Достопримечательность "слеза социализма". «Слеза социализма» в Питере: Как жилось советским писателям в доме, построенном по принципу коммуны

Этот дом на улице Рубинштейна мгновенно бросается в глаза - очень уж лаконичным выглядит он на фоне нарядных, щедро декорированных зданий XIX века: голые стены без украшений, крохотные балкончики, строгие геометрические формы... "Дом Радости" - любовно называли его сразу после постройки. "Слеза социализма" - окрестили его острословы уже через несколько лет. Можно даже сказать, что этот дом напоминает историю молодого советского государства в миниатюре: то же самое несоответствие грандиозного утопического замысла и суровой реальности...

Дом-коммуна инженеров и писателей (именно так он назывался официально) был спроектирован талантливым архитектором Андреем Олем (учеником легендарного Федора Лидваля) в конце двадцатых годов в актуальном конструктивистском стиле. Стоит заметить, что, несмотря на кажущийся контраст с окружающей застройкой, архитектор тщательно вписал свой дом в пейзаж: и высотностью, и формой фасада дом повторяет соседние здания. Никаких кричащих элементов и выпирающих мансард, как у нынешних архитекторов.

Проект этот лучше всяких документальных свидетельств способен рассказать об идеалах молодого советского государства. Например, в квартирах совсем не предусматривались кухни: предполагалось, что творческая интеллигенция не должна размениваться на такие мелочи жизни, как приготовление пищи. Питаться жильцы должны были в просторной столовой, которую архитектор спроектировал здесь же, в доме: сдаешь в столовую продуктовые карточки, платишь 60 рублей - и можешь больше не беспокоиться о хлебе насущном. Также в комплекс "Дома радости" входили детский сад, парикмахерская и даже библиотека, а на крыше дома располагался солярий, где жильцы могли загорать, а их детишки - кататься на велосипедах (для этого крыша была снабжена высокими бортиками). Одним словом, Дом-коммуна был настоящим прорывом в борьбе со "старым бытом". Строился он, кстати, не на государственные средства, а на паи будущих жильцов. Вырос быстро, за два года: в 1929-м строительство началось, а уже в 1931-м первые жильцы отпраздновали новоселье. В доме разместились 52 квартиры и столовая на 200 мест.

Изнутри дом больше всего походил на гостиницу: двери небольших двухкомнатных квартир (были и побольше - в три-четыре комнаты) выходили в общий коридор, который оканчивался общей зоной с душевыми кабинками (личные ванные комнаты тоже исключили из проекта как буржуазный пережиток). Да что там, даже гардероб был общим: жильцы оставляли пальто и шубы на первом этаже и поднимались в свои квартиры уже налегке.

Сначала в доме действительно жилось радостно и весело. Двери комнат практически не запирались, а жильцы то и дело ходили друг к другу в гости или проводили время в многочисленных общих помещениях. «В доме было шумно, весело, тепло, двери квартир не запирались, все запросто ходили друг к другу, - вспоминала поэт Ида Наппельбаум, которая тоже жила в Доме. - Иногда внизу в столовой устраивались встречи с друзьями, с гостями, приезжали актеры после спектаклей, кто-то что-то читал, показывали сценки, пели, танцевали. В тот период впервые после суровой жизни последних лет военного коммунизма стали входить в быт советских людей развлечения, танцы, елки...». Творческой атмосфере способствовало и то, что жильцами дома были самые знаменитые писатели, поэты, режиссеры того времени: поэт Ольга Берггольц с семьей, автор повести "Сорок первый" Юрий Либединский, поэт Вольф Эрлих (именно ему Есенин посвятил легендарное предсмертное стихотворение "До свиданья, друг мой, до свиданья..."), писатель и драматург Александр Штейн и многие, многие другие люди, чьи имена сейчас почти забыты, а тогда гремели на всю страну. Чай пили из граненых стаканов, сервизов и скатертей дома не держали, да и занавески большинством обитателей считались мещанскими пережитками.

Но продолжалось это счастье не слишком долго. Времена настали невеселые: очень многие обитатели Дома Радости покинули Дом, став жертвой печально известной 58-й статьи. Характерна в этом смысле судьба самой известной обитательницы Дома, Ольги Берггольц (сейчас на фасаде висит мемориальная табличка в ее память): именно отсюда ее в 1937-м увезли в Большой дом как участницу "контрреволюционного заговора" (стандартная для тех времен формулировка), именно здесь в страшные дни блокады умер от голода ее муж, литературовед Николай Молчанов.

«Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес - может, пригодится? -
Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок», -

Писала Берггольц в стихотворении "Дальним друзьям" (улица Рубинштейна тогда называлась Троицкой). Одним словом, даже по сугубо политическим причинам дом №7 очень скоро перестал быть Домом Радости.

Однако были и другие, гораздо более прозаические, причины. Жильцы быстро устали от коммунального быта с минимумом личного пространства, от унылой еды в общей столовой, от потрясающей звуконепроницаемости стен ("Она была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже… играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно вплоть до плохих рифм", - вспоминала Берггольц). Постепенно каждый жилец стал обосабливаться кто во что горазд: покупали плитки и примусы, пытались организовать в крошечных квартирках импровизированные кухни... В связи со всем этим та же Ольга Берггольц метко охарактеризовала бывший "Дом радости" "самым нелепым домом в Ленинграде".

В шестидесятых годах дом на Рубинштейна, 7 окончательно утратил признаки коммуны: в ходе капитального ремонта коридорную систему переоборудовали, квартиры снабдили кухнями и ванными комнатами, а общие помещения, наоборот, убрали. Остался лишь фасад с крохотными клетками-балкончиками - такими же малофункциональными, как и все остальное в Доме...

Немного о домах-коммунах

Впрочем, "Слеза социализма" была еще не самым смелым проектом дома-коммуны. Некоторые архитекторы-конструктивисты в те времена всерьез писали о зданиях, в которых должно проживать "одинаковое количество мужчин и женщин", "в одинаковых условиях, не выделяясь в особые этажи или корпуса". Проекты таких домов-коммун предусматривали двухкоечные спальни для семейных пар и четырехкоечные "холостые кабины". Пищу в такие дома должны были доставлять с ближайших фабрик-кухонь (еще одно ныне забытое изобретение раннего социализма), а одежду жильцы должны были хранить в специальных "туалетно-вещевых комнатах".

Самые смелые архитекторы (например, Н.С. Кузмин) шли еще дальше: согласно их проектам, дом-коммуна должен был состоять из общих спален на шесть человек, а женатые коммунары могли уединяться в "двуспальню" или "кабину для ночлега" - но не каждую ночь, а в порядке очереди (соответствующие графики предполагалось вывешиваться тут же - телепроект "Дом-2" отдыхает!). Неизвестно, читал ли Н.С. Кузмин роман Замятина "Мы" (1920-й), но приметы быта замятинской антиутопии он собирался воплотить почти что в точности. Правда, реализовать замыслы так и не удалось: специальное постановление "О перестройке быта" от 16 мая 1939 года осудило такие крайности.

В наш последний визит в Петербург случилось поселиться в съёмной квартире в знаменитом доме. То есть, что он знаменитый, стало ясно немного позже и случайно. А поначалу впечатление от дома и квартиры было, мягко говоря "не очень".

Рубинштейна 7. Угол Рубинштейна и Графского переулка. Наиневзрачнейший дом, диссонирущий с застройкой по-соседству. При взгляде на него, слово "конструктивизм" приходит в голову совсем не в первую очередь.

Позже, всмотревшись, угадываешь позднеконструктивистские мотивы, конечно. Тем более, когда узнал историю...

А история такая:

В конце двадцатых годов двадцатого века, группа молодых инженеров и литераторов решила на паях построить дом-коммуну, согласно модным в те годы веяниям. Им грезился этакий фаланстер, в котором они строили бы прекрасное будущее своим интеллектуальным трудом, не заботясь о мелочах быта. Архитектор Андрей Олль горячо поддержал идеи творческих людей и спроектировал сие сооружение. Видимо, ещё на стадии проектирования и стройки, множество идей пришлось "урезать", а в конечном итоге, и вообще, потребовалось экономить на материалах.
Но дом построился. По всем правилам домов-коммун. На первом этаже - общественные помещения - пищеблок, прачечная, детская. На крыше - солярий (в Ленинграде-то!!!) В "квартирах" лишь помещения для хранения вещей и сна. Санузлы - на этажах общие.
Заселившиеся в долгожданный дом жильцы, несколько разочаровались качеством строительства и внешним видом сооружения. Жившая в доме поэтесса Ольга Берггольц написала о нём:

«Его официальное название «Дом-коммуна инженеров и писателей». А потом появилось шуточное, но довольно популярное в Ленинграде прозвище — «Слеза социализма». Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали «слезинцами». Мы, группа молодых (очень молодых!) инженеров и писателей, на паях выстроили его в самом начале 30 х гг. в порядке категорической борьбы со «старым бытом»... Мы вселились в наш дом с энтузиазмом... и даже архи непривлекательный внешний вид «под Корбюзье» с массой высоких крохотных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой строгостью соответствующей времени»

Но "энтузиазм" угас довольно быстро:

«Звукопроницаемость же в доме была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже… играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно вплоть до плохих рифм. Это слишком тесное вынужденное общение друг с другом в невероятно маленьких комнатках-конурках очень раздражало и утомляло»

Дому посвящены даже стихи:

Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес — может, пригодится?
Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок.

Бытовые трудности "заели" слезинцев. Они самовольно стали ладить в своих квартирках кухоньки, кое-кто даже пытался устроить водопровод. В итоге, в доме провели реконструкцию и снабдили каждую квартиру "удобствами". Если таковыми можно считать санузел площадью метра три:))

Ольга Берггольц прожила в "Слезе" 11 лет. Здесь угас от голода в блокаду её муж. Здесь умерли две её маленьких дочери. Третья - мертворождённая, появилсь в "большом доме" на Литейном, в Управлении НКВД, куда Ольгу Берггольц забрали из "Слезы" в 1937 году по ложному доносу. Ражие следователи пытали и били поэтессу, невзирая на её "положение".

Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…

Это потом, чекисты во всём разберутся и отпустят измученную женщину. Ольга Берггольц станет героиней Ленинграда, поднимавшей дух его жителей своими передачами на радио. Потом она будет "рупором социализма" и всячески обласканной властью. Но обиды на эту власть у неё останутся. Трудно её упрекать в конформизме, время было тяжёлое - выжить бы. Одной рукой она писала такие стихи на смерть Сталина:

Обливается сердце кровью…
Наш любимый, наш дорогой!
Обхватив твоё изголовье,
Плачет Родина над Тобой.

А другой - такие:

О, не твои ли трубы рыдали
Четыре ночи, четыре дня
С пятого марта в Колонном зале
Над прахом, при жизни кромсавшим меня…

Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции.
Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
Никто не забыт и ничто не забыто .

На фасаде дома есть памятная доска.

Мы поселились на четвёртом этаже, в квартире 29.

Вот фотки нашей квартиры с Авито:

Две комнаты. Слева проход в кухню. Справа дверь санузлика. Всё крошечное. Между стеной и душевой кабиной я поместиться не мог:)

Поначалу я никак не мог опомниться от всех этих удивительностей: мы соседи! Через стенку - "та самая квартира". Но потом понял - мы живём на четвёртом этаже, а в своих стихах Берггольц писала о пятом. Возникла мысль, что в результате перепланировки дома, ставшие ненужными общественные помещения на первом этаже, переделали в квартиры, и теперь совсем другая нумерация. Сейча дом в состоянии начавшегося капремонта. К нему приделывают лифты (со двора), меняют стояки отопления. Балконы обветшали, доступ на них закрыт. Видимо, вскоре, "Слеза социализма" вновь приобретёт бодрый вид. Правда, убогость планировок квартир никуда не денется.

В 1929–1930 гг. в Ленинграде на улице Рубинштейна, 7 по проекту архитектора А. А. Оля был возведен дом-коммуна гостиничного типа, описанный поэтессой О. Ф. Берггольц:
«Его официальное название «Дом-коммуна инженеров и писателей». А потом появилось шуточное, но довольно популярное в Ленинграде прозвище - «Слеза социализма». Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали «слезинцами». Мы, группа молодых (очень молодых!) инженеров и писателей, на паях выстроили его в самом начале 30 х гг. в порядке категорической борьбы со «старым бытом»... Мы вселились в наш дом с энтузиазмом... и даже архи непривлекательный внешний вид «под Корбюзье» с массой высоких крохотных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой строгостью соответствующей времени».

