Автор романа наследник из калькутты. Книга наследник из калькутты читать онлайн. Купить книгу в книжных интернет-магазинах

Роберт Штильмарк

НАСЛЕДНИК ИЗ КАЛЬКУТТЫ

Горькая услада воспоминаний...

Альфред де Мюссе

Два человека осторожно шли каменистой тропою к небольшой бухте между скалами. Высокий горбоносый джентльмен в темно-зеленом плаще и треугольной шляпе шагал впереди. Из-под шляпы блестела серебром косица парика, туго перехваченная черной лентой, чтобы не растрепал ветер. Морские сапоги с поднятыми отворотами не мешали упругой поступи человека. Эту походку вырабатывал не паркет гостиных, а шаткий настил корабельной палубы.

Спутник человека в плаще, красивый юноша в кафтане грума, нес за ним подзорную трубу в черном футляре и охотничье ружье. Ствол ружья был из лучшей стали - «букетного дамаска»; гладко отполированный приклад украшали перламутровые инкрустации. Ремня и даже ременных ушек - антабок - у этого ружья не имелось: владельцу не было нужды таскать свое охотничье снаряжение на собственных плечах - он не выходил на охоту без оруженосца.

Полукружие открытой бухты окаймляли серые гранитные утесы. Рыбаки прозвали ее бухтой Старого Короля: зубчатая вершина срединного утеса напоминала корону. Над серо-зеленой, пахнущей йодом, водой низко носились чайки. Утро выдалось пасмурное, накрапывал дождь. Летом такая погода была обычной здесь, в северной Англии, на побережье Ирландского моря.

Первый выстрел отозвался эхом в пустынных скалах. Потревоженная стая чаек взмыла ввысь и с пронзительно резкими криками разлетелась врассыпную. Отдельными маленькими стайками птицы понеслись к соседним утесам и там, на другой стороне бухты, вновь стали снижаться. Джентльмен, очевидно, промахнулся: ни одна подстреленная птица не трепетала на вспененной воде.

Ружье перезаряжено, ваша милость! - Молоденький грум протянул своему хозяину ружье, готовое к новому выстрелу; стрелок и его спутник уже достигли вершины невысокого утеса и смотрели вниз. - Птицы сейчас успокоятся и опять слетятся.

Охота не бывает для меня удачной, если я промахнулся с первого выстрела, - отвечал джентльмен. - Пожалуй, наша прогулка нынче вообще бесполезна: ни одного паруса не видно на горизонте. Вероятно, и наш «Орион» отстаивается где-нибудь на якоре. Но все же я побуду здесь, послежу за горизонтом. Оставь ружье у себя, Антони. Подай подзорную трубу и подожди меня внизу, у лошадей.

Грум вручил господину футляр с раздвижной трубой и стал спускаться на тропу. Шорох осыпающихся из-под его ног камешков и шелест кустарника вскоре стихли внизу. Джентльмен остался на утесе один.

Под скалами беспокойно ворочалось море. Туча с океана, медлительно разрастаясь, кутала изломы побережья. Очертания дальних мысов и мелких островов постепенно скрывались в полосе дождя и тумана. Из-под этой низкой пелены возникали ряды бурых морских валов; берег раскрывал им навстречу каменные объятия заливов и бухт. Неторопливо взмахивая косматыми гривами, волны таранили подножие утеса.

Стоявшему на вершине человеку с подзорной трубой казалось, что сам утес, словно корабль движется навстречу океанским валам, рассекая их каменной грудью, как форштевнем судна. Порывы ветра рассеивали в воздухе тончайшую пыль соленых брызг, и она оседала на его жестких, курчавых бакенбардах. Не отрываясь глядел он на прибой и считал «девятые» валы, самые крупные и гривастые.

Разбившись об утес, волна откатывалась и до тех пор волочила за собою назад, в море, валуны и гравий, пока новый кипящий вал не подхватывал эти камни, чтобы опять швырнуть их к подножию скалы...

Мысли человека уже далеки от этой бухты, от серых утесов и чаек с пронзительными голосами; ничего не различает он вокруг, кроме сердитых косматых гребней. Под ним уже не скала! Ему вспоминается давно погибший корабль...

Снова, как встарь, стоит он, широко расставив ноги, у бушприта накренившегося, словно летящего по волнам судна. Ветер свистит в снастях, наполняя чуть зарифленные паруса... Воды теплого моря фосфоресцируют за бортом. Над мачтами, среди глубокой черноты ночного неба, он видит не трехзвездный пояс Ориона, а мерцающее золото Южного Креста. Он верил всегда, что среди светил этих двух красивейших созвездий северного и южного небосвода находится и его счастливая звезда, звезда его удачи!

Третий месяц шхуна находится в плавании. После нескольких коротких остановок в незначительных портах и укромных бухтах западного побережья Африки шхуна обогнула мыс Доброй Надежды и, посетив южную часть Мадагаскара, углубилась в воды Индийского океана.

Капитан шхуны, одноглазый испанец Бернардито Луис эль Горра, набрал добрых молодцов для дальнего рейса. Сорок шесть матросов, татуированных с ног до головы, понюхавших пороху и знающих толк в погоде; старик боцман, прозванный за свирепость Бобом Акулой; помощник капитана Джакомо Грелли, заслуживший в абордажных схватках кличку Леопард Грелли, и, наконец, сам Бернардито, Одноглазый Дьявол, - таков был экипаж «Черной стрелы».

Уже больше двух недель прошло с того раннего утра, когда скалистое побережье с Игольным мысом 1, где в голубой беспредельности вечно спорят друг с другом воды двух океанов, растаяло на юго-западе за кормой шхуны, но еще ни одно неохраняемое торговое судно не повстречалось со шхуной в просторах Индийского океана.

Кровь и гром! - ругался на баке Рыжий Пью, отшвырнув на палубу оловянную кружку. - Какого, спрашивается, дьявола затащил нас Бернардито на своей посудине в эту акулью преисподнюю? Испанские дублоны звенят, по-моему, не хуже, чем индийские рупии!

Вот уже третий месяц я плаваю с вами, но еще ни один фартинг не западал за подкладку моих карманов! - подхватил собеседник Рыжего Пью, тощий верзила с золотой серьгой в ухе, прозванный командой Джекобом Скелетом. - Где же они, эти веселые желтые кружочки и красивые радужные бумажки? С чем я появлюсь в таверне «Соленый пудель», где сам господь бог получает свой пунш только за наличные? Я спрашиваю, где наша звонкая радость?

День близился к концу. Солнце стояло еще высоко, но скрывалось в туманном мареве. С утра капитан уменьшил порции воды и вина, выдаваемые команде. Томимые жаждой матросы работали вяло и хмуро. Влажный горячий воздух расслаблял людей. Легкий бриз от берегов Мадагаскара наполнял паруса, но это дуновение было таким теплым, что и оно не освежало разгоряченных лиц и тел.

Сядем, Джекоб. Здесь, под шлюпкой, прохладнее. Через полчаса начинается наша вахта, а горло сухое, точно я изжевал и проглотил библию. Топор и виселица! Когда Черный Вудро был нашим боцманом, у него всегда находилась для меня лишняя пинта сухого арагонского.

