А тут как раз кризис — и переход к реальности был какой-то естественный. Потому что нельзя ничего высасывать из пальца, нужно всегда смотреть на жизнь. Нельзя сесть и сказать: сейчас я придумаю новую технологию, новую историю, создам нечто абсолютно новое. Это все-таки рождается внутри мира и внутри тебя, а потом соединяется.

За спиной у Виноградова и Дубосарского — огромные полотна с недописанными дамами. Это ню на фоне довольно убогих съемных квартир. Одна дама в черных чулках, другая — со шнуровкой, третья — с гитарой.

— Это девушки, которые размещают свои фото в интернете. В интимных целях, — поясняет Дубосарский.

— А они не против, что вы их тут?. . — спрашиваю.

— Мне кажется, они должны быть рады.

— У вас на картинах были всякие знаменитости, вы используете и свои, и чужие фотографии. Не было пока судебных исков — что используете чужое искусство и образы в коммерческих целях?

— У нас был хороший случай. На Венецианской биеннале мы нарисовали большую картину под водой — три метра на двадцать, использовали фэшн-съемку. А потом какие-то корреспонденты подходят, и одна немка в нас вцепилась и очень долго снимала: так, встаньте здесь, встаньте здесь… Такая тетка лет под шестьдесят. А жарко было, мы там мокрые уже стоим. И она говорит: «Все, спасибо вам большое, что вы мне уделили внимание. Кстати, вот это, это, это и это — мои фотографии». Мы как-то сразу напряглись, но она сказала: нет-нет, что вы, «мне очень приятно, что вы использовали мой имидж».

— А вообще были прецеденты, — продолжают художники. — Вот наш Жора Пузенков — с ним судился Хельмут Ньютон за четыре известные обнаженки. Пузенков выиграл суд. Потому что если бы он переснял фотографию и продавал ее как фотографию, то да. А он сделал из этого картину, авторскую вещь, свою. Ведь представьте: я пришел и нарисовал пейзаж — церковь, чей-то домик; вы там гуляли с собачкой — вас нарисовал. И мне все предъявили потом претензии: патриархия, владелец дома и вы, что собачка — ваша. Это как предъявлять претензии Энди Уорхолу: вот я купил банку кока-колы или банку супа «Кэмпбелл», и я так понимаю, что теперь она моя. Но я ее не продаю как банку «Кэмпбелла» — в два раза дороже. Я продаю свое произведение.

— Да в сто раз дороже , — смеюсь я.

— Ну, не в сто, наверное, а в тысячу, — спокойно уточняют художники. — Мы используем и свои фотографии как способ зафиксировать картинку, и чужие. Художник — он сейчас вырабатывает не картинку, а идею. У Петлюры (Александр Петлюра, современный художник-перформансист и модельер. — «РР».) была такая история с фотографом Витой Буйвид. Петлюра делал большую постановку, человек на двадцать пять: стоят люди в стиле 30-х — в кедах, футболках, шапочках, с какими-то знаменами. Все, что Петлюра собирал двадцать лет, — костюмы, антураж — все в кадре. Приходит Вита, которая все это снимает, говорит: «Свет отсюда, ты сюда немножко подвинься…» Я не был на этой фотосессии и не знаю, кто там больше руководил, но потом как бы Вита выставляет это как свои работы, а Петлюра — как свои. Конфликт не улажен до сих пор. Вот кто автор этих работ? Для меня автор — Петлюра. Ну какая разница, кто этот момент снял? Весь образный строй — это мир Петлюры. А фотографом этой картины может быть любой. Какая разница, кто нажимал на кнопку? .

