Кавказ в личной и творческой судьбе толстого. Лев николаевич толстой о кавказе и гребенских казаках. Хлопоты по определению на службу

Кавказ сыграл немаловажную роль в становлении Льва Николаевича Толстого как писателя. Здесь прошел короткий отрезок жизни Толстого: два с половиной года. Но именно на Кавказе были созданы первые литературные произведения и задумано многое из того, что писалось позднее.

Будучи уже известным писателем, он говорил о том, что, живя на Кавказе, был одинок и несчастлив, и что «здесь стал думать так, как только один раз в жизни люди имеют силу думать». Одновременно Толстой называет кавказский период «мучительным и хорошим временем», отмечая, что никогда, ни прежде, ни после, не доходил до такой высоты мысли.
«И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением», — писал он впоследствии.

Но начало всему — 1851 год . Льву Николаевичу шел 23-й год. Это была пора рассеянной жизни в кругу великосветской молодежи. Толстой признавал, что «жил очень безалаберно, без службы, без занятий, без цели». Решив покончить со всем этим, он отправляется на Кавказ вместе с братом Николаем Николаевичем, который служил в артиллерии. Его двадцатая бригада стояла в середине прошлого века на Тереке под Кизляром .

Братья спустились по Волге вниз из Саратова через Казань и прибыли в Астрахань 26 мая 1851 года.

А затем три дня пути на почтовых, вот и Кавказ.

Горы... Кто не испытывал чувства радости, восторга при встрече с ними!

Свои чувства, пережитые при встрече с величественной природой Кавказа, Толстой передал через восприятие героя повести «Казаки» Оленина.

«Вдруг он (Оленин. — А. П.) увидел чисто белые громады с их нежными очертаниями и причудливую, отчетливую воздушную линию их вершин и далекого неба. И когда он понял всю даль между ним и горами и небом, всю громадность гор и когда почувствовалась ему вся бесконечность этой красоты, он испугался, что это призрак, сон. Он встряхнулся, чтобы проснуться. Горы были все те же.
«Теперь началось», как будто сказал ему какой-то торжественный голос. И дорога, и вдали видневшаяся черта Терека, и станицы, и народ, — все это ему казалось теперь уже не шуткой. Взглянет на небо, и вспомнит горы. Взглянет на себя, на Ванюшу, и опять горы. Вот едут два казака верхом, и ружья в чехлах равномерно поматываются у них за спиной, и лошади их перемешиваются гнедыми и серыми ногами, а горы... За Тереком виден дым в ауле; а горы... Солнце всходит и блещет на виднеющемся из-за камыша Тереке; а горы... Из станицы едет арба, женщины ходят, красивые женщины, молодые; а горы... Абреки рыскают в степи, и я еду, их не боюсь, у меня ружье и сила, и молодость; а горы...»

Толстой так же, как и его герой, с радостным чувством покинул Москву. Он молод, полон сил и надежд, хотя немало уже знал и разочарований. Он не знает, куда приложить свои силы. Охваченный таким порывом деятельности, какой только и бывает в молодости, едет на таинственный для него, неведомый Кавказ. Там, именно там, начнет он новую, радостную, свободную жизнь. 30 мая 1851 года братья Толстые прибыли в станицу Старогладковскую .
«Как я сюда попал? Не знаю. Зачем? Тоже», — записал Лев Николаевич в тот же день вечером в дневник.

Станица Старогладковская, входившая в Кизлярский округ, расположена на левом берегу Терека, заросшего густым камышом и лесом.

На левом же берегу были и другие станицы, между которыми в лесу была проложена дорога на пушечный выстрел — кордонная линия. На правой «немирной» стороне Терека, почти напротив станицы Старогладковской, находилось чеченское селение Хамамат-Юрт . На юге, за Тереком, казацкие станицы граничили с Большой Чечней, на севере — с Моздокской степью, с ее песчаными бурунами.

Дома в станице Старогладковской были деревянные, крытые камышом. Станица была окружена плетнем и глубоким рвом. Население ее составляли терские казаки; занимались они главным образом скотоводством, садоводством, рыбной ловлей и охотой. Несли сторожевую службу. В трех верстах от станицы находился сторожевой пост, укрепленный также плетнем; там располагался солдатский караул.

В первой половине XIX века Кавказ представлял арену ожесточенной борьбы; он являлся также местом ссылки передовых людей России — туда были сосланы Лермонтов и многие декабристы. Его необычайную, чарующую природу воспели Пушкин, Лермонтов, Марлинский. Еще при Иване Грозном русские пытались проникнуть на Кавказ, особенно усилилось это стремление при Екатерине II. Лучшие земли Кавказской равнины заселялись дворянством. Местное население Кавказа отчаянно сопротивлялось проникновению русских. Борьба с горцами принимала все более ожесточенный и затяжной характер.

В 1834 году борьбу горцев против русских возглавил Шамиль , который придал ей религиозный характер. Используя религиозный фанатизм мусульман, Шамиль создал большую армию, призвав в нее всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет.

Стараясь задержать наступление русских, Шамиль делал постоянно неожиданные вылазки, изматывая этим русские войска и постоянно угрожая пограничному русскому населению.

Начиная с 1845 года русское командование предприняло против Шамиля большую экспедицию. В лесах прорубались широкие просеки, по которым продвигались русские войска, и горцы были вынуждены уходить дальше в горы. Походы русских против горцев нередко носили самый жестокий характер.

Толстой полагал, что русские ведут справедливую войну, но он был против жестокостей, применяемых русскими к горцам. Почти каждый день происходили стычки казаков с горцами. Как только замечалась переправа противника через Терек, так по всей кордонной линии зажигались маяки.

Объявлялась тревога, и из всех ближайших станиц солдаты и казаки на лошадях без всякого строя спешили к месту нападения.

Русское командование предпринимало походы и вылазки против горцев, штурмовало на пути горские крепости.

Вначале жизнь на Кавказе произвела на Толстого не совсем приятное впечатление. Не нравилась ему станица Старогладковская, не нравилась и квартира без необходимых удобств. Он писал Т. А. Ергольской:
«Я ожидал, что край этот красив, а оказалось, что вовсе нет. Так как станица расположена в низине, то нет дальних видов».
Толстой не нашел на Кавказе того, что ожидал встретить, начитавшись романтических повестей Марлинского.

Через неделю он с братом переезжает в Старый Юрт — небольшой чеченский поселок, укрепление возле Горячеводска. Оттуда он пишет тетушке Татьяне Александровне:
«Едва приехав, Николенька получил приказ ехать в Староюртовское укрепление для прикрытия больных в Горячеводском лагере... Николенька уехал неделю после своего приезда, я поехал следом за ним, и вот уже три недели, как мы здесь, живем в палатках, но так как погода прекрасная и я понемногу привыкаю к этим условиям, мне хорошо. Здесь чудесные виды, начиная с той местности, где самые источники; огромная каменная гора, камни громоздятся друг на друга; иные, оторвавшись, составляют как бы гроты, другие висят на большой высоте, пересекаемые потоками горячей воды, которые с грохотом срываются в иных местах и застилают, особенно по утрам, верхнюю часть горы белым паром, непрерывно поднимающимся от этой кипящей воды. Вода до такой степени горяча, что яйца свариваются (вкрутую) в три минуты. В овраге на главном потоке стоят три мельницы одна над другой. Они строятся здесь совсем особенным образом и очень живописны. Весь день татарки приходят стирать белье и над мельницами и под ними. Нужно вам сказать, что стирают они ногами. Точно копающийся муравейник. Женщины в большинстве красивы и хорошо сложены. Восточный их наряд прелестен, хотя и беден. Живописные группы женщин и дикая красота местности — прямо очаровательная картина, и я часто часами любуюсь ею». (перевод с французского).

В Старом Юрте жили не татары, а чеченцы, но терские казаки, а вслед за ними и Толстой называли всех горцев — мусульман вообще — татарами.

Толстой полюбил Кавказ. Он решает остаться здесь на военной или гражданской службе, «все равно, только на Кавказе, а не в России», хотя и не может забыть тех, кто остался в Москве. На Кавказе он все еще полон впечатлений последних дней, проведенных в Казани. Перед ним встает образ Зинаиды Молоствовой.
«Неужели никогда я не увижу ее?» — думает он. И в первый же день приезда на Кавказ в шуточной форме пишет в Казань А. С. Оголину:

Господин Оголин!
Поспешите, Напишите
Про всех вас
На Кавказ
И здорова ль Молоствова?
Одолжите Льва Толстого.

Через месяц он опять в письме к нему вспоминает оставшихся в Казани, жалеет, что мало побыл с ними, и просит передать Зинаиде, что он не забывает ее.

Любуется ли Толстой красотой природы, любуется ли удальством горцев, во всем прекрасном он видит ее, Зинаиду, видит ее глубокий взгляд. Перед ним встает и Архиерейский сад, и боковая дорожка, ведущая к озеру. Вспоминает, как шли они с Зинаидой по тенистой дорожке парка. Шли молча. Так и не услышала она о том, чем сердце юноши Толстого было переполнено.

И вот именно то, что он не высказал своих чувств, а сохранил как нечто святое, именно это невысказанное и запомнилось ему на всю жизнь.

Летом 1851 года вместе с братом Лев Николаевич принимал участие добровольцем в набеге на горцев. Это было его первое боевое крещение. Во время похода Толстой наблюдал жизнь солдат и офицеров; видел, как отряд располагался на отдых у ручья, и слышал веселые шутки, смех. «Ни в ком не мог заметить и тени беспокойства» перед началом боя.

Возвратившись из похода в Старый Юрт, Толстой берется за свой дневник. Заносит в дневник и созревшую мысль писать роман «Четыре эпохи развития» ; три части его составили повести «Детство» , «Отрочество» , «Юность» , последнюю же часть, «Молодость» , Толстому осуществить не удалось.

Он не расстается со своими тетрадями, записывает в них все, что видит вокруг, в избе, в лесу, на улице; записанное переделывает, исправляет. Делает наброски пейзажей, типов офицеров, записывает планы задуманных произведений. То он собирается описать цыганский быт, то написать хорошую книгу о своей тетушке Татьяне Александровне, то предполагает написать роман. С этой целью в дневниках и в переводах упражняет свой слог; вырабатывает взгляд на писательский труд, на художественное мастерство.

В августе 1851 года Толстой возвращается снова в Старогладковскую станицу , которая на этот раз производит на него совершенно другое впечатление. Ему нравятся жизнь и быт казаков, никогда не знавших крепостного права, их независимый, мужественный характер, особенно у женщин. Он изучает самый распространенный среди горцев-мусульман кумыкский язык и записывает чеченские народные песни, учится джигитовать. Среди горцев Толстой находит много замечательно смелых, самоотверженных, простых и близких к природе людей. В станице Толстой познакомился с девяностолетним гребенским казаком Епифаном Сехиным, подружился с ним, полюбил его.

С Епифаном Сехиным был знаком и брат Льва Николаевича, Николай Николаевич. В своем очерке «Охота на Кавказе» он говорит про Епишку:
«Это чрезвычайно интересный, вероятно, уже последний тип старых гребенских казаков. Епишка, по собственному его выражению, был молодец, вор, мошенник, табуны угонял на ту сторону, людей продавал, чеченцев на аркане водил; теперь он почти девяностолетний одинокий старик. Чего не видел человек этот в своей жизни! Он в казематах сидел не однажды, и в Чечне был несколько раз. Вся жизнь его составляет ряд самых странных приключений: наш старик никогда не работал; самая служба его была не то, что мы теперь привыкли понимать под этим словом. Он или был переводчиком, или исполнял такие поручения, которые исполнять мог, разумеется, только он один: например, привести какого-нибудь абрека, живого или мертвого, из его собственной сакли в город; поджечь дом Бей-булата, известного в то время предводителя горцев, привести к начальнику отряда почетных стариков или аманатов из Чечни; съездить с начальником на охоту...
Охота и бражничание — вот две страсти нашего старика: они были и теперь остаются его единственным занятием; все другие его приключения - только эпизоды».