Ореол загадочного приключенческого героя окружает этот роман в представлениях тысяч и тысяч читателей, о нем ходят слухи и слагаются легенды, его упоминают в критических и теоретических статьях, но сам он стал стойким библиографическим нсвидимкой вроде похождений Казаковы или, пуще того, Рокамболя, за которого

букинисты с готовностью отдают тыщи рублей по каталогу, да нет

Зачем, однако, соблазнять читателя репутацией роман, лежащего перед ним сейчас на столе? Не проще ли и заодно не полезней ли остановиться на самом этом явлении приклюя литература. Ибо «Наследник из Калькутты ее объективное зеркало, отражающее объект со стопроцентной доросовестностью.

Произведение Р. Штильмарка и впрямь самое обыкновенное из всех обыкновенных.

И - по-своему - самое необыкновенное из всех необыкновенных

В чем «обыкновенность» «Наследника из Калькутты»? Прежде всего, в широком использовании традиционных ситуаций и перила тий жанра, из числа которых лишь немногие могут на повторном тл заходе - сойти за оригинальные, яркие и прочее, зато очень мпогие угрожающе смахивают на подержанную схему, чьи синонимы уж и вовсе далеки от респектабельности: шаблоны, трафареты, клише; чего уж тут хорошего?

Бертольд Брехт однажды заметил, что детектив бессмысленно критиковал за его приверженность схеме, она является оптимальной формой раскрытия художественной правды в рамках этого жанра.

Уверен: постулат Брехта имеет куда большую сферу действия, нежели декларировано самим автором, управляя по сути дела всей приключенческой литературой - авантюрным романом тоже, «путешествиями» тоже, фантастикой тоже. Если согласиться с Брехтом, можно будет сквозь пальцы посмотреть на многие перепевы старых флибустьерско-д"артаньянских мотивов в «Наследнике из Калькутты», а то и вовсе простить автору кое-какие замаскированные цитаты из написанного ранее - на то классика и классика, чтобы ей подражать.

Нет, я отнюдь не собираюсь ратовать за вторичную литературу, я лишь говорю о закономерностях жанра, каковые обязан принимать- по меньшей мере, принимать во внимание - каждый вступающий во владения «приключений»: и автор, и читатель.

Перелистайте - парадокса ради - «Правдивую историю» Лукиаyа, этого «Вольтера древности», ядовитую пародию на античный роман путешествий, а следом за «Вольтером древности» возьмите себе в собеседники сэра Артура Конан Дойла, практически-нашего современника. И совершенно неожиданно окажется, что у обоих авторов на поверхности схожие приемы, принципиально важные как признак авантюрного жанра. Так, например, с особым интересом герой «Правдивой истории» всматривается в следы, попадающиеся ему на глаза в лесу. А теперь обратитесь к «Собаке Баскервилей» - как внимательно расспрашивает своих собеседников о следах в саду мистер Шерлок Холмс, какую затевает вокруг них ритуальную суету! Как будто впрямь важнее этих следов ничего на свете нет! Но оно-то ведь и всерьез так: для сыщика в детективе со следов вес начинается - и следами, только уже расшифрованными, разгаданными - все кончается.

Важны не только следы, отпечатавшиеся броским пятном на изобразительном фоне обоих сюжетов - даже не столько следы, сколько их позиция в авторской трактовке произведения.

Человек видит следы, он их, как утверждает Конан Дойл, обследует, он затевает следствие, расследование. И конечный результат всей этой событийной цепочки может быть обозначен как последствия.

Не правда ли, корневое слово «след» обозначает в этой мимолетной характеристике приключенческого сюжета (что древнего, что современного) определенную, стойкую тенденцию. Пока она существует в устоявшейся классике и в «Наследнике из Калькутты» - ее нужно принимать как данность.

Обратимся для полноты картины к другим аналогиям, более близким нынешнему читателю, чем этот весьма почтенный, но все-таки чересчур уж античный Лукиан. Стивенсон, например! Насколько он оригинален? Конечно же, Стивенсон превосходен, но - повторяю - насколько он оригинален? Авторские признания на сей счет, весьма откровенные, никаких лазеек кривотолкам не оставляют. Стивенсон помнил, придумывая свой «Остров сокровищ», замечательный рассказ Эдгара По «Золотой жук». Он опирался на прославленный роман Даниэля Дефо «Робинзон Крузо». Он учитывал наследие Ирвинга, Купера и Майн Рида. Он включал в систему своих ориентиров «Мичмана Изи» Фредерика Марриета. Причем относился к отношениям с классикой, как моряк-к необходимости поглядывать на компас да на карту, сверяясь от времени до времени с лоцией...

Сыщик Эркюль Пуаро-главный герой «королевы детектива» Агаты Кристи. Бельгийское происхождение героя и английское произношение писательницы прячут от пас то неоспоримое обстоятельство, что он приходится тезкой самому Гераклу. Случайно ли? Я счел бы, что случайно, кабы на каком-то очередном году своей литературной деятельности писательница не выпустила сборник рассказов под названием «Подвиги Геракла», обыграв в нем поочередно все славные деяния античного полубога. Выходит, совпадение имен было заранее запрограммировано - как основа контраста между маленьким человечком с огромными усами, физически слабым, тщедушным - и всемогущим героем. И компонентом образа стала эта реминисценция, повторяющееся напоминание о мифе - проблеск иронической насмешки над мускулами, которые не выдерживают конкуренции с острым умом, с дисциплинированным логическим мышлением.

Попробуйте теперь сказать, что Агата Кристи вышла просто-напросто из современного ей детектива. Вам вполне резонно возразят: она, подобно Афине Палладе, возникла на уровне куда более высоком, в недрах большой литературы, прославленной именами Гомера, Софокла, Еврипида да Аристофана.

Даже неодушевленные детали приключенческой литературы норовят обзавестись более или менее почтенной родословной. И кто может поручиться, что заурядная энтомологическая находка Леграна, золотой жук, не состоит в родстве со священными древнеегипетскими скарабеями, а голубой алмаз, играющий столь большую роль на страницах «Наследника из Калькутты» и, казалось бы, взятый напрокат в «Лунном камне» Уилки Коллинза, - с сокровищами Нибелунгов?!

Традиционный путь мировой приключенческой литературы, обретающей себя в постоянном осмыслении и переосмыслении опыта- собственного или подсмотренного «на стороне», в серьезной словесности, - повторят и наши авторы, мастера остросюжетного романа... Советские Жюль Верны и Майн Риды, Стивенсоны и Бус-сенары, Уэллсы и Конан Дойлы будут широко применять рецепты авантюрной классики со всеми ее нескончаемыми потасовками, неостановимыми путешествиями, непрекращающимся поиском. Но этот событийный репертуар поступит на службу новым идеям и идеалам. Хотя его использование приобретет в некоторых случаях вульгарно-социалистический крен, в целом процесс ассимиляции градиционного применительно к революционной действительности пойдет успешно, что и засвидетельствуют «Красные дьяволята» П Бляхина, повести А. Гайдара, творения А. Беляева и многое-многое другое.

Резко усилится писательский упор на познавательные потенциалы жанра. Советские литераторы обратят «приключения» в трибуну (здесь лучше сказать, кафедру) общественных, точных, природоведческих знаний. Насыщенность этой литературы достоверной фактической информацией и теоретическими концепциями сделает ее преуспевающим конкурентом научно-популярной брошюры и даже учебника. И впрямь - кто возьмет на себя сегодня смелость утверждать, что об истории мировой культуры солидные трактаты рассказали читателям больше, подробнее и откровенней, чем увлекательные, не претендующие на академизм приключенческие романы? То же самое можно заявить и о физических основах мироздания. Теорию относительности и структуру вселенной молодежь нередко получает преимущественно «с подачи» приключенческих жанров, не на школьном уроке.