Вязова, Екатерина. Александр Виноградов, Владимир Дубосарский. «Пикассо в Москве» // Художественный журнал, 1994, №5, с. 70
А. Виноградов и В. Дубосарский: беседа с Д. Гутовым // Художественный журнал, 1994, №8
Балашов, Александр. Александр Виноградов, Владимир Дубосарский. «Торжество» // Художественный журнал, 1996, №12, с. 89-90
Аргентинская Т. Певцы большой халтуры // Playboy. 1996, июль-август
Horst, Rieck. Herr Kohl war begeistert // ELLE, 1996, №8
Backstein, Joseph. Vladimir Dubossarsky & Alexander Vinogradov // Secession, 1997, June 6 - July 13, p. 24-27
Fiks, Yevgeniy. Alexander Vinogradov and Vladimir Dubossarsky. Deitch Projects //Tema celeste. 1998
Агунович, Константин. Владимир Дубосарский и Александр Виноградов. «Христос в Москве» // Афиша. 1999, 14-27 июня, с. 50
Боде, Михаил. Пришествие Христа в Москву // Коммерсант-ВЛАСТЬ. 1999, №24 (325), 22 июня, с. 37
Ромер, Федор. «Христос в Москве»: Владимир Дубосарский, Александр Виноградов. XL галерея // Итоги. 1999, 29 июня, с. 64
Гольдин, Михаил. XL Галерея: эстетика утонченного радикализма // АртХроника. 2000, №5-6, с. 128-133
Ромер, Федор. «Вдохновение»: Александр Виноградов, Владимир Дубосарский. XL галерея // Итоги. 2000, 13 июня, с. 63
Агунович, Константин. Александр Виноградов и Владимир Дубосарский. «Вдохновение» // Афиша. 2000, 5-18 июня, с. 58
Osmolovsky, Anatoly. Russian Inertia. Vladimir Dubossarky & Alexander Vinogradov // Flash Art International. 2000, №210, January-February, p. 84-85
Guidi, Chiara. Dubossarsky e Vinogradov // Juliet, 2001, №103, June, p. 52
Leoni, Chiara. Dubossarsky & Vinogradov // Flash Art. 2001, №227, Aprile-Maggio, p. 130-131
Osmolovsky, Anatoly. Art Is As Simple As Mooing // Umêlec. 2001, №4, p. 54-63
Lewisohn, Cedar. Two White Russians Please // Sleazenation. 2001, August, p. 84-86
Cruz de, Gemma. Two Russians, One Result // Art Review. 2001, September, p. 65
Zappaterra, Yolanda. Vladimir Dubossarsky & Alexander Vinogradov // Time Out London, 2001, September 5-12, p. 54
Хрипун, Сергей. Александр Виноградов и Владимир Дубосарский. «Наш лучший мир». Detch Projects, Нью-Йорк // АртХроника. 2003, № 2, с.123, 1 стр. обложки
Gambrell, Jamey. From Russia with Pop // Interview. 2003, №5, June, p. 88-89
Kerr, Merrily. Vinogradov&Dubossarsky. Deitch Project // Flash Art. 2003, May-June, №230
Ромер, Федор. Пучина кистей // Еженедельный журнал. 2004, 19-25 июля, с. 54-55
Горленко, Антон. Владимир Дубосарский, художник // Афиша. 2004, 30 августа - 12 сентября, с. 160
Turkina, Olesya. Art Kliazma and Art Strelka. Vinogradov & Dubossarsky See Moscow Art Scene Set Alight // Flash Art. 2004, №238, October, p. 56
Kampianne, Harry. Vladimir Dubossarsky & Alexander Vinogradov. L"art Nemo // Art Actuel. 2004, №30, Janivier-Fevrier, p. 52-53, cover
Zafman, Deborah. Vladimir Dubossarsky & Alexander Vinogradov // ArtPress. 2004, №299, Mars, p. 78-79
Ellis, Patricia. Dubossarsky & Vinogradov // Flash Art International. 2004, №237, July-September, p. 44
Shaw, Francesca D., Garulli, Lavinia. Was Will Europa? For a Europe of Differences // Flash Art International. 2004, №237, July-September, p. 98-107
Горленко, Антон. Квадратные мэтры. Владимир Дубосарский и Александр Виноградов // Афиша. 2005, 10-23 октября, с. 37
2004 ce qu"ils nous ont dit // Art Actuel. 2005, №36, Janivier-Fevrier, p. 27
Politi, Giancarlo. Dictionary of Artists // Flash Art Intermational. 2005, №244, October, p. 97-106
Schmit, Sophie. Moscou Biennale an I // Art Actuel. 2005, №37, Mars-Avril, p. 62-63
Dubosarsky-Vinogradov. Interview par Harry Kampianne // Art Actuel. 2006, №42, Janvier-Fevrier, p. 114-115
Dubossarsky&Vinogradov // Beaux Arts magazine. Marche Bilan, 2006, p. 45
2006 Ce qu"ils nous ont dit // ArtActuel. 2007, №48, Janivier-Fevrier, p. 24-26
Fitzgerald, Nora. Sex, Money, Glamour, Tractors // ARTnews, 2008, №107, January, p. 102-105, cover
Dubossarsky&Vinogradov // Beaux Arts. 2008, Novembre, p. 92-93

Владимир Дубосарский

Художник

© Михаил Фомичев/ТАСС

«У каждого интернет-пользователя есть свои интересы: я вот рисую картины и постоянно ищу в сети разные изображения, которые могут мне пригодиться. В какой-то момент я стал скачивать картинки из фейсбука. Раньше мне нужно было что-то специально искать в интернете, а в соцсети люди размещают картинки каждый день, и можно даже больше нигде эти изображения не искать: все равно я провожу время в фейсбуке и смотрю, кто и что пишет. Вот я насобирал целую папку этих изображений - просто подумал, что мне когда-нибудь может пригодиться.