Сидя за бутылкой чихиря, дядя Епишка много рассказывал Льву Николаевичу о своем прошлом, о былой жизни казачества. С ним Толстой целыми днями пропадал на охоте, ходил на кабанов. Он писал брату Сергею:
«Охота здесь — чудо! Чистые поля, болотца, набитые русаками...»

Несмотря на свой преклонный возраст, дядя Епишка любил играть на балалайке, плясать и петь. Толстой изобразил его в «Казаках» в образе дяди Ерошки.
«Я в жизни не тужил, да и тужить не буду... Выйду в лес, гляну: все мое, что кругом, а приду домой, песню пою», — говорил Ерошка про себя.

Взгляд дяди Ерошки на жизнь довольно простой.
«Придет конец — сдохну и на охоту ходить не буду, а пока жив, пей, гуляй, душа радуйся».
Он против войны:
«И зачем она, война, есть? То ли бы дело, жили бы смирно, тихо, как наши старики сказывали. Ты к ним приезжай, они к тебе. Так рядком, честно да лестно и жили бы. А то что? Тот того бьет, тот того бьет... Я бы так не велел».

Когда Толстой уезжал из Старогладковской, он подарил дяде Епишке свой халат с шелковыми шнурками, в нем Епишка любил разгуливать по станице.

Уже после смерти Толстого местные жители станицы рассказывали журналисту Гиляровскому про дядю Епишку:
«И никого сроду он ни словом, ни делом не обидел, разве только «швиньей» назовет. С офицерами дружил и всем говорил «ты». Никому не услуживал, а любили все: было что послушать, что рассказать... То песни поет. Голос сильный, звонкий. На станичные сборы не ходил, общественных дел не касался... Толстого очень любил. Кунаками были, на охоту с собой никого, кроме Толстого, не брал. Бывало, у своей хаты в садочке варит кулеш — и Толстой с ним. Вдвоем варят и едят...»

Завязалась у Толстого крепкая дружба и с юношей чеченцем Садо Мисорбиевым. В письме к Татьяне Александровне Ергольской Толстой писал о нем:
«Нужно вам сказать, что недалеко от лагеря есть аул, где живут чеченцы. Один юноша чеченец Садо приезжал в лагерь и играл. Он не умел ни считать, ни записывать, и были мерзавцы офицеры, которые его надували. Поэтому я никогда не играл против него, отговаривал его играть, говоря, что его надувают, и предложил ему играть за него. — Он был мне страшно благодарен за это и подарил мне кошелек. По известному обычаю этой нации отдаривать, я подарил ему плохонькое ружье, купленное мною за 8 рублей. Чтобы стать кунаком, то есть другом, по обычаю, во-первых, обменяться подарками и затем принять пищу в доме кунака. И тогда, по древнему народному обычаю (который сохраняется только по традиции), становятся друзьями на живот и на смерть, и о чем бы я ни попросил его — деньги, жену, его оружие, все то, что у него есть самого драгоценного,— он должен мне отдать, и равно я ни в чем не могу отказать ему. — Садо позвал меня к себе и предложил быть кунаком. Я пошел. Угостив меня по их обычаю, он предложил мне взять, что мне понравится: оружие, коня, чего бы я ни захотел. Я хотел выбрать что-нибудь менее дорогое и взял уздечку с серебряным набором; но он сказал, что сочтет это за обиду, и принудил меня взять шашку, которой цена по крайней мере 100 р. сер. Отец его человек зажиточный, но деньги у него закопаны, и он сыну не дает ни копейки. Чтобы раздобыть денег, сын выкрадывает у врага коней или коров, рискует иногда двадцать раз своей жизнью, чтобы своровать вещь, не стоящую и 10 рублей; делает он это не из корысти, а из удали... У Садо то 100 рублей серебром, а то ни копейки. После моего посещения я подарил ему Николенькины серебряные часы, и мы сделались закадычными друзьями. — Часто он мне доказывал свою преданность, подвергая себя разным опасностям для меня; у них это считается за ничто — это стало привычкой и удовольствием. — Когда я уехал из Старого Юрта, а Николенька там остался, Садо приходил к нему каждый день и говорил, что скучает и не знает, что делать без меня, и скучает ужасно. — Узнав из моего письма к Николеньке, что моя лошадь заболела и что я прошу подыскать мне другую в Старом Юрте, Садо тотчас же явился ко мне и привел мне своего коня, которого он настоял, чтобы я взял, как я ни отказывался».

Восхищали Толстого гребенские женщины — сильные, свободные, независимые в своих действиях. Они являлись полными хозяйками в своем домашнем очаге. Толстой любовался их красотой, их здоровым сложением, их восточным изящным нарядом, мужественным характером, стойкостью и решительностью.

Толстой настолько полюбил быт и свободную жизнь казаков, их близость к природе, что даже серьезно думал, так же как и его герой Оленин, «приписаться в казаки, купить избу, скотину, жениться на казачке...»

Жизнь на Кавказе среди простых людей и богатой природы оказала благотворное влияние на Толстого. То, что произошло на Кавказе с героем повести Олениным, можно отнести в какой-то степени к самому Толстому. Он чувствует себя свежим, бодрым, счастливым и удивляется, как мог он так праздно и бесцельно жить раньше. Только теперь Толстому стало ясно, что такое счастье. Счастье — это быть близким к природе, жить для других, решает он.

Толстому нравился и общий строй жизни казачества; своей воинственностью и свободой он казался ему идеалом для жизни и русского народа. В 1857 году Толстой писал:
«Будущность России — казачество: свобода, равенство и обязательная военная служба каждого».

Но, как ни восхищался Толстой и людьми и природой Кавказа, как ни хотелось ему связать свою судьбу с этими людьми, он все же понимал, что слиться с жизнью простого народа он не может. Не может сделаться казаком Лукашкой. Он решает поступить на военную службу, заслужить офицерский чин, награды. Но он все еще не был зачислен на военную службу, и это его очень беспокоило. На действительную службу его не зачисляли, так как он все еще числился на гражданской службе в Тульском дворянском депутатском собрании, хотя уже давно подал прошение об увольнении. Своими переживаниями Толстой делился с тетушкой Татьяной Александровной, желавшей видеть своего любимца офицером. Чтобы получить назначение, Толстой в октябре 1851 года предпринял поездку в Тифлис.

Толстой держит экзамен на звание юнкера : по арифметике, алгебре, геометрии, грамматике, истории, географии и иностранным языкам.

По каждому предмету получает высшую отметку - 10. И до получения документов об освобождении от гражданской службы 3 января 1852 года указом оформляется фейерверкером IV класса в батарейную № 4 батарею 20-й артиллерийской бригады , с тем, что при получении документов он будет зачислен на действительную службу «со дня употребления его на службе при батарее». Толстой был рад наконец сбросить свое гражданское пальто, сшитое в Петербурге, и надеть солдатский мундир.

В Тифлисе Толстому пришлось задержаться на несколько месяцев — там он заболел. Он чувствовал себя одиноким, но, несмотря на это, много читал, работал над начатой повестью «Детство». Татьяне Александровне он писал:
«Помните, добрая тетенька, что когда-то вы советовали мне писать романы; так вот, я послушался вашего совета; мои занятия, о которых я вам говорю, литературные. Я не знаю, появится ли когда-нибудь в свет то, что я пишу, но эта работа меня забавляет, и я так долго и упорно ею занят, что не хочу бросать».

В Тифлисе Толстой занимался и музыкой, по которой очень соскучился; посещал театры, ходил на охоту; много размышлял о своей жизни. Не имея средств на обратный путь, он с нетерпением ждал присылки денег от управляющего Ясной Поляной. Мучили его и долги, особенно старый долг офицеру Кнорингу, которому он проиграл пятьсот рублей. И как был рад Толстой получению письма от брата Николая Николаевича, в котором оказался разорванный вексель на эти пятьсот рублей, проигранных Кнорингу! Его друг Садо выиграл этот вексель у Кноринга, разорвал его и передал Николаю Николаевичу.Теперь Толстой был освобожден от давившей его тяжести этого долга. Через несколько дней Толстой оставил Тифлис и направился в Старогладковскую станицу.

Одинокая жизнь в Тифлисе навеяла на Толстого мысли о семейной жизни, он всерьез задумывается о женитьбе. Он прекрасно понимает, что желание остаться на Кавказе, жениться на казачке является только мечтой, фантазией; его семейное гнездо должно быть свито там, в Ясной Поляне. Не пора ли успокоиться, думает он, и начать жизнь «с тихими радостями любви и дружбы»? Как хорошо, мечтает Толстой, было бы жить в Ясной Поляне, вместе с тетенькой, рассказывать ей о том, что пришлось пережить на Кавказе. У него будет кроткая, добрая жена, дети, Татьяну Александровну они будут звать бабушкой. Сестра Машенька и старший брат, старый холостяк Николенька, тоже будут жить с ними, Николенька будет рассказывать детям сказки, играть с ними, а жена будет угощать Николеньку его любимыми кушаньями.

Возвратившись в станицу Старогладковскую, Толстой застал начало новых решительных боевых действий против Чечни. Он принимает в них активное участие, выступает в походах. Удачен был поход на реке Джалке. Там он проявляет смелость, бесстрашие. Особенно отличился Толстой в сражении при атаке неприятеля на реке Мичике . В этом сражении он едва не был убит ядром, ударившим в колесо пушки, которую он наводил.
«Если бы дуло пушки, из которого вылетело ядро, на 1/1000 линии было отклонено в ту или другую сторону, я бы был убит», — писал он.

С наступившим затишьем Толстой снова живет в Старогладковской. Опять слушает рассказы дяди Епишки, ходит на охоту, играет в шахматы, продолжает работать над «Детством».

Наконец 23 марта 1852 года был получен долгожданный приказ о зачислении на военную службу . Но это уже мало радовало Толстого — общество офицеров, занятое больше всего попойками, игрой в карты, становилось ему чуждым. Среди офицеров он чувствовал себя одиноким. Впоследствии один офицер говорил о нем:
«Он гордый был, другие пьют, гуляют, а он сидит один, книжку читает. И потом я еще не раз видел — все с книжкой...»
В кавказский период жизни Толстого все больше захватывает художественное творчество, он усиленно и упорно работает над «Детством», у него появляются новые замыслы.
«Очень хочется начать коротенькую кавказскую повесть, но я не позволяю себе это делать, не окончив начатого труда», — записывает он.
Коротенькой повестью оказался потом рассказ «Набег» . В это же время Толстой задумывает написать «Роман русского помещика» .

Все чаще он спрашивает себя, в чем его назначение.
«Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. — Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность», — записывает он в дневнике.

Через несколько дней, опять обращаясь к дневнику, рассуждает:
«Надо работать умственно. Я знаю, что был бы счастливее, не зная этой работы. Но бог поставил меня на этот путь: надо идти по нем».

Толстой начинает сознавать свое истинное назначение — быть писателем.

Повесть «Детство» была первым печатным произведением Толстого. Толстой работал над нею на Казказе более года, а начал ее, как мы знаем, еще в Москве. Четыре раза он ее переделывал, три раза переписывал. То она ему нравилась, то не нравилась, иногда он даже начинал сомневаться в своих творческих способностях, в своем таланте.

Правда, некоторые главы «Детства» ему определенно нравились, больше других трогала глава «Горе» и, перечитывая ее, он плакал.

В июле 1852 года из Пятигорска Толстой посылает редактору журнала «Современник» Н. А. Некрасову первое свое письмо и рукопись «Детства» , подписанную инициалами «Л. Н.». Толстой просит Некрасова просмотреть рукопись и вынести о ней свое суждение.
«В сущности, рукопись эта составляет 1-ю часть романа — четыре эпохи развития; появление в свет следующих частей будет зависеть от успеха первой. Ежели по величине своей она не может быть напечатана в одном номере, то прошу разделить ее на три части: от начала до главы 17-й, от главы 17-й до 26-й и от 26-й до конца.
Ежели бы можно было найти хорошего писца там, где я живу, то рукопись была бы переписана лучше и я бы не боялся за лишнее предубеждение, которое вы теперь непременно получите против нее», — писал он Некрасову.