Крепнет воспитательный пафос приключенческой литературы. С ее трибуны (здесь слово «трибуна» уместнее) провозглашаются актуальные политические программы нашего дня - и этические лозунги, наработавшие себе прочную славу общечеловеческих нравственных заповедей. И на страницах головокружительного романа назидания не воспринимаются как скучная нотация.

Но эпигонство - тупиковая ветвь литературы, в том числе и приключенческой. На сознании этого объективного обстоятельства (против коего не попрешь: оно объективное) вызревает противостояние творческого начала подражательному. Начинается конфликт между заимствованной формой и актуальным, злободневным содержанием. И проявляется он, этот конфликт, в пародийных интонациях и ситуациях.

Старым теперь нередко жонглируют и манипулируют, словно бы подчеркивая его «несерьезность», легковесность. В «Зеленых яблоках» Н. Борисова отрывки из прославленных авантюрных авторов сшиты в единый сюжет, который своими гиперболами перемахивает «планку» допустимого и обращается в пародию.

Пародирование классических «приключений» продолжается в коллективных романах типа «Больших пожаров», сочинявшихся двадцатью пятью писателями - глава за главой. Впрочем, и писатели-одиночки не пренебрегают пародией. Как, например, Валентин Катаев, у которого в «Повелителе железа» главный герой насмешливо подражает капитану Немо, а функции сыщика исполняет бестолковый брат Шерлока Холмса.

Очень остроумны пародии несправедливо забытого в наше время Сергея Заяицкого, особенно его «Красавица с острова Люлю». Там есть много положений и персонажей, чуть ли не в самом деле приглашенных из Стивенсона и Жюля Верна на гастроли. И выполнена эта дипломатическая операция с таким неподдельным комизмом и тактом, что остается только приветствовать веселую писательскую затею одобрительными аплодисментами.

Перечисляю эти факты из истории мировой и советской приключенческой литературы отнюдь не ради просветительства, а с тем, чтобы помочь читателям правильно оценить замысел Р. Штильмар-ка, автора романа «Наследник из Калькутты». Конечно же, у них то в одном месте, то в другом появится чувство, какое в приключенческих романах обычно изображается в таком роде: «Проснувшись, я испытал загадочное волнение. С одной стороны, я готов поклясться, что никогда в этой пещере не бывал. А с другой -и опять-таки я готов побиться об заклад - все здесь знакомо мне до мельчайшей подробности, как будто я вышел отсюда позавчера! Что бы это могло значить!?»

Разумеется, знакомясь с романом, припоминаешь разное: здесь - Александра Дюма, там - Стивенсона, и к теням Купера, Коллинза, Твена, Хаггарда, Буссенара тоже не раз мысленно обращаешься, выясняя, не потревожены ли они посягательством на их бесспорные авторские права. Что ж, полагаю, все они ответят единогласно, что, мол, не потревожены. Потому что творческое предприятие Р. Штильмарка дозволено, одобрено и даже, быть может, благословлено правилами игры. Той самой игры, в которую и они сами играли.

Так что в некотором смысле «Наследник из Калькутты» - роман романов, пространный дайджест приключенческих мотивов девятнадцатого века. Но роман романов - не значит песня песней, оценочный момент из этого определения исключен. Хотя, конечно, роман романов безусловно перенимает многие достоинства исходного материала, замечательных произведений, вошедших в золотую книгу человеческой культуры. «Наследник из Калькутты» - их законный наследник.

Перечитывать остросюжетный роман, помня все его перипетии, все повороты действия, все завязки и развязки, не всегда-согласитесь- захочется. Прочитать «Наследника из Калькутты» - все равно что заново перечитать всю приключенческую литературу, читая ее как бы по первому разу. В романе присутствуют все признаки, все родовые черты этого «большого жанра», объединяющего в прочном конгломерате авантюру, детектив, «путешествия», фантастику. Вот только фантастики в «Наследнике из Калькутты» маловато - если не считать саму историю его появления на свет. Приключенческая литература для своего любителя, такого, как Штильмарк, - это особая, заповедная зона мышления, своеобразный «второй мир», где экспериментально проверяются законы «главного мира», первого и единственного. Эта зона внутренне цельна, бесконечна, взаимосвязана и загадочна, как сказочный фольклор.

Между отдельными сюжетами нет границ, но их персонажи свободно прогуливаются взад-вперед, обмениваясь собеседниками, партнерами, географиями и судьбами, выходят в жизнь и возвращаются обратно. Приключенческое мышление подобно огромному готическому замку, с подземными переходами, тронными залами, мрачными подземельями, секретными дверьми, камерами для заключенных, рвами, внутренними двориками, укромными комнатами для фрейлин и тайными закулисными каморками для заговорщиков (или для добрых фей)... И оно подобно бескрайнему океану, с ураганами, островами, шхунами, пиратами, абордажами, сокровищами, пленниками. Поистине «Наследник из Калькутты».

Архитектура приключенческого романа (в частности «Наследника из Калькутты») сочиняется пестрым коллективом зодчих, среди которых и Фантазия, и Игра, и Чудо, и Реалистическая Правда, и Поток Информации, и Рациональная Мотивировка, и Назидание, и Случайное Совпадение, и Динамика. А сочинитель просто пишет под их диктовку.

Детство дарит нам магию нераскрытой тайны. Не только сказочной - реальной. Сколько их, таких тайн, навсегда похоронено за порогом непреодолимой стены, на которой начертано: «Что было, того не вернешь!» Замершие на чьих-то устах слова, какие-то роковые люди, непонятные волнения и радости взрослых. Все это мы пытались когда-то разгадать и - зачастую тщетно, тщетно. И вдруг оно повстречалось нам опять - в «Наследнике из Калькутты», --и оно здесь, кажется, досказано, доведено до логического конца.

Восхищаясь «Наследником из Калькутты» за его славную литературную генеалогию, мы словно закрывали глаза на то, что многие его, казалось бы, положительные персонажи эгоистичны, что они не стесняются малопривлекательных, по нашим меркам, ролей: пиратов, обманщиков, льстецов, взирая на мир по самому беспринципному принципу: «все здесь относительно, а потому на каждое явление можно посмотреть и так, и этак, и еще как-нибудь...» Такой герой нам давно знаком по прошлым деяниям. Это благородный жулик. Выходец из плутовского романа, закоренелый плебей, Сан-чо Панса. он мало-помалу набирается аристократизма, беззаботный проказник обращается в озабоченного исследователя и карателя, обыкновенный жулик - в жулика благородного, а под конец и просто благородного, безо всякого «жулик». Ну, впрямь - рыцарь без страха и упрека, новоявленный Дон Кихот, покончивший, впрочем, со своей былой опрометчивостью и прямолинейностью. Теперь он допускает компромиссы. Париж стоит, с его точки зрения, мессы, и обман уместен, если в конечном счете ведет к торжеству справедливости.

Наиболее известную реализацию этой концепции образа являет собой, конечно, д"Артаньян, сочетающий Дон Кихота и Санчо Пансу в динамичных колеблющихся пропорциях. А наиболее последовательную- граф Монте-Кристо, детектив-мститель, и остепенившийся разбойник Рокамболь. На поприще новой литературы благородного жулика с наибольшим успехом воплощают герои О’Генри или Честертона, прекрасно играющие на различиях между авантюрой и пародией на авантюру.