У «слезы социализма» было множество недостатков, которые вынуждена была признать даже такая убежденная его сторонница, как Берггольц: «Звукопроницаемость же в доме была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже… играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно вплоть до плохих рифм. Это слишком тесное вынужденное общение друг с другом в невероятно маленьких комнаткахконурках очень раздражало и утомляло»
В общем, как говорили сами «слезинцы», «фаланстера на Рубиштейна, 7» не состоялась.
дание в стиле раннего конструктивизма спроектировал в 1927 году архитектор А. А. Оль. Он целиком подчинил внутреннюю планировку корпуса его функциональному назначению. Фасад у дома сдержанный, со сдвоенными балкончиками. Дом-коммуну построили ударными темпами, за два года: из дешевых материалов и без звукоизоляции. Жилище на бывшей Троицкой улице походило на гостиницу: 52 квартиры без кухонь и удобств соединялись длинным коридором, связывавшим две входные лестницы. Имелись общие для всех жильцов комнаты отдыха, детский сад, душевые и парикмахерская. В доме существовал и мало кому нужный солярий, где под скупым северным солнцем коммунары сушили белье, выращивали цветы, а дети катались на трехколесных велосипедах.
В голодные времена гордостью была коммунальная столовая. Жильцы сдавали свои продовольственные карточки в администрацию, платили 60 рублей - и ни забот, ни хлопот. С отменой продовольственных карточек (в 1935 году) столовая стала не нужна. Сметливые «слезинцы» несмотря на отсутствие кухонь, научились кашеварить на примусах и керогазах, установив их на подоконники. Постепенно жильцов стали раздражать маленькие квартирки, больше похожие на собачьи конурки, чем на человеческое жилье.

Просуществовав несколько лет, коммуна распалась. Идеи равенства, братства и свободы не прижились в коммунальном хаосе. Жительницей коммуны с 1932 по 1943 год была писательница Ольга Федоровна Берггольц - об этом свидетельствует мемориальная доска на доме. Отсюда ее увозили в 1937-м в Большой дом; тут перед войной умерли ее дочери - Майя и Ира; здесь угас от голода в блокаду ее муж: литературовед Николай Молчанов. Здесь она стала знаменитой благодаря передачам на радио блокадного Ленинграда. В квартире Берггольц и ее мужа Николая Молчанова, как и в большинстве других, принято было пить чай только из граненых стаканов - ни сервизов, ни тем более скатертей коммунары не держали.

Конструктивистские дома-коммуны, сталинские высотки и многоэтажки 1970-х годов - не просто жилые здания, а настоящие городские символы. В рубрике « » The Village рассказывает о самых известных и необычных домах двух столиц и их обитателях. В новом выпуске мы узнали у петербурженки Екатерины Старцевой, как устроена жизнь в «Слезе социализма» - доме-коммуне на улице Рубинштейна. Также мы публикуем фрагменты пока не изданной книги о «Слезе социализма» писателя Евгения Когана, который родился и долгое время жил в доме на Рубинштейна, 7.

Фотографии

Дима Цыренщиков

Архитектор : Андрей Оль

Дом-коммуна инженеров
и литераторов «Слеза социализма»

Адрес: Санкт-Петербург, улица Рубинштейна, 7, вход с Графского переулка

Постройка: 1929–1931

Жильё: 52 квартиры

Евгений Коган

писатель

«Первым писателем, с которым я встретилась в жизни, был Александр Куприн…» - это строчки из книги воспоминаний Иды Наппельбаум, и всё началось именно с неё, с Иды Моисеевны, потому что эти строчки не дают мне покоя. Потому что очень сложно быть спокойным, если, родившись в 1974 году, ты знаешь Александра Куприна через одно рукопожатие.

Чуть больше тридцати лет я прожил в этом доме. Я хорошо помню Иду Моисеевну - старенькую соседку, которая занимала квартиру двумя этажами ниже нас. Но в те годы мне не было и двадцати, в трёх домах отсюда находился Ленинградский рок-клуб, и мне было не до старых фотографий - то отсутствие интереса я не могу простить себе до сих пор.

Но вот пришло время, и меня накрыло. До какого-то момента я знал только то, что в нашем доме жила моя любимая Ольга Берггольц - её мемориальная доска висит на стене дома, - и Ида Моисеевна. Но в литературной коммуне - а наш дом когда-то был именно ею - не могли жить всего два писателя. Я задумался, кто ещё жил в этой конструктивистской «Слезе социализма», о ком мы не знаем, хотя должны бы.