«Детство» произвело на Некрасова благоприятное впечатление, и он сообщил еще неизвестному тогда автору:
«Не знаю продолжения, не могу сказать решительно, но мне кажется, что в авторе ее есть талант. Во всяком случае, направление автора, простота и действительность содержания составляют неотъемлемые достоинства этого произведения. Если в дальнейших частях (как и следует ожидать) будет поболее живости и движения, то это будет хороший роман. Прошу Вас прислать мне продолжение. И роман Ваш и талант меня заинтересовали. Еще я советовал бы Вам не прикрываться буквами, а начать печататься прямо за своей фамилией. Если только Вы не случайный гость в литературе».

«Детство» было напечатано в 9-й книжке «Современника» в ноябре 1852 года под названием «История моего детства». Толстого обрадовало первое печатное произведение, ему приятно было прочитать похвальные отзывы о своей повести. Он вспоминал:
«Лежу я в избе на нарах, а тут брат и Оголин (офицер), читаю и упиваюсь наслаждением похвал, даже слезы восторга душат меня, и думаю: никто не знает, даже вот они, что это меня так хвалят».

Но вместе с тем первое произведение и огорчило Толстого. Он недоволен был названием: «История моего детства». «Кому какое дело до истории моего детства?» — писал он Некрасову, а в введении к «Воспоминаниям» говорил: «Замысел мой был описать историю не свою, а моих приятелей детства», — он хотел дать типическое изображение детства.

Толстой находил в своей напечатанной повести много изменений, сокращений; недоволен он остался тем, что выпустили историю любви Наталии Савишны, и вообще считал повесть свою изуродованной. Толстому было тогда еще неизвестно, что многие сокращения и искажения были сделаны не редакцией, а цензурой.

Толстой говорил, что он успокоится только тогда, когда повесть напечатают отдельной книжкой. Отдельной книгой «Детство» вышло через четыре года, в 1856 году. Появление повести произвело большое впечатление.

Все хотели узнать, кто этот новый талантливый автор. Живейший интерес проявлял Тургенев, который жил в это время в Спасско-Лутовинове. Он все расспрашивал Марию Николаевну, сестру Льва Николаевича, нет ли у нее брата на Кавказе, который мог бы быть писателем. Предполагали, что повесть написал старший брат Толстого, Николай Николаевич. Тургенев просил приветствовать его. «Кланяюсь и рукоплещу ему», — говорил он.

Тургенев, так же как и Некрасов, считал, что «это талант надежный».

Обрадовалась появлению повести тетушка Татьяна Александровна. Она находила, что очень правдиво описаны Ф. И. Рессель и Прасковья Исаевна, которых она хорошо знала в жизни, и особенно сцена смерти матери. «...она описана с таким чувством, что без волнения нельзя ее читать, без пристрастия и без лести скажу тебе, что надо обладать настоящим и совершенно особенным талантом, чтобы придать интерес сюжету столь мало интересному, как детство ...» — писала она Л. Н. Толстому.

С изумительным мастерством представлена в повести «Детство» дворянская усадьба, где жили герои; ее обстановка, быт очень похожи на Ясную Поляну. Живописно изображена в повести русская природа, такая близкая и родная.

В повести описывается жизнь ребенка старой дворянской семьи. Хотя Толстой и утверждал, что он не писал истории своего детства, но тем не менее переживания и настроения главного героя, Николеньки, многие события из его жизни — игры, охота, поездка в Москву, занятия в классной комнате, чтение стихов — напоминают детство Льва Николаевича. Некоторые действующие лица повести напоминают также людей, окружавших Толстого в детстве. Володя — брата Сережу, Любочка, с которой так любил играть Николенька, — сестру Машу, образ бабушки очень напоминает родную бабушку Льва Николаевича, Пелагею Николаевну, мальчик Ивин — это друг детства Толстого Мусин-Пушкин. Отец Николеньки напоминает соседа Толстых, помещика Исленьева, мачеха Николеньки — его жену. Мать Николеньки — сложившийся в воображении Толстого по воспоминаниям окружающих образ его матери. По словам Толстого, в повести «Детство» произошло «нескладное смешение правды с выдумкой», смешение событий его детства с событиями жизни его приятелей Исленьевых.

Вслед за повестью «Детство» Толстой пишет военный рассказ «Набег» . В октябре 1852 года он записывает в дневнике: «Хочу писать Кавказские очерки для образования слога и денег», и намечает план своих очерков.

Еще в июле Толстой задумал писать «Роман русского помещика», обдумал план и в октябре приступил к работе над ним.

В декабре Толстой писал брату Сергею Николаевичу:
«Я начал роман серьезный, полезный, по моим понятиям, и на него намерен употребить все свои силы и способности. Я роман этот называю книгой, потому что полагаю, что человеку в жизни довольно написать хоть одну, короткую, но полезную книгу, и говорил Николеньке, как, бывало, мы рисовали картинки: уж эту картину я буду рисовать 3 месяца».

В ноябре 1852 года Толстой начинает работать над второй частью трилогии — «Отрочество» . Работал над ней с большим увлечением, но она давалась ему с трудом. В ней остались те же герои, что и в «Детстве», развивались начавшиеся там события, но в новой повести было меньше автобиографичности, а больше фантазии. Если в «Детстве» Толстому нравилась глава «Горе», то здесь—«Гроза»; он считал это место «превосходным». Три раза пришлось переписывать Толстому свою повесть «Отрочество».

В декабре 1852 года Толстой заканчивает рассказ «Набег» и отправляет его в «Современник» Некрасову. В этом рассказе он изобразил набег, в котором лично принимал участке. Главный герой рассказа, капитан Хлопов, — человек храбрый и непоколебимый. Черты характера капитана Хлопова схожи с характером любимого брата писателя, Николеньки.

В «Набеге» Толстой без прикрас рисует разрушение горского аула, грабежи, убийства местного населения, поощряемые русским командованием. Толстой явно на стороне горцев, он сочувствует им.
«Карабинер, зачем ты это сделал?.. — спрашивает автор карабинера, убившего горскую женщину с ребенком на руках. Он напоминает солдату об оставленной им жене, сынишке. «Что бы ты сказал, — спрашивает автор карабинера, — если бы напали на твою жену и ребенка?»

В этом отрывке рассказа Толстой осуждает бессмысленные убийства, войны и впервые говорит о братстве народов.

В одном из вариантов рассказа «Набег» Толстой записал:
«Как хорошо жить на свете, как прекрасен этот свет! — почувствовал я, — как гадки люди и как мало умеют ценить его, — подумал я. Эту не новую, но невольную и задушевную мысль вызвала у меня вся окружающая меня природа, но больше всего звучная беззаботная песнь перепелки, которая слышалась где-то далеко, в высокой траве.
Она, верно, не знает и не думает о том, на чьей земле она поет, на земле ли Русской или на земле непокорных горцев, ей и в голову не может прийти, что это земля не общая. Она думает, глупая, что земля одна для всех, она судит по тому, что прилетела с любовью и песнью, построила где захотела свой зеленый домик, кормилась, летала везде, где есть зелень, воздух и небо, вывела детей. Она не имеет понятия о том, что такое права, покорность, власть, она знает только одну власть, власть природы, и бессознательно, безропотно покоряется ей».

«Набег» был напечатан в 1853 году в 3-м номере журнала «Современник», так же, как и «Детство», за подписью «Л. Н.».

В начале января 1853 года Толстой опять принимал участие в походе против горцев. После однообразной жизни в станице поход дал Толстому разрядку, он чувствовал себя бодро, радостно, был полон воинственной поэзии, восторгался величественной природой Кавказа. Ему хотелось быть скорее в деле, но в крепости Грозной отряд надолго задержался.

Праздную, бездеятельную жизнь Толстой переносил с трудом.
«Все, особенно брат, пьют, — записывает он,— и мне это очень неприятно. Война — такое несправедливое и дурное дело, что те, которые воюют, стараются заглушить в себе голос совести».

Впервые Толстой начинает сомневаться в правильности своего участия в боевых действиях против горцев.

В половине февраля начался штурм позиций Шамиля, расположенных на реке Мичике. Толстой командовал батарейным взводом. Выстрелом из своего орудия он подбил орудие неприятеля. За это ему была обещана награда — георгиевский крест. Толстой очень хотел получить эту награду, главным образом, чтобы порадовать родных.

Войска Шамиля, потерпев поражение, беспорядочно отступали.

За удачное сражение на реке Мичике многие его участники получили награды, но Толстой не получил обещанного георгиевского креста. Накануне выдачи наград он так увлекся игрой в шахматы, что не явился вовремя на караул, за что получил выговор и был посажен под арест. И на следующий день, когда раздавали георгиевские кресты, он сидел под арестом.

«То, что я не получил креста, очень огорчило меня. Видно, нет мне счастья. А признаюсь, эта глупость очень утешила бы меня», — записал он.

Представлялся Толстому и второй случай получить георгиевский крест — за удачное сражение 18 февраля 1853 года. В батарею прислали два георгиевских креста. Командир батареи, обращаясь к Толстому, сказал: «Вы заслужили крест, хотите — я вам его дам, а то тут есть очень достойный солдат, который заслужил тоже и ждет креста как средства к существованию». Георгиевский крест давал право на пожизненную пенсию в размере жалованья. Толстой уступил крест старому солдату.

После отступления Шамиля русские войска, подойдя к реке Гудермес, начали прорывать канал, а Толстой со своей батареей возвратился в станицу Старогладковскую. Там его ожидали письма и мартовский номер «Современника», в котором был напечатан рассказ «Набег». Толстой снова был обрадован, но вместе с тем и огорчен — рассказ был изуродован цензурой. По этому поводу Некрасов писал:
«Пожалуйста, не падайте духом от этих неприятностей, общих всем нашим даровитым литераторам.— Не шутя Ваш рассказ еще и теперь очень жив и грациозен, а был он чрезвычайно хорош. Не забудьте «Современника», который рассчитывает на Ваше сотрудничество».

Несмотря на сочувственный отзыв Некрасова о «Набеге», Толстой не мог примириться с искажением рассказа: каждое произведение — это частица его души.

«Детство» было испорчено, — писал он брату Сергею,— а «Набег» так и пропал от цензуры. Все, что было хорошего, все выкинуто или изуродовано».

Одобрительные отзывы о «Набеге» вызвали в Толстом творческий подъем. Он пишет «Святочную ночь», но этот рассказ остался незаконченным. С увлечением работает над «Отрочеством». Одновременно обдумывает план «Юности».

В июне во время поездки в крепость Воздвиженское Толстой чуть не попал в плен к чеченцам.

Был летний жаркий день. Толстой, Садо Мисербиев и три офицера отделились от своего отряда и поехали вперед. Из предосторожности они разбились на две группы: Толстой и Садо по-ехали по верхней дороге, а офицеры — по нижней. Под Толстым был темно-серый прекрасный иноходец кабардинской породы, он хорошо ходил рысью, но для быстрой езды был слаб. А у Садо — неуклюжая, поджарая длинноногая лошадь степной ногайской породы, но очень быстрая. Толстой и Садо поменялись лошадьми и ехали, беззаботно любуясь видами природы.

Вдруг вдали Садо заметил чеченцев, мчавшихся навстречу им, человек тридцать. Толстой дал об этом знать офицерам, ехавшим по нижней дороге, а сам помчался с Садо к укреплению Грозному. Толстой легко мог бы ускакать на быстроходной лошади, но он не хотел оставить своего друга.

Чеченцы приближались. В крепости это заметили. Был выслан отряд кавалеристов, и чеченцы обратились в бегство. Опасность для Толстого и Садо миновала, а из офицеров спасся только один.

Этот случай был использован Толстым в рассказе «Кавказский пленник».

Возвратившись в Старогладковскую, Толстой впадает в уныние, он недоволен собой, у него наступил период «чистки души», как называл он это свое душевное состояние. Он дает себе обещание делать добро, насколько это возможно, быть деятельным, не поступать легкомысленно. Опять задумывается о цели жизни и определяет ее так:
«Цель моей жизни известна — добро, которым я обязан своим подданным и своим соотечественникам. Первым я обязан тем, что владею ими, вторым — тем, что владею талантом и умом».