Сегодня мы можем приписать к этому перечню героев Р. Штиль-марка.

Главное в фигуре благородного жулика, как она прочитывается историей мировой литературы, - преодоление прошлого. В отличие от десятков, от сотен и тысяч изначально благородных, которые твердят со страниц несчетных романов и повестей: «Ах, мы знавали лучшие времена!», благородный протестант исповедует совсем другую веру и, соответственно, другое отношение к жизни: он знавал худшие времена. И с этой позиции полон решимости освободить настоящее от прошлого. Отсюда его неразборчивость в средствах, нежелание «мелочиться». Отсюда его милосердие, доходящее не только до элементарной чувствительности - до сентиментальности. Отсюда - безоговорочный протест против лжи, фальши. Отсюда - бикфордовы шнуры мистификаций, подводимые под цитадели всяческого старья.

Вот и все о романе Штильмарка как о самом обыкновенном из обыкновенных. Пускай в этой обыкновенности наблюдалось кое-что не совсем обыкновенное, на фоне последующих абзацев оно должно смиренно помалкивать. Потому что - и сие уже было заявлено- «Наследник из Калькутты» - феномен незаурядный, а может быть, и уникальный.

Создавался он в заполярной тайге. По словам автора, «в экс-педиционно-полевой обстановке». «Наш коллектив, - продолжает Р. Штильмарк, - принес с собой в Заполярье... привычку разумно тратить золотое время как на работе, так и на отдыхе...

И вот однажды зашла речь о том, как же раньше, в другие времена, в других странах осваивались новые земли, как возникали поселения людей, приходивших из-за моря на другие материки, кто были эти люди, как они себя вели в чужих лесах и снегах, какие цели ставили перед собою. Вот тогда-то и возник замысел романа, ибо готовой литературы, освещающей эту тему, не оказалось.

Вместе с технической специальностью геодезиста автор принес с собой в этот коллектив некоторый литературный опыт, любовь к исторической теме, острую ненависть к живучему мифу о «добром старом времени» капитализма. И он решил попробовать свои силы на поприще устного «самостоятельного» творчества в качестве романиста-рассказчика у костра».

Потом появились перо, бумага и чернила, выткались из небытия помощники и советчики, мало-помалу сотворилась рукопись, которую таскали за собой в рюкзаке. Но все это было уже потом. А сначала был одинокий бард, принявший на себя тяжелое бремя творчества.

Вот этим-то и уникален «Наследник из Калькутты», Не своей зависимостью от чужих сюжетов - подумаешь эка заслуга, в шпаргалки заглядывал и Шекспир. Не своей сюжетной пестротой, чередованиями взлетов и падений, внезапностей и предвкушений, бед и побед - на поприще событийной, сюжетной эквилибристики куда больше преуспела классика, да хоть тот же Дюма-отец (или любой тренированный американский детективщик, мнящий, будто он и есть Дюма - дух святой)... Нет, «Наследник из Калькутты» уникален прежде всего силой человеческого духа, способного сохранить верность детству, верность сказке (а через нее-вере и надежде) в самых отчаянных обстоятельствах, в условиях тяжких, экстраординарных, на пороге, отделяющем жизнь от смерти, выносимое от невыносимого.

Может быть, процитированные чуть выше слова автора - только приключенческая метафора. Но важно другое - для истории и для нас, ныне живущих: надо было много мужества, чтобы подняться над конкретикой трудностей - и воспарить в приключениях. По сути дела, «Наследник из Калькутты» - аналог того романа Джека Лондона, где герой спасается от тюрьмы мысленными путешествиями во времени. А разве не такой же путь к свободе личности изыскивает один историк из знаменитого произведения М. Булгакова - человек, устремляющийся на крыльях своего романа в библейскую старину!? «Наследник из Калькутты» - тоже опыт по проблеме переселения душ.

Вот как бывает! Не будучи великой, приключенческая литература разделяет миссию великой, а иногда там, где великая молчит, перенимает ее дело, подхватывает, спасает - порою даже воспламеняет-ее факел. И несет, несет вперед!.. И этот факел, и душу, и порыв, и желание жить дальше.

Совсем недавно одного человека при мне убеждали, что он очень молодо выглядит. И он, по-моему, с каждой минутой все больше чувствовал, как он стар... Здесь самое место повторить: «Наследник из Калькутты» - увлекательный роман. Но я воздержусь от этой, пожалуй, излишней похвалы.

Так уж устроена жизнь приключенческого героя: кирпич, якобы нависающий над всяким смертным, угрожает свалиться на голову именно ему. Когда меня попросили написать о «Наследнике из Калькутты», я грешным делом подумал, покосившись на огромный том: «Ну вот, наконец и я дождался своего кирпича». Прочитав роман, я раскаялся: под видом кирпича на нас сваливается иногда настоящее удовольствие, чистая, неподдельная радость!

Меня тешит надежда, что читатель разделит эту мою радость.

Обновлено: 2011-03-07

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Горькая услада воспоминаний…

Альфред де Мюссе

Два человека осторожно шли каменистой тропою к небольшой бухте между скалами. Высокий горбоносый джентльмен в темно-зеленом плаще и треугольной шляпе шагал впереди. Из-под шляпы блестела серебром косица парика, туго перехваченная черной лентой, чтобы не растрепал ветер. Морские сапоги с поднятыми отворотами не мешали упругой поступи человека. Эту походку вырабатывал не паркет гостиных, а шаткий настил корабельной палубы.

Спутник человека в плаще, красивый юноша в кафтане грума, нес за ним подзорную трубу в черном футляре и охотничье ружье. Ствол ружья был из лучшей стали – «букетного дамаска»; гладко отполированный приклад украшали перламутровые инкрустации. Ремня и даже ременных ушек – антабок – у этого ружья не имелось: владельцу не было нужды таскать свое охотничье снаряжение на собственных плечах – он не выходил на охоту без оруженосца.

Полукружие открытой бухты окаймляли серые гранитные утесы. Рыбаки прозвали ее бухтой Старого Короля: зубчатая вершина срединного утеса напоминала корону. Над серо-зеленой, пахнущей йодом водой низко носились чайки. Утро выдалось пасмурное, накрапывал дождь. Летом такая погода была обычной здесь, в Северной Англии, на побережье Ирландского моря.

Первый выстрел отозвался эхом в пустынных скалах. Потревоженная стая чаек взмыла ввысь и с пронзительно резкими криками разлетелась врассыпную. Отдельными маленькими стайками птицы понеслись к соседним утесам и там, на другой стороне бухты, вновь стали снижаться. Джентльмен, очевидно, промахнулся: ни одна подстреленная птица не трепетала на вспененной воде.

– Ружье перезаряжено, ваша милость! – Молоденький грум протянул своему хозяину ружье, готовое к новому выстрелу; стрелок и его спутник уже достигли вершины невысокого утеса и смотрели вниз. – Птицы сейчас успокоятся и опять слетятся.

– Охота не бывает для меня удачной, если я промахнулся с первого выстрела, – отвечал джентльмен. – Пожалуй, наша прогулка нынче вообще бесполезна: ни одного паруса не видно на горизонте. Вероятно, и наш «Орион» отстаивается где-нибудь на якоре. Но все же я побуду здесь, послежу за горизонтом. Оставь ружье у себя, Антони. Подай подзорную трубу и подожди меня внизу, у лошадей.