Так и родилась эта книга - сборник не печатавшихся (за редким исключением) с довоенных времён произведений писателей, которые жили в доме 7 по улице Рубинштейна (когда-то Троицкой) в первые годы существования коммуны.

«От дома-крепости к дому коммуне» - так называлась статья, которая появилась в «Бытовой газете» в декабре 1929 года и которая возвестила о том, что в Ленинграде, на углу Троицкой улицы и Пролетарского переулка, начинается строительство дома-коммуны - конструктивистской «Слезы социализма». С этого момента идёт отсчёт истории дома, ставшего впоследствии литературно-инженерной коммуной, - дома, которому посвящали строки знаменитые писатели 1920–1930-х. Дома, о котором сейчас мало кто знает.

В те годы дому придавали большое значение. Начать с того, что строили его по проекту именитого архитектора Андрея Оля. «Бытовая газета» писала: «„Дом-коммуна“ не является в чистом виде коммуной. Это только переходная, необходимая ступень от буржуазного, ячейкового, строго индивидуалистического дома-крепости к коллективистическим коммунам будущего».

Ольга Берггольц, самая известная обитательница дома-коммуны, в книге «Дневные звёзды» посвятила этому дому несколько прочувственных страниц: «Я глядела на наш дом; это был самый нелепый дом в Ленинграде. Его официальное название было „Дом-коммуна инженеров и писателей“. А потом появилось шуточное, но довольно популярное тогда в Ленинграде прозвище - „Слеза социализма“. Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали „слезинцами“. Мы, группа молодых (очень молодых!) инженеров и писателей, на паях выстроили его в самом начале тридцатых годов в порядке категорической борьбы со „старым бытом“ (кухня и пелёнки!), поэтому ни в одной квартире не было не только кухонь, но даже уголка для стряпни. Не было даже передних с вешалками - вешалка тоже была общая, внизу, и там же, в первом этаже, была общая детская комната и общая комната отдыха: ещё на предварительных собраниях отдыхать мы решили только коллективно, без всякого индивидуализма.

Мы вселялись в наш дом с энтузиазмом, восторженно сдавали в общую кухню продовольственные карточки и „отжившую“ кухонную индивидуальную посуду - хватит, от стряпни раскрепостились, - создали сразу огромное количество комиссий и „троек“, и даже архинепривлекательный внешний вид дома „под Корбюзье“ с массой высоких, крохотных железных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой „строгостью“, соответствующей новому быту…

И вот, через некоторое время, не более чем года через два, когда отменили карточки, когда мы повзрослели, мы обнаружили, что изрядно поторопились и обобществили свой быт настолько, что не оставили себе никаких плацдармов даже для тактического отступления… кроме подоконников; на них-то первые „отступники“ и начали стряпать то, что им нравилось, - общая столовая была уже не в силах удовлетворить разнообразные вкусы обитателей дома. С пелёнками же, которых в доме становилось почему-то всё больше, был просто ужас: сушить их было негде! Мы имели дивный солярий, но чердак был для сушки пелёнок совершенно непригоден. Звукопроницаемость же в доме была такая идеальная, что, если внизу, в третьем этаже, у писателя Миши Чумандрина играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было всё слышно, вплоть до плохих рифм!».

А вот и разгадка тайны появления названия дома, которую даёт в своих воспоминаниях знаменитый драматург Александр Штейн: «Дом назывался в тогдашнем ленинградском просторечии „Слезой социализма“; так его назвал Пётр Сажин - тоже из племени бандерлогов, - и так его называли в Ленинграде все; даже Сергей Миронович Киров заметил как-то, проезжая по нашей улице имени Рубинштейна, что „Слезу социализма“ следует заключить в стеклянный колпак, дабы она, во-первых, не развалилась и дабы, во-вторых, при коммунизме видели, как не надо строить.