Толстой явно признает уже в себе талант, он не случайный гость в литературе. У него рождаются замыслы новых произведений, он думает писать «Дневник кавказского офицера», «Беглеца» (это будущие «Казаки»).

Он усердно трудится над продолжением «Отрочества».
«Труд! Труд! Как я чувствую себя счастливым, когда тружусь», — записывает он в дневнике.
Погружается в чтение, перечитывает «Записки охотника» Тургенева, которые и теперь производят на него сильное впечатление. «Как-то трудно писать после него», — отмечает Толстой в дневнике.

Несмотря на напряженный труд, он все же чувствовал какое-то недовольство своей жизнью. Ему казалось, что он не исполняет своего назначения, не совсем еще ясного для него самого, что он не выполняет высокого призвания. 28 июля он записывает: «Без месяца двадцать пять лет, а еще ничего!»

Из Пятигорска Толстой ездил в Кисловодск, Железноводск, чтобы провести там курс лечения ваннами. В Железноводске у него появляется замысел написать «Кавказский рассказ», и 28 августа , в день своего рождения, он начинает повесть, которую затем называет «Беглец» и которая явилась первым наброском знаменитой повести «Казаки». В общей сложности над «Казаками» Толстой работал десять лет с перерывами.

О произведениях Толстого, посвященных Кавказу, Р. Роллан писал:
"Надо всеми этими произведениями поднимается, подобие самой высокой вершины в горной цепи, лучший из лирических романов, созданных Толстым, песнь его юности, кавказская поэма "Казаки". Снежные горы, вырисовывающиеся на фоне ослепительного неба, наполняют своей гордой красотой всю книгу".

Предки казаков пришли на Северный Кавказ с Дона в конце XVI века, а при Петре I, когда по Тереку создавалась оборонительная линия от нападения соседей-горцев, были переселены на другую сторону реки. Здесь стояли их станицы, кордоны и крепости. В середине XIX века гребенских казаков было немногим более десяти тысяч. Во времена Толстого гребенские казаки - "воинственное, красивое и богатое русское население" - жили по левому берегу Терека, на узкой полосе лесистой плодородной земли. В одной из глав своей повести Толстой рассказывает историю этого "маленького народца", ссылаясь на устное предание, которое каким-то причудливым образом связало переселение казаков с Гребня с именем Ивана Грозного.

Это предание Толстой слышал, когда сам, подобно герою "Казаков" Оленину, жил в казачьей станице и дружил со старым охотником Епифаном Сехиным, изображенным в повести под именем дяди Ерошки.

Над "Казаками" Толстой трудился, с перерывами, десять лет . В 1852 году, сразу после напечатания в "Современнике" повести "Детство", он решил писать "кавказские очерки", куда вошли бы и "удивительные" рассказы Епишки об охоте, о старом житье казаков, о его похождениях в горах.

Кавказская повесть была начата в 1853 году . Потом долгое время сохранялся замысел романа, с остродраматическим развитием сюжета. Роман назывался "Беглец", "Беглый казак". Как можно судить по многочисленным планам и написанным отрывкам, события в романе развивались так: в станице происходит столкновение офицера с молодым казаком, мужем Марьяны; казак, ранив офицера, вынужден бежать в горы; про него ходят разные слухи, знают, что он вместе с горцами грабит станицы; стосковавшись по родному дому, казак возвращается, его хватают и потом казнят. Судьба офицера рисовалась по-разному: он продолжает жить в станице, недовольный собой и своей любовью; покидает станицу, ищет "спасения в храбрости, в романе с Воронцовой"; погибает, убитый Марьяной.

Как далек этот увлекательный любовный сюжет от простого и глубокого конфликта "Казаков"!

Оставив Москву и попав в станицу, Оленин открывает для себя новый мир, который сначала заинтересовывает его, а потом неудержимо влечет к себе.

По дороге на Кавказ он думает:
"Уехать совсем и никогда не приезжать назад, не показываться в общество". В станице он вполне осознает всю мерзость, гадость и ложь своей прежней жизни.

Однако стена непонимания отделяет Оленина от казаков.

Он совершает добрый, самоотверженный поступок - дарит Лукашке коня, а у станичников это вызывает удивление и даже усиливает недоверие:
"Поглядим, поглядим, что из него будет"; "Экой народ продувной из юнкирей, беда!.. Как раз подожжет или что".
Его восторженные мечты сделаться простым казаком не поняты Марьяной, а ее подруга, Устенька, поясняет:
"А так, врет, что на ум взбрело. Мой чего не говорит! Точно порченый!"
И даже Ерошка, любящий Оленина за его "простоту" и, конечно, наиболее близкий ему из всех станичников, застав Оленина за писанием дневника, не задумываясь советует оставить пустое дело: "Что кляузы писать!"

Но и Оленин, искренне восхищаясь жизнью казаков, чужд их интересам и не приемлет их правды. В горячую пору уборки, когда тяжелая, непрестанная работа занимает станичников с раннего утра до позднего вечера, Оленин, приглашенный отцом Марьяны в сады, приходит с ружьем на плече ловить зайцев.
"Легко ли в рабочую пору ходить зайцев искать!" - справедливо замечает бабука Улита. И в конце повести он не в состоянии понять, что Марьяна горюет не только из-за раны Лукашки, а потому, что пострадали интересы всей станицы - "казаков перебили". Повесть завершается грустным признанием той горькой истины, что стену отчуждения не способны разрушить ни страстная любовь Оленина к Марьяне, ни ее готовность полюбить его, ни его отвращение к светской жизни и восторженное стремление приобщиться к простому и милому ему казачьему миру.

Художественный эффект слов Марьяны таков, что когда они произнесены, мы воспринимаем их одновременно и как неожиданные, и как единственно возможные для нее в ее положении. Мы вдруг (именно вдруг!) со всей ясностью начинаем понимать, что Маряна, с присущей ей простотой и естественностью характера и поведения, иначе просто и не могла бы ответить. Как удивительно органично и уместно для нее в том спокойном и, очевидно, веселом расположении духа, в котором она находится, это неожиданно простое и по-своему очень верное:
«Отчего же тебя не любить, ты не кривой!» Как естественно и психологически правдиво внимание, которое она прежде всего обращает на руки Оленина: «бее-лые, бее-лые, мягкие, как каймак».
У нее самой они не белые, и у Лукашки тоже, и у других казаков. Она обращает внимание на то, что в ее глазах больше всего отличает Оленина от хорошо знакомых ей людей. Эти и подобные слова Марьяны точно соответствуют ее характеру и хорошо передают в ней свойства ее личности, ее индивидуально-неповторимое. Они словно высвечивают ее перед нами, помогают создать живой, очень пластический образ. И не только живой и пластический - прекрасный.

Ни в одном из произведений Толстого мысли о самопожертвовании, о счастье, заключающемся в том, чтобы делать добро другим, не были высказаны с такой силой чувства, как в "Казаках". Из всех героев Толстого, стремящихся к нравственному самоусовершенствованию, Оленин - самый пылкий, безотчетно отдающийся молодому душевному порыву и потому особенно обаятельный. Вероятно, поэтому он наименее дидактичен. Тот же порыв молодых сил, который влек его к самоусовершенствованию, очень скоро разрушает вдохновенно сооруженные нравственные теории и ведет к признанию другой истины: "Кто счастлив, тот и прав!" И он жадно добивается этого счастья, хотя в глубине души чувствует, что оно для него невозможно. Он уезжает из станицы, отвергнутый Марьяной, чуждый казачеству, но еще более далекий от прежней своей жизни.

Заглавие - "Казаки" - совершенно точно передает смысл и пафос произведения. Любопытно, что, выбирая в ходе работы разные названия, Толстой, однако, ни разу не остановился на "Оленине".

Тургенев, считавший Оленина лишним лицом в "Казаках", был, конечно, неправ. Идейного конфликта повести не было бы без Оленина. Но тот факт, что в жизни казачьей станицы Оленин - лишнее лицо, что поэзия и правда этой жизни существует и выражается независимо от него, несомненен. Не только для существования, но и для самосознания казачий мир не нуждается в Оленине. Этот мир прекрасен сам по себе и сам для себя.

В столкновении казаков с абреками, в замечательных сценах виноградной резки и станичного праздника, в войне, труде и веселье казаков - Оленин выступает как сторонний, хотя и очень заинтересованный наблюдатель. Из уроков Ерошки познает он и жизненную философию, и мораль этого поразительного и такого привлекательного для него мира.

В дневнике 1860 года Толстой записал:
"Странно будет, ежели даром пройдет это мое обожание труда".
В повести простая, близкая к природе, трудовая жизнь казаков утверждается как социальный и нравственный идеал. Труд - необходимая и радостная основа народной жизни, но труд не на помещичьей, а на своей земле. Так решил Толстой в начале 60-х годов самый злободневный вопрос эпохи.

"Будущность России казачество - свобода, равенство и обязательная военная служба каждого",- писал он в пору работы над "Казаками". Позднее он развивал свою мысль о вольной земле и говорил, что на этой идее может быть основана русская революция. Никто сильнее Толстого не выразил в своем творчестве эту мечту русского мужика, и никто больше его не строил утопических теорий, особенно в поздние годы, о мирных путях ее достижения.

Что же представляют собой в этом смысле "Казаки"? Мечту или действительность? Идиллию или реальную картину? Очевидно, что патриархально-крестьянская идиллия живет лишь в воспоминаниях Ерошки. И при первом знакомстве с Олениным, и потом много раз он повторяет:
"Прошло ты, мое времечко, не воротишься"; "Нынче уж и казаков таких нету. Глядеть скверно..."

Ерошка - воплощение доживающей истории, живая легенда, чуждая новой станице. К нему относятся либо враждебно, либо насмешливо все, кроме Оленина и племянника Лукашки. Ерошка в свое время "прост" был, денег не считал; теперешний же типичный представитель казачьего общества - хорунжий - оттягал сад у брата и ведет длинный политичный разговор с Олениным, что-бы выторговать лишнее за постой.

Не случайно, что человеческий, гуманный взгляд представляет в повести именно старик Ерошка. Он любит и жалеет всех: и убитого в разграбленном ауле ребеночка, и джигита, застреленного Лукашкой, и раненого зверя, и бабочку, по глупости летящую на огонь, и Оленина, которого девки не любят. Но сам он нелюбимый.
"Нелюбимые мы с тобой, сироты!" - плача, говорит он Оленину.

Повесть утверждает красоту и значительность жизни самой по себе. Ни одно из созданий Толстого не проникнуто такой молодой верой в стихийную силу жизни и ее торжество, как "Казаки". И в этом смысле кавказская повесть намечает прямой переход к "Войне и миру".

Впервые в своем творчестве Толстой создал в "Казаках" не зарисовки народных типов, а цельные, ярко очерченные, своеобразные, не похожие друг на друга характеры людей из народа - величавой красавицы Марьяны, удальца Лукашки, мудреца Ерошки.

В Пятигорске Толстой пишет рассказ «Записки маркера» , которым остается очень доволен. Написал он его за четыре дня. Это была исповедь души молодого писателя, рассказ о том, что его волновало и мучило.

В Пятигорске Толстой пробыл три месяца. Об этом времени у него остались приятные воспоминания. Беспокоили только служебные неудачи, он еще с весны стал задумываться об оставлении военной службы. Причиною к тому были уход в отставку брата Николая Николаевича и ис-течение срока пребывания на Кавказе, который сам себе Толстой назначил; надоело ему и пустое окружающее его общество. Желание выйти в отставку созрело, но, не надеясь получить ее сразу, Толстой весной 1853 года подает рапорт об отпуске для поездки на родину. Однако уже в июне обстоятельства резко изменились: обострились отношения между Россией и Турцией. Николай I издал манифест, по ко-торому русские войска должны были занять Молдавию и Валахию, находившиеся под зависимостью Турции.

В связи с началом военных действий отставки и отпуска из армии были запрещены, и Толстой обратился к командующему войсками, расположенными в Молдавии и Валахии, М. Д. Горчакову, приходившемуся ему троюродным дядей, с просьбой направить его в действующую армию.