Грум вручил господину футляр с раздвижной трубой и стал спускаться на тропу. Шорох осыпающихся из-под его ног камешков и шелест кустарника вскоре стихли внизу. Джентльмен остался на утесе один.

Под скалами беспокойно ворочалось море. Туча с океана, медлительно разрастаясь, кутала изломы побережья. Очертания дальних мысов и мелких островов постепенно скрывались в полосе дождя и тумана. Из-под этой низкой пелены возникали ряды бурых морских валов; берег раскрывал им навстречу каменные объятия заливов и бухт. Неторопливо взмахивая косматыми гривами, волны таранили подножие утеса.

Стоявшему на вершине человеку с подзорной трубой казалось, что сам утес, словно корабль, движется навстречу океанским валам, рассекая их каменной грудью, как форштевнем судна.

Порывы ветра рассеивали в воздухе тончайшую пыль соленых брызг, и она оседала на его жестких, курчавых бакенбардах. Не отрываясь глядел он на прибой и считал «девятые» валы, самые крупные и гривастые.

Разбившись об утес, волна откатывалась и до тех пор волочила за собою назад, в море, валуны и гравий, пока новый кипящий вал не подхватывал эти камни, чтобы опять швырнуть их к подножию скалы…

Мысли человека уже далеки от этой бухты, от серых утесов и чаек с пронзительными голосами; ничего не различает он вокруг, кроме сердитых косматых гребней. Под ним уже не скала! Ему вспоминается давно погибший корабль…

Снова, как встарь, стоит он, широко расставив ноги, у бушприта накренившегося, словно летящего по волнам судна. Ветер свистит в снастях, наполняя чуть зарифленные паруса… Воды теплого моря фосфоресцируют за бортом. Над мачтами, среди глубокой черноты ночного неба, он видит не трехзвездный пояс Ориона, а мерцающее золото Южного Креста. Он верил всегда, что среди светил этих двух красивейших созвездий северного и южного небосвода находится и его счастливая звезда, звезда его удачи!

…Третий месяц шхуна находится в плавании. После нескольких коротких остановок в незначительных портах и укромных бухтах западного побережья Африки шхуна обогнула мыс Доброй Надежды и, посетив южную часть Мадагаскара, углубилась в воды Индийского океана.

Капитан шхуны, одноглазый испанец Бернардито Луис эль Горра, набрал добрых молодцов для дальнего рейса. Сорок шесть матросов, татуированных с ног до головы, понюхавших пороху и знающих толк в погоде; старик боцман, прозванный за свирепость Бобом Акулой; помощник капитана Джакомо Грелли, заслуживший в абордажных схватках кличку Леопард Грелли, и, наконец, сам Бернардито, Одноглазый Дьявол, – таков был экипаж «Черной стрелы».

Уже больше двух недель прошло с того раннего утра, когда скалистое побережье с Игольным мысом1
М ы с И г о л ь н ы й – самая южная оконечность Африканского материка.

Где в голубой беспредельности вечно спорят друг с другом воды двух океанов, растаяло на юго-западе за кормой шхуны, но еще ни одно неохраняемое торговое судно не повстречалось со шхуной в просторах Индийского океана.

– Кровь и гром! – ругался на баке Рыжий Пью, отшвырнув на палубу оловянную кружку. – Какого, спрашивается, дьявола затащил нас Бернардито на своей посудине в эту акулью преисподнюю? Испанские дублоны звенят, по-моему, не хуже, чем индийские рупии!

– Вот уже третий месяц я плаваю с вами, но еще ни один фартинг не западал за подкладку моих карманов! – подхватил собеседник Рыжего Пью, тощий верзила с золотой серьгой в ухе, прозванный командой Джекобом Скелетом. – Где же они, эти веселые желтые кружочки и красивые радужные бумажки? С чем я появлюсь в таверне «Соленый пудель», где сам Господь Бог получает свой пунш только за наличные? Я спрашиваю, где наша звонкая радость?

День близился к концу. Солнце стояло еще высоко, но скрывалось в туманном мареве. С утра капитан уменьшил порции воды и вина, выдаваемые команде. Томимые жаждой матросы работали вяло и хмуро. Влажный горячий воздух расслаблял людей. Легкий бриз от берегов Мадагаскара наполнял паруса, но это дуновение было таким теплым, что и оно не освежало разгоряченных лиц и тел.

– Сядем, Джекоб. Здесь, под шлюпкой, прохладнее. Через полчаса начинается наша вахта, а горло сухое, точно я изжевал и проглотил Библию. Топор и виселица! Когда Черный Вудро был нашим боцманом, у него всегда находилась для меня лишняя пинта сухого арагонского.

– Потише, Пью! Говорят, капитан не любит, когда поминают Вудро или Джузеппе.

– Здесь нас никто не слышит.

– Скажи мне, Пью, верно ли толкуют ребята, что Вудро и Джузеппе протянули лапу за кожаным мешком Бернардито?

Рыжий Пью размазал жирной ладонью капли пота на медном лбу.

– Если бы эти старые волки остались в нашей стае, мы сейчас не болтались бы в этой индийской лоханке, как сухая пробка, и ни в чем не терпели бы нужды. Но, Джекоб, насчет кожаного мешка Бернардито я советую тебе до поры до времени помалкивать. У Бернардито длинные руки, и он умеет быстро спускать курок… Я-то больше года хожу на «Стреле» и видел этот мешок своими глазами, но разрази меня гром, если я сболтну о нем хоть словечко! А между тем я даже смотрел однажды в окно капитанской каюты, когда Одноглазый развязывал свой мешок…

Дуновение ветра качнуло шхуну, и в борт сильнее плеснула волна. Рыжий Пью умолк и огляделся вокруг.

– Послушай, Пью, вчера вечером Леопард Грелли, помощник капитана, подозвал меня потолковать кое о чем, – тихо сказал Джекоб. – Сдается мне, что и он недолюбливает Одноглазого. Грелли говорит, что Вудро и Джузеппе были настоящими парнями… Расскажи-ка мне, Пью, за что Бернардито высадил их на берег?

– В точности этого не знает никто, но кое-что я тебе открою. Только смотри держи язык за зубами, не то и Леопард не поможет: пошлет нас Бернардито на дно к индийскому черту да еще, пожалуй, рты позашивает! Одноглазый не знает пощады!

– Пусть мне придется всю жизнь пить козье молоко вместо джина, если я проболтаюсь!

– Так вот, Джекоб, перед началом этого рейса наша «Стрела» угодила в облаву…

– Об этом я слыхал. Ребята хвастают, будто «Стрела» подралась чуть ли не с целой эскадрой.

– Что? Хвастают? Ну, Скелет, ты, видно, еще не знаешь Одноглазого! Правда, с ним надо всегда держать ухо востро, потому что он и спит с пальцем на собачке, но уж моряк он – какого не сыщешь ни в одном королевском флоте, клянусь утробой!

– Отчего ж вы удрали?

– Отчего удрали? Хотел бы я посмотреть, как вот такой храбрец вроде тебя, Джекоб, подрался бы на нашей посудине с британским фрегатом и французским двухпалубным бригом! Эх и славное было дело! Только туман нас тогда и выручил. С дыркой в корме мы все-таки убрались от француза в узкую каталонскую бухту… Бернардито славно одурачил всех гончих собак от Крита до Гибралтара! Две недели они искали нас старательнее, чем трезвый матрос перед прилавком ищет затерявшийся в карманах пенс, но в зубах у них Одноглазый оставил только выбранный клок шерсти да еще напоследок выдержал бой в проклятой бухте со сторожевым испанским корветом.