Получилась интересная история. Мне как художнику больше не нужно ходить на этюды и снимать натурщиков, ставить их в какие-то позы. Мне даже не нужно тратить время, чтобы искать изображения в интернете, - решил, что буду брать и срисовывать фотографии прямо из фейсбука, раз люди выкладывают, то можно. Кто был первый, даже не помню - просто взял и нарисовал одну картинку, потом вторую. И в какой-то момент оказалось, что у меня стало очень много картин, которые пришли с фейсбука. Так выходило, что, как только я начинал работать над какой-то темой, я вспоминал про картинку с фейсбука, которая мне как раз к этой теме и подходила. Картинок вышло много, но выставку я делать сам не планировал, если бы Леша Шульгин (куратор и директор Электромузея. - Прим. ред. ) не предложил мне показать эти работы. Электромузею интересны технологии и медиа, а здесь новые технологии использованы дедовским способом, человек берет, скачивает картинки и рисует их маслом.

Комментарии из фейсбука, озвученные синтезатором речи, которые можно услышать на выставке

Чтобы сделать выставку мультимедийной, мы записали разговоры людей из фейсбука, которые комментировали мои работы. Кто-то меня называет гадом и говорит, что я украл его фотографию и ничего не заплатил. Кто-то в личной переписке угрожает подать на меня в суд. А другие, наоборот, счастливы: думают, что попали в историю. Например, на одной из работ была сестра Оли Чучадеевой - я продал эту картину на и отдал деньги в фонд Чулпан Хаматовой. Так что в этих разговорах на выставке будут все возможные реплики, которые сопровождали эту историю.

А еще я хочу устроить перформансы с участием моих друзей из фейсбука. Они будут показывать ровно то, что изображают в фейсбуке. Например, один там пишет стихи, другой дурачка изображает, кто-то любит селфи со всеми делать - и так далее. Люди будут заниматься тем, чем они занимаются в фейсбуке, - только в реальности.

После выставки пройдет аукцион и часть денег пойдет больным детям, а часть - тем персонажам, изображения которых я использовал, чтобы рисовать. А еще параллельно мы хотим сделать проект с роботом: его пытаются обучить рисовать, как я. Хотя у меня нет ярко выраженного стиля, как у Рембрандта или Ван Гога, такой язык легко считывается, а мой стиль - более современный и нейтральный, его не так легко считать. Но все равно робот попытается обработать часть моих работ из этого архива».

Как относятся пользователи фейсбука к тому, что их фотографии превратились в картины

«Летом», 2014

Павел Отдельнов : «Это не моя фотография, я ей просто поделился , но я есть на снимке. Автор - Лена Холкина, она художник и даже один раз использовала работы Виноградова и Дубосарского для какого-то своего проекта. Поэтому претензий к Владимиру у нее не было.

Я думаю, что обращение к чужим фото закономерно. Объем картинок, которые нас окружают, настолько огромен, что он постепенно становится неразличим с окружающей реальностью. Это уже не вторая, а первая реальность. Мои фотографии тоже несколько раз использовали, да и я сам пару раз пользовался чужими фото, но спрашивал разрешение. В последний раз по мотивам моей фотографии сделал свою картину американский художник Алекс Каневский. Предварительно он списался со мной. Я считаю, что для использования чужого материала обязательно спрашивать разрешение автора. Это вопрос этики».

«Портрет художника Светы Шуваевой», 2014–2016

Света Шуваева : «Я видела свой портрет, нарисованный Дубосарским, на фото из его студии. На самой меня отметил кто-то из друзей, и на ней картина выглядит незавершенной - интересно будет увидеть окончательный вариант. Я ни в коем случае не обижаюсь на автора, и у меня нет пока в планах нарисовать его портрет в ответ, может, когда-нибудь потом, кто знает. Вопрос о смысле и значении работы лучше задать самому автору. Лично для себя я давно уже не вижу проблемы рисовать с натуры, с натуры фейсбука или просто выдумывать. Обычно я стараюсь совмещать и то и другое вместе».

«Портрет А.Монастырского с собакой Абсолют», 2014

Дарья Новгородская, автор фото : «Если бы издание какое-то утащило без ссылки и разрешения, я была бы раздражена, но художник - нормально. И это все хорошие художники, их работы я знаю с 1990-х. Если бы это был Никас Сафронов - у меня были ли бы возражения. Но, с другой стороны, Никас Сафронов никогда бы не использовал портрет Монастырского с фейсбука. Ну и, конечно, я не буду менять настройки приватности.

История с моей фотографией у Дубосарского - это не про то, как он стащил ее. Это такой очередной виток иронии, которая всегда очевидна в его работах. Как советская живопись, так теперь и эти фотографии с фейсбука, перенесенные на художественную выставку, - холст, масло, фейсбук. Стоит помнить, что реди-мейд изобретен уже сто лет назад. А сейчас, с появлением новых медиа, удивительно, когда художники пытаются их игнорировать, а не когда они их используют».

«Голубая лагуна-1», «Голубая лагуна-2», 2014–2016