Грустно встречает Толстой новый, 1854 год. Он перечитывает только что написанное письмо тетеньке Татьяне Александровне:
«С некоторого времени я очень грустен и не могу в себе этого преодолеть: без друзей, без занятий, без интереса ко всему, что меня окружает, лучшие годы моей жизни уходят бесплодно для себя и для других; мое положение, может быть, сносное для иных, становится для меня с моей чувствительностью все более и более тягостным. — Дорого я плачу за проступки своей юности».

Просьба Толстого была удовлетворена: в январе 1854 года его перевели фейерверкером в действующую армию в Бухарест.

Перед отъездом в армию Толстой решает побывать в Ясной Поляне, но, прежде чем туда поехать, держит экзамен на первый чин офицера. Хотя экзамен и был простой формальностью, но Толстой его выдержал хорошо. По двенадцатибалльной системе он по одиннадцати предметам получил от 10 до 12 баллов по каждому. Толстому так хотелось поехать в Ясную Поляну офицером, что он на следующий же день примерял офицерский мундир.

В последнюю минуту Толстому стало жаль расставаться с товарищами, с которыми сжился, многих из которых полюбил. Все товарищи собрались его проводить, некоторые офицеры даже при прощании прослезились.

Если представить себе историю большой жизни, прожитой Львом Николаевичем Толстым, и его богатую творческую биографию в виде огромной, объемистой, в тысячу листов книги, то в этом фолианте окажется несколько весьма примечательных страниц, связывающих с нашим краем, с тихим Доном имя великого писателя земли русской.

Мы с детства помним народную сказку, записанную Львом Толстым.
- Было, говорится в ней, два сына у старика Ивана: Шат Иванович да Дон Иванович. Своенравный Шат был постарше, сильнее, а Дон, меньшой сын, послабее. Жили они поначалу с отцом, да подошло время расстаться - свою судьбу сыновьям пытать. Вывел их отец за околицу, велел слушать во всем и дорогу каждому указал. Только Шат не послушался отца. Горячий и сильный рвался он напролом, и - сбился с пути, заблудился в болотах. А Дон Иванович - тихий и покорный - шел туда, куда отец наказывал, и всю Россию прошел, дорогу к южному морю проторил, стал знатен да славен…

Реки несут в своих волнах историю и жизнь народов. Если бросить взгляд в далекую старину, то окажется, что не Волга, а Дон считался на Руси главной рекой. Это здесь выходили русичи на смертный бой со своими недругами: донские берега помнят Святослава и Игоря, Куликовскую битву и сражение на Калке. Это на Дону рождался русский флот, полыхали костры Разина и Пугачева. И Толстого это не могло не интересовать. Но лишь однажды побывал Лев Николаевич на Дону. Где-то неподалеку от устья реки Быстрой , затерялся степной хутор Белогородцев . В наши дни не отыскать его ни на одной карте, а лет сто назад через него проходил ямской тракт и располагалась в хуторке конно-почтовая станция. Вьюжной зимой 1854 г. постояльцем ее и оказался Толстой.

Он ехал тогда на перекладных с Кавказа в Ясную Поляну. Перед самым отъездом Лев Николаевич получил чин прапорщика и спешил повидаться с родными, чтобы отправиться на Дунайский фронт. В дорожном чемодане лежала рукопись новой повести - «Отрочество», тоже для «Современника». Он торопился, щедро одаривал ямщиков чаевыми, ехал даже ночью и - заплутал. В дневнике писателя можно найти такую запись:
«22, 23, 24, 25, 26, 27 января был в дороге. 24 в Белогородцевской. 100 верст от Черкасска, плутал целую ночь. И мне пришла мысль написать рассказ «Метель».
Опубликован этот рассказ был в третьей, мартовской книжке «Современника» за 1856 г.

Тогда же писатель С.Т. Аксаков, прочитавший его, написал Тургеневу: «Скажите, пожалуйста, графу Толстому, что «Метель» превосходный рассказ»…

Но обратимся к самому рассказу. Начинается он так:
«В седьмом часу вечера я, напившись чаю, выехал со станции, которой названия уже не помню, но помню, где-то в Земле войска Донского, около Новочеркасска»…

В Новочеркасске , как установлено краеведами, писатель был 24 января 1854 г. Отдыхал он здесь в «Европейской гостинице». К вечеру уже проследовал через хутор Кадамовский, где менял лошадей, и прибыл в Клиновскую. Из Клиновской, «напившись чаю», в седьмом часу вечера, несмотря на добрый «совет смотрителя не ездить лучше, чтоб не проплутать всю ночь и не замерзнуть дорогой», писатель отправился дальше, к станции Белогородцевской . Но уже через четверть часа ямщику пришлось остановить лошадей и искать дорогу.
«Ясно было, - рассказывал Толстой, - что мы едем, бог знает куда, потому что, проехав еще с четверть часа, мы не видали ни одного верстового столба».
До самого утра, двенадцать часов подряд, продолжалось блуждание «в совершенно голой степи, какова эта часть Земли войска Донского». К счастью, все обошлось благопо-лучно, и Толстой добрался до Белогородцевской. Он пробудет в дороге две недели. Будет ехать через хутор Астахов на реке Глубокой, Нижне-Лозовскую , Казанскую , потом по землям Воронежской губернии. Второго февраля уже в Ясной Поляне, напишет в дневнике:
«Ровно две недели был в дороге. Поразительного случилось со мной только метель»…

Но пройдется еще два года, прежде чем Толстой напишет об этом рассказ. Он побывает в Севастополе, примет там участие в сражениях. И все-таки впечатления от пережитого в заснеженной донской степи настолько глубоко врежутся в его память, что он не сможет не взяться за перо.

И будет это не просто пейзажная живопись - перед читателем пройдут ямщики, почтари, фурщики, выполняющие свою нелегкую, а порой и опасную работу спокойно, по-деловому, даже с каким-то веселым азартом (как скажем ямщик Игнашка). Их жизни, их судьбы - читатель зримо это видит - неразрывно слиты с нелегкой судьбой родной земли. Русской земли.

«Метель» будет первым, но далеко не единственным произведением великого писателя, которое связано с нашим краем. Смолоду и до последних дней Толстой интересовался Донщиной, ее самобытностью, казачьими вольностями. И в дневнике появляется такая запись.
«Вся история России сделана Казаками. Недаром нас зовут европейцы казаками. Народ Казаками желает быть»…
Сказано это было в том смысле, что русский народ стремится к свободе, воле и справедливости.

Сколько бы разочарований и неудач ни принесла ему жизнь на Кавказе, все же это время, по его собственному признанию, было одним из счастливейших периодов его жизни и принесло ему много пользы.

Впоследствии Толстой скажет, что Кавказ - это война и свобода, т.е. испытание силы и достоинства человеческого характера, с одной стороны, и восхищение бытом кавказских народов, не знавших крепостного гнета, - с другой. Уехав в Дунайскую армию, к другому месту службы, он запишет в дневнике:
«Я начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью. Действтельно хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи - война и свобода».

Жизнь на Кавказе дала Толстому богатый материал для размышлений.
«Я стал думать так, как только раз в жизни люди имеют силу думать. У меня есть мои записи того времени, и теперь, перечитывая их, я не мог понять, чтобы человек мог дойти до такой степени умственной экзальтации, до которой я дошел тогда. Это было и мучительное и хорошее время. Никогда ни прежде, ни после я не доходил до такой высоты мысли, не заглядывал туда , как в это время, продолжавшееся 2 года. И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением» ,— писал он пять лет спустя А. А. Толстой.

И его тоска, его необъяснимое беспокойство и подчас непонятная грусть — все это было признаками, как сам Толстой об этом говорил, «рождения высокой мысли, потуги творчества».

На Кавказе Толстой вырабатывает свой взгляд на писательский труд, на художественное мастерство.
«Мне кажется, — писал он, — что описать человека собственно нельзя; но можно описать, как он на меня подействовал. Говорить про человека: он человек оригинальный, добрый, умный, глупый, последовательный и т. д.... слова, которые не дают никакого понятия о человеке, а имеют претензию обрисовать человека, тогда как часто только сбивают с толку».
А несколько позже он записал в дневнике: «Самые приятные суть те (произведения. — А. П.), в которых автор как будто старается скрыть свой личный взгляд и вместе с тем остается постоянно верен ему везде, где он обнаруживается. Самые бесцветные — те, в которых взгляд изменяется так часто, что совершенно теряется».
Этим правилам Толстой следует при изображении характеров героев в своих произведениях.

На Кавказе Толстой впервые нашел свое истинное призвание, «не выдуманное, а действительно существующее, отвечающее его наклонностям», — литературный труд. Он систематически теперь занимается им, вырабатывает принципы художественного мастерства.

«Перечитывая и поправляя сочинение, — пишет он,— не думать о том, что нужно прибавить (как бы хороши ни были проходящие мысли), если только не видишь неясности или недосказанности главной мысли, а думать о том, как бы выкинуть из него как можно больше, не нарушая мысли сочинения (как бы ни были хороши эти лишние места)».

Творчество должно доставлять радость художнику, и этого он достигает только в том случае, утверждает Толстой, если предмет, о котором пишет, заслуживает внимания и является жизненным, серьезным.

Тема Кавказа проходит через многие произведения Льва Толстого, вплоть до самых позднейших. Писатель больше никогда не бывал на Кавказе, но любовь к этому краю он сохранил до последних дней жизни.

О жизни Толстого нельзя сказать: «на склоне лет». Последнее десятилетие его жизни, десять лет после романа «Воскресение», было заполнено трудом, поисками, литературными замыслами. Толстой был стар годами, но не творческой силой. В нем и в старости, до конца его дней, была удивительная полнота и насыщенность умственной, духовной жизни.

Хаджи-Мурат — герой повести Л.Н.Толстого «Хаджи-Мурат» (1896-1904) - действительное историческое лицо, знаменитый храбростью наиб (уполномоченный) Шамиля, в 1834-1836 гг. один из правителей Аварского ханства. В 1851 г. перешел на сторону русских, потом пытался бежать в горы, чтобы спасти семью, оставшуюся в руках Шамиля, но был настигнут и убит. Толстой говорил о Х.-М.: «Это мое увлечение». Более всего покоряла художника энергия и сила жизни Х.-М., умение отстаивать свою жизнь до последнего. И только через 45 лет в 1896 году Толстой приступил к работе над повестью.

Что же подсказало Толстому начать работу над повестью, читаем в его дневниковой записи от 19 июля 1896 года:
«Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет - ничего кроме черной земли - ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной, серой дороги куст татарина (репья), три отростка: одни сломан, и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, черный стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, по все еще жив и в серединке краснеется.- Напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее».
Эта запись легла в основу пролога к повести.

Толстой написал:
«Молодец! — подумал я. И какое-то чувство бодрости, энергии, силы охватило меня. Так и надо, так и надо».
В образе Х.-М., помимо отваги, свободолюбия, гордости, Толстой особо подчеркивал простоту (Х.-М. происходил не из богатой семьи, хотя и дружил с ханами), почти детское чистосердечие. В повести герою дана детская улыбка, прельщающая всех и сохранившаяся даже на мертвой голове (этой детали нет ни в одном из источников , прочитанных Толстым при работе; по подсчетам специалиста, этих источников более 170 ). Сознание своего достоинства соединяется в Х.-М. с открытостью и обаянием.

Он очаровывает всех: и молодого офицера Бутлера, и Лорис-Меликова, и простую русскую женщину Марью Дмитриевну, и маленького сына Воронцовых Бульку. Брату Сергею Николаевичу в декабре 1851 г. Толстой писал из Тифлиса:
«Ежели захочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля, некто Хаджи-Мурат, на днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец во всей Чечне, а сделал подлость».
Работая почти пятьдесят лет спустя над повестью, Толстой думал совершенно иначе. Прежде всего оттого, что отрицал войну, всякую войну, ибо люди, все люди — братья и обязаны жить в мире.

Война оказывается нужной лишь двум лицам — императору Николаю Павловичу и вдохновителю «священной войны» против иноверцев имаму Шамилю. И тот и другой — жестокие, коварные, властолюбивые, безнравственные деспоты, одинаково резко осуждаемые Толстым.