Воспоминания вызвали у Рыжего Пью прилив гордости. Повествуя, он размахивал руками перед лицом Джекоба. Тот невозмутимо сопел трубкой. Рассказчик заложил за щеку порцию жевательного табаку с бетелем2
Б е т е л ь – ост-индское перечное растение; его листья, пряного вкуса, жуют.

И продолжал:

– Вот тогда капитан и надумал совсем покинуть доброе Средиземное море и идти сюда, в индийские воды. А штурман Джузеппе Лорано и боцман Вудро Крейг не соглашались. Бернардито готовился ночью проскочить Гибралтар, а Вудро и Джузеппе стали подговаривать команду против него. У нас на шхуне было чем поживиться! В трюмах лежала неплохая добыча с греческого судна… И вот, когда «Стрела» бросила якорь в каталонской бухте и мы начали штопать корму, Бернардито собрал нас всех ночью на юте и сказал: «Добычу делить не будем!»

– И с таким капитаном ты ходишь больше года! Сакраменто! Да я бы…

– Погоди ты, храбрец! Капитан сказал, что товар нужно продать в Португалии, на эти деньги подлатать шхуну, купить припасы и оснастить «Стрелу» в дальний рейс.

– Ну, а вы что же?

– Да, видишь, спорить с ним открыто еще никто не пробовал. Но в ту ночь Джузеппе Лорано и Черный Вудро задумали прикончить его тайком. А штурвальный Фернандо Диас, которого Бернардито когда-то спас от виселицы, раскрыл капитану их заговор. Бернардито хотел зарезать обоих, но ему помешал помощник, Леопард Грелли. Полночь уже близилась, а главари все еще бранились в капитанской каюте. Тут-то неожиданно и подкрался этот испанский сторожевой корвет. Началась жаркая потасовка при свете факелов…

– Испанец атаковал вас с кормы?

– Да, и капитан послал Вудро и Джузеппе в самую кашу, защищать кормовую брешь; он приказал Фернандо Диасу не спускать глаз с обоих, а к штурвалу поставил меня вместо Фернандо. Драка была волчья! Не скоро забудут испанцы «Черную стрелу»!.. Мы выскочили из бухты, но Вудро оторвало обе ступни, Джузеппе продырявило бок, а Фернандо заработал две раны. Меня тоже порядком оглушило залпом картечи.

– Эх, меня тогда не было с вами!.. Так чем же кончилось дело с теми двумя?

– Чем кончилось? Шли мы в темноте. До рассвета осталось немного, а нужно было еще проскочить форты Гибралтара и сторожевые суда. На борту было четверо раненых: Вудро, Джузеппе, Фернандо и еще мулат Энрико Рой. Капитан решил высадить раненых на берег, потому что на судне они все погибли бы: наш лекарь еще в прошлом бою достался рыбам. Леопард хотел выделить раненым их долю добычи, но капитан в этом отказал.

– Да будь я мертвецом – и то спросил бы с него свою долю!

– Возможно, с мертвецом он был бы сговорчивее, но живым отказал. Впрочем, среди раненых в сознании были только Фернандо и мулат Энрико. Джузеппе Лорано и Вудро Крейг лежали без памяти. Бернардито велел отнести раненого Фернандо Диаса к себе в каюту, вон в ту, около рубки, видишь? Ветер приподнял занавеску в окне каюты, и я видел, как Одноглазый высыпал из мешка алмазы в замшевых футлярах, выбрал самый большой и один поменьше и дал их Диасу. Я слышал, как Бернардито сказал: «Вот этот голубой алмаз с желтым пятнышком отвези в Грецию моей матери, чтобы она не терпела нужды, если я погибну, а второй камень возьми себе, Фернандо, и делай с ним, что хочешь!» Потом всех троих снесли в шлюпку, на весла сел мулат Энрико Рой, у него рана была не тяжела…

– Постой! Энрико Рой был, как говорят, дружком Леопарда?

– Грелли держал его при себе вместо слуги, что ли. Он был обжора и лентяй, этот Энрико, скажу я тебе. Так вот, Грелли пошептался с ним, пока Одноглазый толковал с Фернандо, дал мулату пригоршню монет, и в кромешной тьме шлюпка пошла к испанскому берегу. Спаслись раненые или погибли, никто не знает. А нам повезло: утром, в тумане, шхуна проскочила пролив. Потом мы скрывались у берегов Португалии, чинились на Азорских, снаряжались в поход на марокканском побережье, где ты перебрался к нам с турецкой посудины, и вот плаваем третий месяц, а что толку?

Стайка летучих рыб пронеслась на круглых, похожих на кружевные воротнички, крылышках над морской зыбью и с плеском снова погрузилась в пучину.

– Гроб и падаль! Смотри, Джекоб: вон его одноглазая светлость высунулся из каюты. Лихорадка свалила его с ног. Он пожелтел, как луидор, и сутками валяется на койке, пока мы до крови натираем себе ладони снастями. Того и гляди, сам дождется холщового мешка и груза на грудь, а продолжает упрямиться, дьявол, не хочет уходить из этих проклятых вод, где зной – как в кузнечном горне… Но что это на горизонте? Ад и дьявол! Да там пожар!

В ту же минуту крик дозорного: «Пожар на горизонте, слева по корме!» – поднял на ноги всю команду. Полуголые, разукрашенные диковинными татуировками на руках и груди, в невообразимых головных уборах из обрывков материи, пальмовых листьев и даже из книжных страниц с библейскими текстами, матросы «Черной стрелы» высыпали на палубу.

На командном мостике показался Леопард Грелли с подзорной трубой. Лишь одного капитана Бернардито тропическая лихорадка приковала к его висячей койке. Временами, почти теряя сознание от внутреннего жара, он, захлебываясь, глотал холодную воду, а через четверть часа содрогался от озноба, выстукивал зубами и с головой укутывался в шерстяные одеяла.

Леопард подал команду, и матросы, подгоняемые свистом боцмана, бросились к снастям. Шхуна, разворачиваясь под парусами, ложилась на обратный курс. Когда маневр поворота был закончен, шхуна двинулась короткими галсами к огню на горизонте и вскоре заметно приблизилась к месту пожара. Между тем над горизонтом росла черная туча, а столбик барометра в каюте капитана упал так низко, как Леопарду Грелли еще никогда не случалось видеть. Ветер стих, и паруса шхуны беспомощно обвисли. В быстро сгустившихся сумерках отчетливо и зловеще полыхал вдали пожар. Не один, а целых три гигантских костра поднимали к небу почти отвесные столбы пламени, искр и дыма. Очевидно, горели корабли недавно встреченного каравана.

Вскоре команда «Черной стрелы» отчетливо разглядела на фоне зарева два корабля, отделившихся, по-видимому, от каравана и развернувшихся навстречу шхуне. Ближайший из них, небольшая бригантина, находился от шхуны всего в пяти-шести кабельтовых3
К а б е л ь т о в – морская мера длины: 185,2 метра.

Другой корабль, с оснасткой военного корвета, виднелся в полумиле4
М о р с к а я м и л я – 1852 метра.

Позади первого.