Название родилось, очевидно, и по прямой ассоциации: дом протекал изнутри и был весь в подтёках снаружи, по всему фасаду, и потому что дом был милым, симпатичным, дружеским, но всё-таки шаржем на быт при социализме. Без ванн в квартирах - к чему, есть ванны в коридорах, одна на две-три семьи, иди мойся, когда бывает горячая вода (правда, она бывает лишь два раза в неделю). Без кухонь - зачем, когда можно, сдав карточки, пообедать внизу, в общей столовой? Без передних - к чему эта барская блажь, когда можно раздеться у швейцара, к тому же похожего на горьковского Луку? Известный архитектор, строивший этот нелепый дом и собиравшийся в него въехать, в последний момент сбежал, поселившись в нормальной петербургской квартире, с ванной, кухней и даже передней».

Высота потолков

2,8 м

Санузел

раздельный

Двухкомнатная квартира

53 м²

Цена двухкомнатной квартиры

4 800 000 рублей 1

Аренда двухкомнатной квартиры

40 тысяч рублей в месяц

Екатерина Старцева, руководитель диджитал-направления в рекламной группе : Мы с моим молодым человеком сняли квартиру в «Слезе социализма» в июне прошлого года. Я долго искала такую квартиру. Дело в том, что жильё в центре - это либо полная жесть с точки зрения внешнего вида и удобств, либо стоит бешеных денег. Нам повезло, нашли компромиссный вариант.

Всё моё детство прошло в районе Староневского, а в студенческие годы я жила в новом доме на Васильевском острове. И вот впервые в жизни поселилась в квартире с газовой колонкой. Это интересный опыт.

Изначально по планировке эта квартира - как и все остальные в доме - была двухкомнатной, без кухни и без ванной комнаты. Люди мылись в общей душевой на этаже. Столовая была на первом этаже, а наверху, на крыше, - площадка, где можно было кататься на велосипеде и загорать. Я предполагаю, подобная планировка предотвращала кухонные разговоры про политику. Народ писал книги, ел в столовке и отдыхал наверху. В 1960-е годы здесь провели перепланировку, в каждой квартире сделали отдельную ванную комнату.

Здесь (Екатерина указывает на пространство, примыкающее к коридору. - Прим. ред.) была толстая стена, её снёс хозяин квартиры, когда делал последний ремонт несколько лет назад. Получилась кухня-гостиная, вторая комната - спальня.

Дом устроен следующим образом: пять этажей, две парадные, по три квартиры на каждом этаже. У нас, в отличие от первой парадной, необычный вход - как будто в норку. Насколько я знаю, раньше центральный вход был с улицы Рубинштейна, но сейчас через него не попасть. Выход на крышу тоже закрыт. Внизу - подвал, который сейчас затопило.

В «Слезе социализма» нет случайных людей - снимаем только мы. И мы же самые молодые. Остальные - дети, внуки и правнуки первых жильцов. Много бабушек и их детей - последним в среднем лет по 40. В целом интеллигентные люди, но некоторые - так случилось - немного неуспешные. Их квартиры, наверное, стоят довольно дорого, но они в основном с плохим ремонтом. Да и не хотят люди отсюда уезжать, потому что всю жизнь тут прожили.

Cейчас у соседей общая проблема, объединившая всех, - борьба с рестораном на 350 квадратных метров, который хотят организовать на первом этаже. Эта площадь давно пустовала. Жители справедливо говорят, что если наш дом - с историей, нужно делать музей (например, Ольги Берггольц), но никак не ресторан. Мне тоже кажется, что ресторан - не лучшая идея. И вот люди ходят к собственнику, ругаются, пишут письма в различные инстанции. Я периодически, если надо, подписываюсь под коллективными воззваниями. В активной фазе эта история уже года полтора. За это время у помещения на первом этаже сменился собственник и начался активный ремонт. Жильцы предлагают изъять помещение у собственника и выдать ему равнозначное где-нибудь в другом месте. Но, если помыслить логически, это маловероятный сценарий. И, кстати, в этом - дух социализма: забираем собственность - и отдаём взамен где-то ещё.

Из обращения жильцов дома к депутату Законодательного собрания Петербурга Борису Вишневскому: «На нашей далеко не самой длинной в мире улице, носящей имя великого Российского композитора Антона Рубинштейна, разместилось более 60 ресторанов, кафе, баров. <...> Не пора ли остановить эту вакханалию в самом центре культурной столицы!! Мы предлагаем использовать первый этаж нашего дома для размещения в нём центра патриотического и культурного воспитания имени Ольги Берггольц. Нам кажется логичным и справедливым, если на пустующем первом этаже нашего дома будет создан культурный центр имени знаменитой петербурженки. Он объединил бы поколения петербуржцев: тех, кто пережил блокаду, и молодёжь, школьников, мало знающих о войне. <...> Духовное развитие, воспитание любви к родине, сохранение исторической памяти о тех, кто, невзирая на все, подчас смертельные, сложности, заботился именно об этом несоизмеримо более важном, чем забота о вкусной и полезной (полезной ли?) пище. Так считаем мы, и уверены, что такого же мнения придерживается и руководство нашего города».