Х.-М.— их жертва, как и русский солдат Петруха Авдеев, которому так полюбились мюриды Х.-М. В ходе работы над повестью у Толстого была мысль показать одну отрицательную черту в Х.-М.— «обман веры». Вместо заглавия «Репей» появилось, было, «Хазават», но в первой же копии с автографа, в 1896 г., зафиксировано окончательное: «Хаджи-Мурат». Герою совсем не свойствен религиозный фанатизм. Повседневная молитва мусульман — намаз, совершаемый несколько раз в сутки,— все, что сказано о приверженности Х.-М. к своей вере. В 1903 г., рассказывая американскому журналисту Джеймсу Крилмену о своей работе, Толстой говорил:
«Это — поэма о Кавказе, не проповедь. Центральная фигура - Хаджи-Мурат - народный герой, который служил России, затем сражался против нее вместе со своим народом, а в конце концов русские снесли ему голову. Это рассказ о народе, презирающем смерть».

Образ Х.-М. овеян подлинной поэзией. Горские сказания, легенды и песни, которыми Толстой восхищался задолго до работы над повестью (переписка 1870-х годов с А. А.Фетом); дивные описания природы, в особенности звездного неба, — все это сопровождает жизненный и смертный путь Х.-М. Непревзойденная художественная сила этих описаний восхищала М. Горького. По свидетельству поэта Н.Тихонова, когда повесть была переведена на аварский язык и ее читали люди, среди которых иные помнили Шамиля, они никак не могли поверить, что это написал граф, русский офицер:
«Нет, это не он писал… Это писал Бог…»
Ч. Айтматов со своей стороны восхищается психологическим проникновением в суть другого национального характера:
«И Хаджи-Мурат, и его наибы выписаны так, что их видишь и веришь их реальному существованию. Мне довелось говорить с потомками Хаджи-Мурата, и они утверждают, что Толстой создал достоверный, точный характер. Как ему это удалось? Секрет, великая тайна художника. Это тайна огромного сердца Льва Толстого, владевшего пониманием "человека вообще"».

После памятной январской метели 1854 года Л. Н. Толстой больше никогда не бывал в наших краях, но он живо интересовался событиями, которые происходили на Дону. Он вел переписку со своими читателями из Ростова, Таганрога, Новочеркасска, станиц Вешенской, Раздорской, Багаевской, сел и хуторов Дона.

У Толстого есть серия рассказов для детей: рассказ о Пугачеве «Как тетушка рассказывала бабушке о том, как ей разбойник Емелька Пугачев дал гривенник» (1875 г.), рассказ «Ермак» (1862 г.). Писатель задумывал роман об эпохе Петра I. А в своей эпопее «Война и мир» Толстой по достоинству отмечает ратные дела сынов донских степей - атамана Платова, генерал-майора Грекова, графа Орлова-Денисова, их есаулов, хорунжих, да и просто рядовых казаков.

И еще один донской след в судьбе Л.Н.Толстого: порвав со своей семьей и тяготившей его окружающей обстановкой, Толстой в ночь на 28 октября 1910 года уехал из Ясной Поляны, где прошла значительная часть его жизни, и на станции Волово Рязанско-Уральской железной дороги взял билет до Ростова-на-Дону . Толстой собирался приехать в Новочеркасск к своей племяннице Е. С. Денисенко. Но в пути он тяжело заболел и 7 декабря 1910 года умер на станции Астапово .

Список использованной литературы:

1. Бурнашева, Н. И. Раннее творчество Л. Н. Толстого: текст и время / Н. И. Бурнашева. - Москва: МИК, 1999. - 336 с. : ил.
2. Маймин, Евгений Александрович (1921-). Лев Толстой: Путь писателя / Е. А. Маймин; отв. ред. Д.С. Лихачев. - 2-е изд. - Москва: Наука, 1984. - 191 с. - (Из истории мировой культуры).
3. Поповкин, Александр Иванович. Л. Н.Толстой /А. И. Поповкин. - Москва: Детгиз, 1963. - 287 с., 16 л.ил.
4. Толстой, Лев Николаевич (1828-1910). Казаки; Хаджи-Мурат: [повести] / Л. Н. Толстой; ил. Е. Лансере. - Москва: Художественная литература, 1981. - 304 с. : ил., цв. ил.

Фильмография:

• Кавказская повесть [Видеозапись] : по мотивам повести Л.Н.Толстого "Казаки" / реж. Георгий Калатозов. - Москва: Киновидеообъединение "Крупный план" - 1 электрон. опт. диск (DVD-ROM) (2 ч. 11 мин.) : зв., цв. ; 12 см., в контейнере. - (Отечественное кино XX века) - Вых. дан. ориг.: Грузия-фильм, 1978 г.

Толстой Л. Н. и Кавказ

Современная война на Кавказе отделена временным пространством в сто пятьдесят лет от Кавказской войны, которую вела в 19-м веке Россия в историческом соперничестве в этом регионе с Англией, Ираном и Турцией. В целом для нашей страны эта война была справедливая. Но оценка Толстого, данная той войне, ничуть не устарела и для войны нынешней: любая война есть зло, а «зло порождает зло». Удивительно, что как в ранних кавказских рассказах Толстого «Рубка леса» и «Набег», так и в повести «Хаджи-Мурат», опубликованной только после смерти писателя, нравственная оценка войны как извечному злу остается неизменной. Я сам воевал полгода в Чечне, поэтому эта тема меня особенно интересует.
Мальчиком Толстой вырос в окружении женской родни, отца почти не знал. Никто не привил ему склонность к военной службе. Судьбу себе он выбирал гражданскую. В шестнадцать лет Толстой поступил в Казанский университет на отделение восточных языков философского факультета, затем перевелся на юридический факультет. Учился кое-как, если судить по повести «Юность». Больше уделял внимания светской «комильфотнос- ти» и балам. Потом «провалился» на сессии и уехал домой в Ясную Поляну с твердым намерением сдать экзамен экстерном за весь курс юридических наук, а потом освоить «практическую медицину», сельское хозяйство и музыку да еще и научиться рисовать, как профессиональный художник. Мечты о военной карьере, как видим, у Толстого не было совсем.
Затем в жизни юноши-сироты следует полоса хозяйственных экспериментов в собственной деревне, о чем мы читаем в повести «Утро помещика». Угрызения совести заставляют его обратиться за поддержкой к молитве. Религиозные настроения, доходившие до аскетизма, у молодого человека чередовались с кутежами, картами, поездками к цыганам. Денежные дела пришли в расстройство, а сам юный картежник впал в прострацию и помышлял о самоубийстве, как описано им же потом в рассказе «Маркер». И только после нравственных растрат, потери имений, финансового банкротства у Толстого появляется мысль поступить юнкером в конногвардейский полк, но для молодого человека без образования и поддержки родителей это было невозможно.
В 1851 году Толстой уезжает добровольцем на Кавказ в действующую армию. Почти три года будущий писатель прожил в казачьей станице на берегу Терека, где жили и до сих пор живут так называемые «гребенцы» - казаки, говорящие на великорусском наречии с особенным ударением на «о». Персидский шах еще в 17-м веке отписал им земли на территории нынешней «плоскостной» Чечни в вечное владение. Кавказская природа и патриархальная простота казачьей жизни поразили Толстого и дали материал для автобиографической повести «Казаки».
«Край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи - война и свобода», убедил Толстого, что на свете нет ничего ценней человеческой жизни, а жить нужно так, чтобы не причинить другому зла. У мертвой головы Хаджи-Мурата, которую возят для «пропагандистских» целей по аулам и станицам казаки, в уголках губ остается какая-то добродушная детская складочка. Немыслимо для него, «живореза» и «абрека», духовного лидера мюридов и прапорщика царской армии, такая трогательная характеристика его душевного склада. Изначально ни горцы, ни русские войны не хотят. Поэтому Лев Толстой, сам в прошлом боевой офицер, показывает русских и горцев как невольных исполнителей злого дела войны, а не злодеев по природе.
Я бы не сказал, что «непротивленческие» идеи Толстого устарели через сто лет после его смерти. Чеченские «полевые командиры» следили за тем, чтобы их банды не осквернили музея Толстого и памятных мест, связанных с его именем. Значит, слова русского писателя каким-то неведомым образом запали в душу этих людей, с роду миролюбием не отличавшихся. Думаю, нашим генералам стоит еще раз перечитать Толстого, чтобы теперешняя Кавказская война стала для нас последней.

Весной 1851 года 22-летний Лев Николаевич Толстой принял решение покончить со своей «безалаберной, без цели и без службы» жизнью в кругу великосветской молодёжи и вместе с братом Николаем Николаевичем, офицером артиллерии, уехал на Кавказ. 30 мая 1851 года они прибыли в станицу Старогладковскую.

Величественная природа Кавказа потрясла Льва Николаевича. «Вдруг он увидал, шагах в двадцати от себя, как ему показалось в первую минуту, чисто-белые громады с их снежными очертаниями и причудливую, отчётливую воздушную линию их вершин и далёкого неба. И когда он понял всю даль между им и горами и небом, всю громадность гор, и когда почувствовалась ему вся бесконечность этой красоты, он испугался, что это призрак, сон. Он встряхнулся, чтобы проснуться. Горы были всё те же».

Первыми впечатлениями об увиденном на Кавказе Толстой делится со своими московскими родственниками: «Здесь чудесные виды, начиная с той местности, где самые источники; огромная каменная гора, камни громоздятся друг на друга; иные, оторвавшись, составляют как бы гроты, другие висят на большой высоте, пересекаемые потоками горячей воды, которые с грохотом срываются в иных местах и застилают, особенно по утрам, верхнюю часть горы белым паром, непрерывно поднимающимся от этой кипящей воды. Вода до такой степени горяча, что яйца свариваются (вкрутую) в три минуты.

Женщины в большинстве красивы и хорошо сложены. Восточный их наряд прелестен, хотя и беден. Живописные группы женщин и дикая красота местности - прямо очаровательная картина, и я часто любуюсь ею».

В свои дневники и тетради Толстой записывал всё, что видел вокруг. Эти записи явились источниками будущих его произведений, стали настоящей энциклопедией о Кавказе тех лет. Историческая ценность многочисленных записей Толстого об увиденном на Кавказе состоит в том, что они выполнены лицом, непосредственно наблюдавшим описанные им события. Именно в этом и состоит особая значимость произведений Толстого, подарившего нам, его потомкам, в качестве драгоценного наследия бесценные сведения о событиях «дней минувших». Уже тогда писатель как бы предупреждал своих потомков об особенностях Кавказа и проживающих там народов, обращал внимание на проблемы взаимоотношений между ними. Уже тогда Толстой как бы предупреждал нас о том, что без справедливого разрешения этих проблем невозможно обеспечить стабильную и процветающую жизнь проживающих на Кавказе народов.

Во время пребывания на Кавказе Толстой в течение ряда лет проживал в станице Старогладковской. Именно там сформировался его особенный, «толстовский», взгляд на мир, позволивший ему затем создать литературные шедевры, признанные во всём мире. Станица вошла в историю ещё и тем, что являлась укреплением гребенских казаков.

«Станица была обнесена земляным валом и колючим терновником,- писал Толстой, - Выезжают из станицы и въезжают в неё высокими на столбах воротами с небольшою, крытою камышом крышкой, около которых стоит на деревянном лафете пушка, уродливая, сто лет не стрелявшая, когда-то отбитая казаками. Казак в форме, в шашке и ружье иногда стоит, иногда не стоит на часах у ворот, иногда делает, иногда не делает фрунт проходящему офицеру».

Читая подробно описанную дорогу между станицами, невольно ощущаешь, что это ты сам едешь по этой дороге, осматривая кордоны казаков и вышки с солдатами, что это ты сам въезжаешь через ворота в станицу и становишься участником её повседневной жизни.

«Дома казаков все подняты на столбах от земли на аршин и более, опрятно покрыты камышом, с высокими князьками. Все ежели не новы, то прямы, чисты, с разнообразными высокими крылечками и не прилеплены друг к другу, а просторно и живописно расположены широкими улицами и переулками.