Даже издали было заметно, что мачты корвета повреждены в бою, а паруса бригантины изодраны и потрепаны5
О типах парусных кораблей, встречающихся в романе, можно найти сведения в морском словаре Лукашевича. Кратко: б р и г – двухмачтовое судно, торговое или военное; военный бриг вооружен двадцатью – тридцатью пушками; ш х у н а – торговое судно с числом мачт от двух до пяти, с косой парусной оснасткой; ф р е г а т – быстроходный, обычно трехмачтовый боевой корабль, на один класс ниже линейных кораблей; к о р в е т – небольшой трехмачтовый корабль с хорошей маневренностью, служил обычно для крейсерских целей и связи; к а р а в е л л а – небольшое судно, тип которого менялся с развитием парусного флота; б р и г а н т и н а – обычно двухмачтовое небольшое судно, часто употреблялось средиземноморскими пиратами.

В тишине вечера доносился глухой гром артиллерийской канонады. Наступивший предгрозовой штиль заставил оба пострадавших судна, так же как и шхуну Бернардито, лечь в мертвый дрейф. Далекое зарево отбрасывало неподвижные черные тени трех кораблей на поверхность океана, а на луну уже надвинулась грозовая туча.

– Леопард чует добычу! – шепнул Пью своему дружку Джекобу. – Будь я проклят, если он не ухитрится найти поживу и в чужой драке. Готовься к делу, старый кашалот! Наконец-то мы дождались настоящей работы!

Капитан Бернардито Луис эль Горра был опытным, отчаянно храбрым и беспощадно жестоким в бою пиратом. Быть может, во времена Кортеса или Писарро он вписал бы свое имя в кровавые страницы истории завоевания Мексики, Бразилии или Перу, но он родился в том веке, когда белые пятна на глобусе исчезали с быстротой тающего весной снега, а ост-индские, южноафриканские и прочие торговые компании, утвердив свою власть над захваченными заокеанскими владениями, разбойничали в них под сенью государственных законов своих стран.

Бернардито нашел, что превращение крови и пота колониальных рабов в золото – дело кляузное и не очень почтенное. Прибыльнее и проще извлекать это золото непосредственно из купеческих карманов! Его шхуна с горсточкой отчаянных головорезов, которые никогда не заглядывали в будущее дальше чем на два ближайших часа, причинила в водах Средиземного и соседних морей такой ущерб купеческим судам, что за поимку корсара Бернардито одновременно взялись английские, французские, испанские и турецкие власти, не считая частных мореходных компаний и одиночных морских охотников за призами.

От всех своих многочисленных преследователей, которые, несомненно, изловили бы смелого пирата, если бы могли действовать согласно друг с другом, Бернардито ловко ускользал и теперь, проскочив под самым носом шаривших рядом военных судов, вел свою шхуну в дальний индийский рейс.

Но в этот раз боги удачи, казалось, лишили одноглазого капитана своих милостей. Еще перед началом рейса он впервые за свою богатую событиями жизнь обнаружил на судне заговор против себя. Кто-то действовал среди команды осторожно и настойчиво. Обезвредив заговорщиков, капитан потерял самого преданного матроса – Фернандо Диаса. Бернардито догадывался, что тайной пружиной неудавшегося заговора был не кто иной, как его помощник Леопард Грелли, человек, принятый на борт «Черной стрелы» года три назад. Теперь, пользуясь болезнью капитана, Джакомо Грелли, по-видимому, выжидал только удобного случая, чтобы самому стать главарем шайки и капитаном «Стрелы».

Очнувшись в своей каюте от тяжелого забытья, Бернардито приподнялся на локте. В каюте никого не было. За окном виднелась лишь спина матроса у штурвального колеса.

Бернардито нажал кнопку в стене. Из открывшегося тайничка он вынул кожаный мешок и выложил на одеяло более двух десятков замшевых футляров с драгоценными камнями. Пересчитав их, он убрал камни в мешок, закрыл тайник и позвал своего слугу. Никто не откликнулся.

– Грязные канальи! – пробормотал Бернардито сквозь зубы. – Педро! Где ты, Педро, сын свиньи и монаха! Ну погоди, я научу тебя орать «сакраменто»!

Но и великан Педро, телохранитель и слуга капитана, торчал на палубе, силясь разглядеть подробности сражения. Штурвальный тоже следил не за курсом, а глазел в сторону.

– Я приучу вас к порядку на корабле! – со злобой произнес Бернардито.

Он дотянулся до пистолета, висевшего у него в изголовье, и, не целясь, сбил выстрелом плетеный соломенный щиток с головы штурвального. На звук выстрела в каюту вбежал Леопард Грелли. Вместе с Педро он помог Одноглазому выбраться из каюты и подняться на мостик.

Выбранившись, капитан подкрепил себя глотком неразведенного ямайского рома и взял у Грелли трубу. От его единственного, но зоркого глаза не ускользнула ни одна подробность. События развернувшегося вдали боя, еще не понятые всей остальной командой, были им быстро разгаданы. Он догадался, что суда, замыкавшие англо-голландский караван, подверглись внезапному нападению двух вражеских – очевидно, французских или испанских – корветов, подкравшихся к ним под покровом низких предгрозовых туч.

Однако пушки сторожевых судов каравана успели открыть огонь и поджечь один из нападавших корветов. В завязавшейся затем артиллерийской дуэли запылали и два купеческих судна. Наконец уцелевшему корвету противника удалось все же отрезать от каравана одну английскую бригантину, которой пришлось изменить курс и спасаться бегством. Двигалась она как раз навстречу пиратской шхуне.

Потрепанный корвет, выйдя из боя, пустился преследовать добычу, но потерял скорость из-за поврежденных парусов. Когда мертвый предгрозовой штиль остановил оба судна, бригантина оказалась чуть ли не под боком у «Черной стрелы», но корвет далеко отстал от своей жертвы.

– Каррамба! Проваляйся я еще час – и добыча, которая сама идет нам в руки, была бы потеряна! – заорал Бернардито. – Где были твои глаза, Грелли? Чего ждет чертов боцман, помесь старой обезьяны с кашалотом! Эй, люди! Спустить обе шлюпки! Посадить в каждую по двенадцать чертей – через полчаса они должны быть на бригантине. Грелли и Акула поведут эти шлюпки в бой. Остальным – убрать паруса и хорошенько закрепить пушки на палубе! Близится шторм, сто залпов боцману в поясницу! Торопитесь, дети горя!

Через несколько минут две шлюпки с вооруженными до зубов пиратами отвалили от шхуны и полетели к бригантине.

В это время Бернардито разглядел в трубу, что на корвете тоже спускают на воду три шлюпки. Очевидно, и капитан корвета решил атаковать бригантину. Но преимущество было на стороне людей Бернардито. Шлюпки «Черной стрелы», следуя в кильватере друг другу, уже прошли половину расстояния до бригантины.

Предгрозовой штиль, ровно катящиеся валы океанской мертвой зыби и далекое зарево, светившее нападающим, благоприятствовали атаке. Между тем шлюпки корвета еще только отвалили от борта своего корабля.

Наследник из Калькутты

«Наследник из Калькутты» () - приключенческий исторический роман Роберта Штильмарка .

Сюжет романа

Действие разворачивается в XVIII веке , в эпоху завершения великих географических открытий, английской промышленной революции и формирования Британской колониальной империи.

В письме сыну Штильмарк сообщал, что он «придумал нечто приключенческое, безумно сложное и занимательное, ни в какие ворота не лезущее» .