Впрочем, статус улицы Рубинштейна как главной ресторанной в Петербурге меня вполне устраивает. Поэтому мы сюда и переехали. Мне нравится, что тут постоянно народ: пьют, поют. Ну, мы-то смеёмся над этим, а местным бабушкам, конечно, некомфортно. И я могу их понять.

Несколько лет назад была идея - и я даже знаю людей, которые инициировали эту кампанию. Они довольно активные ребята, но я не могу их поддержать. В целом я не против идеи пешеходной ресторанной улицы, в Европе много таких примеров. Но как автомобилист не представляю, каким образом это можно сделать на Рубинштейна. Если её закрыть, Пять углов встанут.

Жильцы дома паркуются во дворе. Ещё здесь паркуется «География» - сотрудники добрые, всем раздают ключи, поэтому парковка забита. Также тут паркуется Испанский центр культуры. А в остальном никакой дворовой жизни тут нет. Единственное: ребята - работники «Географии» постоянно курят. Они позитивные, всегда помогают.

Потопы тут случаются. Мы живём на втором этаже. Летом уезжали в отпуск. И, как назло, в это время будущий ресторан, с которым воюют жильцы, решил прочистить трубы. В итоге у нас вода хлестала через раковину. Плавало всё! Мы когда приехали, просто обалдели. В ресторане же сказали: «Бывает, что вы переживаете». Владелец квартиры смирился и поменял пол. Я же теперь готова ко всему.

Наши бабушки говорят, что из-за работ на первом этаже дом пошёл трещинами и скоро рухнет. Я в это не верю, но они всерьёз негодуют. А ресторан на это парирует, что трещины - из-за нарушения технологии строительства лифтов (как раз сегодня запускают лифт, спустя год ремонта). Лифтовики, конечно, отвечают, что они ни при чём. Неясно, кто прав.

Из других минусов - пресловутая газовая колонка: постоянные перебои с напором воды. И качество у воды странное - она как будто чем-то пахнет. С электричеством проблемы: нельзя одновременно включить чайник и пылесос - мгновенно вырубает. Но в целом каких-то больших бытовых сложностей тут нет.

Зато есть балкон. На него нельзя выходить, так как он в аварийном состоянии: может рухнуть прямо на Рубинштейна. Снаружи он довольно страшный, ремонтировать его не собираются.

Большой плюс - здесь ничего не слышно. Я иногда наглею - врубаю музыку на полную. Или можно пылесосить ночью - никто ни разу не приходил. И я никогда не слышала соседей, даже немного странно.

Ещё тут своеобразное отношение к мусору. Я как-то хотела что-то выбросить - меня поймал за руку сосед: «Вы что, это бесценная вещь!» Ну хорошо, забирайте. И никто не гадит, это так удивительно для центра. Раньше тут висела табличка «Дом высокой культуры быта» - справедливое замечание.

Был возведен дом-коммуна гостиничного типа, описанный поэтессой О. Ф. Берггольц:
«Его официальное название «Дом-коммуна инженеров и писателей». А потом появилось шуточное, но довольно популярное в Ленинграде прозвище - «Слеза социализма». Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали «слезинцами». Мы, группа молодых (очень молодых!) инженеров и писателей, на паях выстроили его в самом начале 30 х гг. в порядке категорической борьбы со «старым бытом»... Мы вселились в наш дом с энтузиазмом... и даже архи непривлекательный внешний вид «под Корбюзье» с массой высоких крохотных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой строгостью соответствующей времени».

У «слезы социализма» было множество недостатков, которые вынуждена была признать даже такая убежденная его сторонница, как Берггольц: «Звукопроницаемость же в доме была такой идеальной, что если внизу, на третьем этаже… играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно вплоть до плохих рифм. Это слишком тесное вынужденное общение друг с другом в невероятно маленьких комнаткахконурках очень раздражало и утомляло»
В общем, как говорили сами «слезинцы», «фаланстера на Рубиштейна, 7» не состоялась.