Перед светлыми большими окнами многих домов, за огородками, поднимаются выше хат тёмно-зелёные раины, нежные светлолиственные акации с белыми душистыми цветами, и тут же - нагло блестящие жёлтые подсолнухи и вьющиеся лозы травянок и винограда.

На широкой площади виднеются три лавочки с красным товаром, семечком, стручками и пряниками, и за высокой оградой, из-за ряда старых раин, виднеется, длиннее и выше всех других, дом полкового командира со створчатыми окнами».

В описание станицы органически мягко и тепло вплетается обращение писателя к природе, как составной части повседневности размеренной и давно устоявшейся жизни казаков: «Был тот особенный вечер, который бывает только на Кавказе. Солнце зашло за горы, но было ещё светло. Заря охватила треть неба, и на свете зари резко отделялись беломатовые громады гор. Воздух был редок, неподвижен и звучен. Длинная, в несколько верст, тень ложилась от гор на степи».

Описание вечерней природы Толстой плавно переводит на описание вечерней жизни населения станицы: «...станица в эту пору вечера особенно оживляется. Со всех сторон продвигается пешком, верхом и на скрипучих арбах народ к станице. Девки в подоткнутых рубахах, с хворостинами, весело болтая, бегут к воротам навстречу скотине, которая толпится в облаке пыли и комаров, приведённых ею за собой из степи.

Сытые коровы и буйволицы разбредаются по улицам, и казачки в цветных бешметах снуют между ними. Слышен их резкий говор, весёлый смех и визги, перебиваемые рёвом скотины. Там казак в оружии, верхом, выпросившийся с кордона, подъезжает к хате и, перегибаясь к окну, постукивает в него, и вслед за стуком показывается красивая молодая голова казачки и слышатся улыбающиеся ласковые речи.

Визжат казачата, гоняющие кубари на улицах везде, где вышло ровное место. Через заборы, чтобы не обходить, перелезают бабы. Изо всех труб поднимается душистый дым кизяка. На каждом дворе слышится усиленная хлопотня, предшествующая тишине ночи».

На левом берегу Терека были в то время и другие станицы, между которыми в лесу была проложена дорога - кордонная линия. На правой «немирной» стороне Терека, почти напротив станицы Старогладковской, находилось чеченское селение Хамамат-Юрт. На юге, за Тереком, казацкие станицы граничили с большой Чечнёй. На севере - с Моздокской степью с её песчаными бурунами.

В районе станиц гребенских казаков «Терек, отделяющий казаков от горцев, течёт мутно и быстро, но уже широко и спокойно, постоянно нанося сероватый песок на низкий, заросший камышом правый берег и подмывая обрывистый, хотя и невысокий левый берег с его корнями столетних дубов, гниющих чинар и молодого подроста. По правом берегу расположены мирные, но ещё беспокойные аулы; вдоль по левому берегу, в полуверсте от воды, на расстоянии семи и восьми вёрст одна от другой, расположены станицы.»

Гребенцы - это старейшая казачья община, сформировавшаяся в конце 15-начале 16 веков в предгорьях Северо-Восточного Кавказа из переселившихся сюда донских казаков и беглых крестьян из областей Великого Московского княжества.

Сложившаяся община казаков заселила постепенно урочище Гребни вдоль реки Сунжи. Под давлением соседей - кумыков и чеченцев, которые стали нападать на городки казаков, отгонять их скот, лошадей и брать в плен не только мужчин, но и женщин и детей, гребенцы вынуждены были переместиться на левый берег Терека.

Новые земельные владения гребенцов лежали вдоль реки Терек, напротив впадения в него реки Сунжи, и представляли собой узкую полосу плодородной и лесистой земли: около 86 км в длину и 11-22 км в ширину. Занималось гребенское казачество земледелием, скотоводством, коневодством, рыболовством, виноградорством и виноделием.

После переселения гребенцов с правого берега на левый, из них было сформировано Гребенское казачье войско, входившее в состав иррегулярных войск Российской империи. В 1870 году из гребенцов был сформирован казачий полк в составе Терского казачьего войска.

Находясь на Кавказе, гребенцы, несмотря на удаление от России, сохранили в прежней чистоте русский язык и старую веру. Наиболее известное описание характера «воинственного, красивого и богатого староверческого русского населения, называемого «гребенскими казаками», дал Толстой. Описывая гребенцов, он отмечал их связи с горским населением.

«Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними, и усвоили себе обычаи жизни и нравы горцев; ещё до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими, и любовь к свободе, праздности, грабежам и войне составляют главные черты их характера. Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу. Лучшее оружие казаки добывали у горцев, лучших лошадей покупали у них же»

Перенимая окружающую культуру горцев, «молодец казак, щеголяя знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски. «Несмотря на то, этот христианский народец, закинутый в уголок земли, окружённой полудикими магометанскими племенами и солдатами, считает себя на высокой степени развития и признаёт человеком только одного казака, на всё же остальное смотрит с презрением». В своих произведениях Л. Толстой отмечал неприязнь гребенских казаков к российскому влиянию, которое «выражается только с невыгодной стороны: стеснением в выборах, снятием колоколов и войсками, которые стоят и проходят там».

Наблюдая за жизнью гребенцов, Толстой писал: «Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату. Он уважает врага-горца, но презирает чужого для него и угнетателя-солдата. Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видел в заходящих торгашах и переселенцах-малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами».

В год прибытия Толстого на Кавказ там продолжалась война с горцами. Русские войска под началом князя А.И. Барятинского отвоёвывали всё новые районы, вынуждая горцев уходить в горы. Многие горцы упали духом и переходили на сторону русских. В качестве добровольца Толстой участвовал в боевых операциях. Он наблюдал жизнь солдат и офицеров, узнал войну, видел тяжёлые последствия набегов на горские аулы.

Толстой полюбил Кавказ и решил остаться здесь на военной или гражданской службе, «всё равно, только на Кавказе, а не в России». Более того, он настолько полюбил быт и свободную жизнь казаков, их близость к природе, что даже серьёзно стал думать «приписаться в казаки, купить избу, скотину, жениться на казачке».

Жизнь на Кавказе среди простых людей и богатой природы оказала на Толстого благотворное влияние. Он чувствует себя свежим, бодрым, счастливым и удивляется, как он мог так праздно и бесцельно жить раньше. Только на Кавказе ему стало ясно, что такое счастье. Счастье - это быть близким к природе, жить для других, - решает он. Толстому нравится и общий строй жизни казачества; своей воинственностью и свободой он казался ему идеалом для жизни и всего русского народа. Но как не восхищался он и людьми, и природой Кавказа, как не хотелось ему связать свою судьбу с этими людьми, он всё же понимал, что слиться с жизнью простого народа он не сможет.

В станице Старогладковской Толстому нравятся жизнь и быт казаков, никогда не знавших крепостного права, их независимый, мужественный характер, особенно у женщин. Он изучает самый распространённый среди горцев-мусульман кумыкский язык и записывает чеченские песни, учится джигитовать. Среди горцев Толстой находит много замечательных, смелых и самоотверженных, простых и близких к природе людей.

В офицерском обществе он чувствовал себя одиноко. Его больше привлекали солдаты, в которых он сумел оценить простоту, доброе сердце, стойкость и мужество. Но особенно привлекательна была для него вольная жизнь казаков, Он подружился со старым казаком - охотником Епифаном Сехиным, слушал и записывал его рассказы, казачьи песни. Черты характера этого человека Толстой запечатлел позднее в образе дяди Ерошки в «Казаках». Он говорит про него: «Это чрезвычайно интересный, вероятно, уже последний тип гребенских казаков. Он был огромного роста, с седою как лунь широкою бородой и широкими плечами, и грудью. На нём был оборванный подоткнутый зипун, на ногах обвязанные верёвочками по онучам оленьи поршни и растрёпанная белая шапчонка. За спиной он нёс через одно плечо кобылку и мешок с курочкой и кобчиком для приманки ястреба; через другое плечо он нёс на ремне дикую убитую кошку; на спине за поясом заткнуты были мешочек с пулями, порохом и хлебом, конский хвост, чтоб отмахиваться от комаров, большой кинжал с порванными ножнами, испачканными старою кровью, и два убитые фазана». Толстой ходил на охоту с этим старым 90-летним казаком, что позволило писателю столь красочно описать его внешность и многочисленные охотничьи предметы.

28 августа 1853 года Толстой начинает писать знаменитую повесть «Казаки», над которой работал в общей сложности около десяти лет с перерывами. Заглавие точно передаёт смысл и пафос произведения, в котором утверждается красота и значительность жизни. В повести простая, близкая к природе трудовая жизнь казаков показана как социальный и нравственный идеал. Труд - необходимая и радостная основа народной жизни, но труд не на помещичьей, а на своей земле. Так решил Толстой ещё в начале 60-х годов самый злободневный вопрос эпохи. Никто сильнее его не выразил в своём творчестве эту мечту русского мужика. Ни одно из произведений Толстого не проникнуто такой верой в стихийную силу жизни и её торжество, как «Казаки».

Первая часть повести «Казаки» была напечатана в журнале «Русский вестник» в 1863 году. В этом произведении писатель соединил описание прекрасной природы Кавказа, глубоко личные переживания её героя Оленина с величавой характеристикой целого народа, его быта, веры, трудов и дней.

Работая над «Казаками», Толстой по памяти восстанавливал свои кавказские впечатления, перечитывал кавказские дневники: и беседы с Ерошкой, и похождения на охоту, и любовь к казачке, и ночные стуки в окошко, и любованье казачьими хороводами с песнями и стрельбой, и мечты купить дом и поселиться в станице.

Большое внимание Толстой уделил фольклору и этнографии народностей Кавказа и казачества гребенских станиц. Их быт, нравы, история, народное творчество и язык запечатлены Толстым во многих подробностях и с поразительной художественной точностью.

В описаниях Толстого предстают очаровательные женщины гребенских казаков - сильные, свободные, поразительно красивые и независимые в своих действиях. Они являлись полными хозяйками в своём домашнем очаге. Толстой любовался их красотой, их здоровым сложением, их восточным изящным нарядом, мужественным характером, стойкостью и решительностью. В повести «Казаки» он писал: «Постоянный мужской, тяжёлый труд и заботы дали особенно самостоятельный, мужественный характер гребенской женщине и поразительно развили в ней физическую силу, здравый смысл, решительность и стойкость характера. Женщины большею частью и сильнее, и умнее, и развитие, и красивее казаков. Красота гребенской женщины особенно поразительны соединением самого чистого типа черкесского лица с широким и могучим сложением северной женщины. Казачки носят одежду черкесскую: татарскую рубаху, бешмет и чувяки; но платки завязывают по-русски. Щегольство, чистота и изящество в одежде и убранстве хат составляют привычку и необходимость их жизни».

Под стать казачкам и гребенские казаки и мужчины. Одного из них Толстой описал в образе молодого Лукашки: «...это был высокий, красивый малый лет двадцати... Лицо и всё сложение его выражали большую физическую и нравственную силу. Взглянув на его статное сложение и чернобровое умное лицо, всякий невольно сказал бы: «Молодец малый!».

В моей небольшой работе я отметила то сильное впечатление, которое оказал Кавказ на духовное состояние Толстого. Жизнь в станице Старогладковской позволила ему познать и великолепно описать историю гребенских казаков - относительно малочисленной общины русских людей, оказавшихся на окраине России в окружении враждебных горцев, но крепко сохранивших всё русское, православную веру и преданность своему Отечеству.

Учитывая современную действительность, я полагаю возможным сделать вывод о том, что проблемы Кавказа и его народов, на что указывал писатель, главным образом в районе Чечни и Дагестана, остаются и теперь неразрешёнными, справедливо не решёнными. Вроде бы удалось замирить очередную чеченскую войну, но напряжённость в отношениях между народами этого региона России сохраняется. Нападения боевиков на представителей власти, теракты, гибель людей не прекращаются. Население продолжает находиться в состоянии страха за свою жизнь.