В 1955 году Штильмарка реабилитировали, и он уехал в Москву . Ему удалось передать рукопись Ивану Ефремову , который дал хороший отзыв для издательства «Детгиз». Аллан Ефремов, сын Ивана Антоновича вспоминал: «Отец дал сначала почитать мне и моему другу. Мы прочли взахлёб и высказали свой восторг отцу. Он пробил всё-таки этот приключенческий роман, и тот был в конце концов издан» . Роман вышел в 1958 году в серии «Библиотека приключений и научной фантастики » и стал бестселлером. На обложке, кроме Штильмарка, в качестве автора был указан и Василевский. В 1959 году Штильмарк через суд доказал, что он является единственным автором.

Следующая волна интереса к «Наследнику из Калькутты» возникла в конце 1980-х, когда можно было рассказать о подлинных обстоятельствах его появления на свет. Сам Штильмарк подробно написал об этом в автобиографическом романе «Горсть света», в котором вывел себя под фамилией Вальдек, а Василевского - под фамилией Василенко.

Литература

• Ф. Р. Штильмарк . Введение // Р. Штильмарк . Наследник из Калькутты: Роман / Р. Штильмарк. - М.: Транспорт, 1992. - 495 с. ISBN 5-277-01669-4

Ссылки

• Вадим Ф. Лурье. «„Наследник из Калькутты“ - литература и фольклор»
• Рукопись «Наследник из Кулькутты» - экспонат Лесосибирского музея леса

Примечания

Wikimedia Foundation . 2010 .

• Наследник
• Наследники военной дороги (фильм)

Смотреть что такое "Наследник из Калькутты" в других словарях:

Наследник из Калькутты (роман) - Наследник из Калькутты Обложка первого издания Автор: Роберт Штильмарк Жанр: приключения, исторический Язык оригинала: русский Оригинал издан: 1958 … Википедия

Штильмарк, Роберт Александрович - В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Штильмарк. Роберт Александрович Штильмарк (3 апреля, 1909, Москва 30 сентября, 1985) советский писатель, журналист. Содержание 1 Биография 1.1 Начало жизни … Википедия

Роберт Александрович Штильмарк - (3 апреля, 1909, Москва 1985) советский писатель, журналист. Содержание 1 Биография 1.1 Начало жизни 1.2 Во время войны 1.3 … Википедия

Роберт Штильмарк

Штильмарк, Роберт - Роберт Александрович Штильмарк (3 апреля, 1909, Москва 1985) советский писатель, журналист. Содержание 1 Биография 1.1 Начало жизни 1.2 Во время войны 1.3 … Википедия

Штильмарк Р. - Роберт Александрович Штильмарк (3 апреля, 1909, Москва 1985) советский писатель, журналист. Содержание 1 Биография 1.1 Начало жизни 1.2 Во время войны 1.3 … Википедия

Штильмарк Р. А. - Роберт Александрович Штильмарк (3 апреля, 1909, Москва 1985) советский писатель, журналист. Содержание 1 Биография 1.1 Начало жизни 1.2 Во время войны 1.3 … Википедия

Штильмарк Роберт Александрович - Роберт Александрович Штильмарк (3 апреля, 1909, Москва 1985) советский писатель, журналист. Содержание 1 Биография 1.1 Начало жизни 1.2 Во время войны 1.3 … Википедия

Трансполярная магистраль - Эта статья должна быть полностью переписана. На странице обсуждения могут быть пояснения … Википедия

Штильмарк, Феликс Робертович - В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Штильмарк. Феликс Штильмарк в мае 2004 Феликс Робертович Штильмарк (2 сентября 1931 31 января 2005) советский и российский эколог, охотовед, один из главных участников… … Википедия

Исторический| Язык = русский

«Наследник из Калькутты» (1958) - приключенческий исторический роман Роберта Штильмарка.

Сюжет романа

Действие разворачивается в XVIII веке, в эпоху завершения великих географических открытий, английской промышленной революции и формирования Британской колониальной империи.

Пиратское судно под командованием капитана Бернардито Луиса Эль Горра захватывает в Индийском океане корабль с пассажирами - наследником виконтского титула Фредриком Райлендом, который едет в Англию из Калькутты, и его невестой Эмили Гарди. Коварный помощник Бернардито - Джакомо Грелли по прозвищу «Леопард» - присваивает себе документы Райленда и под новым именем приезжает в Англию. Ради спасения жизни своего жениха Эмили соглашается ехать с ним в качестве его невесты. После кораблекрушения капитан Бернардито и настоящий Райленд оказываются на необитаемом острове.

Дальнейшее действие переносится из одной страны в другую: Англия, Италия, Испания, побережье Африки, Североамериканские колонии. Среди героев, которые множатся с каждой страницей, - английские луддиты, итальянские иезуиты, испанские инквизиторы, пираты, работорговцы, африканские негры и американские индейцы… Рассказывается о прошлом главных героев. Джакомо Грелли оказывается внебрачным сыном знатного итальянского дворянина, выросшим и нищете и унижениях, которым подвергали его в католическом приюте для сирот. А Бернардито - испанским грандом, которого несправедливо осудили, но он сбежал, отомстил обидчикам, а затем стал пиратом.

История создания и публикации

Роман был написан в 1950-1951 годах в лагере, на строительстве восточного крыла железной дороги Салехард - Игарка. Штильмарк начал писать его по просьбе лагерного старшего нарядчика Василия Павловича Василевского в обмен на освобождение от общих работ. Василевский надеялся послать роман Сталину и получить за это амнистию. Штильмарк зашифровал в тексте романа фразу «лжеписатель, вор, плагиатор», имея в виду Василевского. Её можно найти, если читать первые буквы каждого второго слова во фрагменте из двадцать третьей главы:

Л истья быстро ж елтели. Лес, е ще недавно п олный жизни и летней с вежести, теперь а лел багряными т онами осени. Е два приметные ль няные кудельки в янущего мха, о тцветший вереск, р ыжие, высохшие п олоски нескошенных л уговин придавали а вгустовскому пейзажу г рустный, нежный и чисто а нглийский оттенок. Т ихие, словно о тгоревшие в р озовом пламени утренние облака на востоке, летающая в воздухе паутина, похолодевшая голубизна озерных вод предвещали скорое наступление ненастья и заморозков.

В письме сыну Штильмарк сообщал, что он «придумал нечто приключенческое, безумно сложное и занимательное, ни в какие ворота не лезущее».

В 1955 году Штильмарка реабилитировали, и он уехал в Москву. Ему удалось передать рукопись Ивану Ефремову, который дал хороший отзыв для издательства «Детгиз». Аллан Ефремов, сын Ивана Антоновича вспоминал: «Отец дал сначала почитать мне и моему другу. Мы прочли взахлёб и высказали свой восторг отцу. Он пробил всё-таки этот приключенческий роман, и тот был в конце концов издан». Роман вышел в 1958 году в серии «Библиотека приключений и научной фантастики » и стал бестселлером. На обложке, кроме Штильмарка, в качестве автора был указан и Василевский. В 1959 году Штильмарк через суд доказал, что он является единственным автором.

Следующая волна интереса к «Наследнику из Калькутты» возникла в конце 1980-х, когда можно было рассказать о подлинных обстоятельствах его появления на свет. Сам Штильмарк подробно написал об этом в автобиографическом романе «Горсть света», в котором вывел себя под фамилией Вальдек, а Василевского - под фамилией Василенко.