Особенности архитектурных проектов домов-комунн

Были и другие подобные проекты. Планировалось, что в таких зданиях должно проживать «одинаковое количество мужчин и женщин», «в одинаковых условиях, не выделяясь в особые этажи или корпуса». Дом должен был состоять из двухкоечных спален для супружеских пар и четырехкоечных «холостых кабин». Пищу предполагалось доставлять в термосах с ближайших фабрик-кухонь. А одежду коммунары должны были хранить в «туалетно-вещевых комнатах».

Действительно, некоторые конструктивисты, как теоретики, так и практики-архитекторы, доводили идеи обобществления быта до абсурда. Например, архитектор Н. С. Кузмин планировал сделать в доме-коммуне общие спальни на шесть человек. Муж и жена на законном основании могли в соответствии с особым расписанием уединяться в «двуспальню» или «кабину для ночлега». Проект Кузмина пытались реализовать на стройке Сталинградского тракторного завода.
Дома-коммуны «не состоялись» в своем первоначальном варианте почти нигде. Их практика была осуждена специальным постановлением «О перестройке быта», принятом ЦК ВКП(б) 16 мая 1930 г.

Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес - может, пригодится?
Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок.


О.Берггольц



«Самым нелепым домом в Ленинграде» называла Ольга Берггольц Первый дом-коммуну инженеров и писателей. Этот коммунальный проект был призван олицетворять собой грандиозный прорыв в будущее - шаг в борьбе за «обобществление быта». Ради реализации этой задачи писатели и «спаялись» с инженерно-техническими работниками. Однако все закончилось тем, что дом получил от своих жильцов прозвище - «Слеза социализма».



Адрес: улица Рубинштейна, дом 7.
Как найти: станции метро «Владимирская» и «Достоевская».



История дома «Слеза социализма»

Здание в стиле раннего конструктивизма спроектировал в 1927 году архитектор А. А. Оль. Он целиком подчинил внутреннюю планировку корпуса его функциональному назначению. Фасад у дома сдержанный, со сдвоенными балкончиками.

Дом-коммуну построили ударными темпами, за два года: из

дешевых материалов и без звукоизоляции. Жилище на бывшей Троицкой улице походило на гостиницу: 52 квартиры без кухонь и удобств соединялись длинным коридором, связывавшим две входные лестницы. Имелись общие для всех жильцов комнаты отдыха, детский сад, душевые и парикмахерская. В доме существовал и мало кому нужный солярий, где под скупым северным солнцем коммунары сушили белье, выращивали цветы, а дети катались на трехколесных велосипедах.



Жильцы дома «Слеза социализма»

Большинство жильцов сегодня малоизвестны, а в свое время они считались крупными литераторами. Это Вольф Эрлих (ему Есенин посвятил предсмертное «До свиданья, друг мой, до свиданья…»), драматург Александр Штейн, Петр Сажин, Савва Леонов, Иоганн Зельцер и Ида Наппельбаум.





В голодные времена гордостью была коммунальная столовая. Жильцы сдавали свои продовольственные карточки в администрацию, платили 60 рублей - и ни забот, ни хлопот. С отменой продовольственных карточек (в 1935 году) столовая стала не нужна. Сметливые «слезинцы» несмотря на отсутствие кухонь, научились кашеварить на примусах и керогазах, установив их на подоконники.

Постепенно жильцов стали раздражать маленькие квартирки, больше похожие на собачьи конурки, чем на человеческое жилье.

Просуществовав несколько лет, коммуна распалась. Идеи равенства, братства и свободы не прижились в коммунальном хаосе.

Жительницей коммуны с 1932 по 1943 год была писательница Ольга Федоровна Берггольц - об этом свидетельствует мемориальная доска на доме. Отсюда ее увозили в 1937-м в Большой дом; тут перед войной умерли ее дочери - Майя и Ира; здесь угас от голода в блокаду ее муж: литературовед Николай Молчанов. Здесь она стала знаменитой благодаря передачам на радио блокадного Ленинграда.

В квартире Берггольц и ее мужа Николая Молчанова, как и в большинстве других, принято было пить чай только из граненых стаканов - ни сервизов, ни тем более скатертей коммунары не держали.