Остаётся недовольным казачество Юга России за несправедливое отобрание у них земель в пользу чеченцев, за вынужденное переселение, за отсутствие поддержки в этом вопросе со стороны властей. Гребенских казаков чеченцы силой и угрозами изгнали из казачьих станиц, расположенных на левом берегу Терека. Теперь весь Шелковской район, его земли, включены в состав Чечни, а бывшие станицы гребенских казаков заселены чеченцами, в том числе и станица Старогладковская, где проживал Толстой во время своего пребывания на Кавказе. Да теперь это уже и не станицы, а Старогладковская уже не Старогладковская, а Старогладовская. Это не всё равно, так как название своё первоначальное станица получила по имени первого своего атамана - Гладкова. При государственной поддержке чеченцы построили там для себя добротные дома и обзавелись хозяйством. Тех, кто пытался сопротивляться, чеченцы нередко убивали, вырезали целые семьи казаков. Необходимо отметить, что казаки гребенские и Юга России не смирились и намерены возвратить себе свои исторические земли и станицы, где чеченцы никогда не проживали, но теперь живут на исконно казачьей земле! Перспективу этой загнанной вглубь проблемы можно только предполагать. При этом ясно одно, главное, - силовым путём её не решить!

Толстой Л.Н. повесть «Казаки», глава 4, абз.2, с.164 // http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0160.shtml

Толстой Л.Н. повесть «Казаки», глава 4, абз.3 // http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0160.shtml

Толстой Л.Н. повесть «Казаки», глава 26, абз.5 // http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0160.shtml

Толстой Л.Н. «Казаки», глава 6, абз.6 //

Молодость на Кавказе

Летом 1851 года приезжает в отпуск с офицерской службы на Кавказе Николенька и решает разом избавить брата от душевного смятения, круто переменив его жизнь. Он берет Толстого с собою на Кавказ.

Братья прибыли в станицу Старогладковскую, где Толстой впервые столкнулся с миром вольного казачества, заворожившим и покорившим его. Казачья станица, не знавшая крепостного права, жила полнокровной общинной жизнью.

Он восхищался гордыми и независимыми характерами казаков, тесно сошелся с одним из них - Епишкой, страстным охотником и по-крестьянски мудрым человеком. Временами его охватывало желание бросить все и жить, как они, простой, естественной жизнью. Но какая-то преграда стояла на пути этого единения. Казаки смотрели на молодого юнкера как на человека из чуждого им мира "господ" и относились к нему настороженно. Епишка снисходительно выслушивал рассуждения Толстого о нравственном самоусовершенствовании, видя в них господскую блажь и ненужную для простой жизни "умственность". О том, как трудно человеку цивилизации вернуться вспять, в патриархальную простоту, Толстой поведал впоследствии своим читателям в повести "Казаки", замысел которой возник и созрел на Кавказе.

Второе рождение Л.Н.Толстого

Сознательная жизнь Толстого - если считать, что она началась с 18 лет - подразделяется на две равные половины по 32 года, из которых вторая отличается от первой как день от ночи. Речь идет об изменении, которое является одновременно духовным просветлением - о радикальной смене нравственных основ жизни. В сочинении “В чем моя вера?” Толстой пишет: “То, что прежде казалось мне хорошо, показалось дурно, и то, что прежде казалось дурно, показалось хорошо. Со мной случилось то, что случается с человеком, который вышел за делом и вдруг дорогой решил, что дело это ему совсем не нужно, - и повернул домой. И все, что было справа, - стало слева, и все, что было слева, - стало справа”.

Хотя повести и рассказы приносили славу Толстому, а большие гонорары укрепляли состояние, тем не менее его писательская вера стала подрываться. Он увидел, что писатели играют не свою собственную роль: они учат, не зная, чему учить, и непрерывно спорят между собой о том, чья правда выше, в труде своем они движимы корыстными мотивами в большей мере, чем обычные люди, не претендующие на роль наставников общества. Ничто не приносило Толстому полного удовлетворения. Разочарования, которые сопровождали каждую его деятельность, стали источником нарастающего внутреннего смятения, от которого ничто не могло спасти. Нараставший духовный кризис привел к резкому и необратимому перевороту в мировоззренческих взглядах Толстого. Этот переворот явился началом второй половины жизни.

Вторая половина сознательной жизни Л. Н. Толстого явилась отрицанием первой. Он пришел к выводу, что он, как и большинство людей, жил жизнью, лишенной смысла - жил для себя. Все, что он ценил - удовольствия, слава, богатство, - подвержено тлену и забвению. “Я, - пишет Толстой, - как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидал, что впереди ничего нет, кроме погибели”. Ложными являются не те или иные шаги в жизни, а само ее направление, та вера, точнее безверие, которое лежит в ее основании. А что же не ложь, что не суета? Ответ на этот вопрос Толстой нашел в учении Христа. Оно учит, что человек должен служить тому, кто послал его в этот мир - Богу и в своих простых заповедях показывает, как это делать.

Толстой пробудился к новой жизни. Сердцем, умом и волей он принял программу Христа и посвятил свои силы целиком тому, чтобы следовать ей, обосновывать и проповедовать ее.

Духовное обновление личности является одной из центральных тем последнего романа Толстого «Воскресение» (1899), написанного им в период, когда он вполне стал христианином и непротивленцем. Главный герой князь Нехлюдов оказывается присяжным по делу девушки, обвиняемой в убийстве, в которой он узнает Катюшу Маслову - соблазненную им некогда и брошенную горничную своих тетушек. Этот факт перевернул жизнь Нехлюдова. Он увидел свою личную вину в падении Катюши Масловой и вину своего класса в падении миллионов таких Катюш. “Бог, живший в нем, проснулся в его сознании”, и Нехлюдов обрел ту точку обзора, которая позволила по-новому взглянуть на жизнь свою и окружающих и выявить ее полную внутреннюю фальшь. Потрясённый Нехлюдов порвал со своей средой и поехал вслед за Масловой на каторгу. Скачкообразное превращение Нехлюдова из барина, легкомысленного прожигателя жизни в искреннего христианина началось в форме глубокого раскаяния, пробудившейся совести и сопровождалось напряженной умственной работой. Кроме того, в личности Нехлюдова Толстой выделяет, по крайней мере, две предпосылки, благоприятствовавшие такому преображению, - острый, пытливый ум, чутко фиксировавший ложь и лицемерие в человеческих отношениях, а также ярко выраженная склонность к переменам. Второе особенно важно: “Каждый человек носит в себе зачатки всех людских свойств и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь всё между тем одним и самим собою. У некоторых людей эти перемены бывают особенно резки. И к таким людям принадлежал Нехлюдов”.

Если перенести толстовский анализ духовной революции Нехлюдова на самого Толстого, то видно много схожего. Толстому также в высшей степени была свойственна склонность к резким переменам, он пробовал себя на разных поприщах. На опыте собственной жизни он испытал все основные мотивы, связанные с мирскими представлениями о счастье, и пришел к выводу, что они не приносят успокоения души. Именно эта полнота опыта, не оставлявшая иллюзий, будто что-то новое может придать жизни смысл, стала важной предпосылкой духовного переворота.

Чтобы жизненный выбор получил достойный статус, в глазах Толстого он должен был оправдаться перед разумом. При таком постоянном бодрствовании разума мало оставалось лазеек для обмана и самообмана, прикрывавших изначальную безнравственность, бесчеловечность так называемых цивилизованных форм жизни. В их разоблачении Толстой был беспощаден.

Также внешним толчком к духовному преображению Толстого мог послужить 50-летний рубеж жизни. 50-летие - особый возраст в жизни каждого человека, напоминание, что жизнь имеет конец. И Толстому оно напоминало о том же самом. Проблема смерти волновала Толстого и раньше. Толстого смерть, в особенности смерть в форме законных убийств, всегда ставила в тупик. Раньше это была боковая тема, теперь она стала основной, теперь уже смерть воспринималась как скорый и неизбежный конец. Встав перед необходимостью выяснить личное отношение к смерти, Толстой обнаружил, что его жизнь, его ценности не выдерживают проверки смертью. “Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному поступку, ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать этого в самом начале. Все это так давно всем известно. Не нынче завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся - раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать?”. Эти слова Толстого из “Исповеди” раскрывают и природу, и непосредственный источник его духовного недуга, который можно было бы обозначить как панику перед смертью. Он ясно понял, что только такая жизнь может считаться осмысленной, которая способна утверждать себя перед лицом неизбежной смерти, выдержать проверку вопросом: “Из чего же хлопотать, ради чего вообще жить, если все будет поглощено смертью?”. Толстой поставил перед собой цель - найти то, что не подвластно смерти.

Граф Толстой на Кавказе

Молодой Лев Толстой жил в Петербурге обычной жизнью отпрысков знатных родов. Кутежи и головокружительные романы он предпочитал скучной учебе в университетах, которые так и не окончил. Он мечтал стать comme il faut (комильфо), но ему не хватало раскованности и внешнего лоска. Он искал удачи в картах - семейном пристрастии Толстых, но чуть было не лишился родового имения. Катастрофический проигрыш вынудил его оставить дорогостоящий свет, чтобы поправить дела скромной жизнью в провинции.

Он хотел было удалиться в Ясную поляну, имение матери - урожденной княжны Волконской, но брат Николай, служивший на Кавказе, уговорил его приехать к нему.

Толстой попал на Кавказ в 1851 году, когда драма Хаджи-Мурада приближалась к трагической развязке. «Людям, не бывавшим на Кавказе во время нашей войны с Шамилем, трудно представить то значение, которое имел Хаджи-Мурат в глазах всех кавказцев,- писал Толстой в дневнике.- И подвиги его были самые необыкновенные… Везде, где бывало жаркое дело… везде был Хаджи-Мурат. Он являлся там, где его не ожидали, и уходил так, что нельзя было его полком окружить».

В Кизляре Толстой окунулся в новую жизнь. Здесь всегда ждали набегов, обменивали пленных, гордились экзотическими трофеями и ждали заслуженных наград. Геройского вида ветераны потрясали воображение рассказами о битвах с Шамилем, а бедовые казачки кружили голову своей полуазиатской красотой.

Война расковывала людей, обнажала их главные качества. А постоянное соседство со смертью и ждавшей за ней вечностью очищало от лицемерия и фальши. Толстовская идея «опрощения» нашла здесь самую благодатную почву.

Очарованный Кавказом, Толстой решил поступить на военную службу. Сдав экзамен, граф поступил юнкером в артиллерийскую бригаду, которая дислоцировалась под Кизляром. Он показал себя храбрым солдатом, был представлен к наградам, но так ни одну и не получил. Зато опыт и впечатления, полученные на Кавказе, легли в основу его будущих произведений.

Толстой обрел много новых друзей. Одним из них был удалой чеченец Садо, считавшийся мирным. Они стали кунаками и часто бывали вместе. Летом 1853 года, направляясь из станицы Воздвиженской в Грозную, они оторвались от основного отряда, и тут на них налетел отряд горцев. До крепости было уже недалеко, и Толстой с Садо помчались вперед. Лошадь Толстого явно отставала и плен был бы неминуем, если бы Садо не отдал графу своего коня и не убедил горцев прекратить преследование. «Едва не попал в плен,- записал Толстой в своем дневнике 23 июня 1853 года,- но в этом случае вел себя хорошо, хотя и слишком чувствительно». Случай этот, вместе с опубликованным в газете «Кавказ» сообщением о том, как офицер П. Готовницкий и солдат И. Дудатьев попали в плен к горцам, а затем бежали, лег в основу рассказа «Кавказский пленник», где горская девочка старается помочь попавшим в плен русским офицерам. А в «Набеге» Толстой писал уже о том, как русский офицер спасает раненого чеченца.

Спасший для мира великого писателя чеченец Садо этим не ограничился. Позже он сумел отыграть у офицера, которому был должен Толстой, весь его проигрыш. Об этом написал Льву брат Николай: «Приходил Садо, принес деньги. Будет ли доволен брат мой? - спрашивает».

Служба на Кавказе сделала Толстого другим человеком. Он освободился от романтического очарования героев Марлинского и Лермонтова. Его больше интересовали жизнь и сознание простого человека, не по своей воле ввергнутого в ужас вселенского братоубийства. Позже, в «Набеге» он выразит это так: «Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных?..»

Но сначала написалось «Детство». Толстой дерзнул послать свое сочинение Н. Некрасову в «Современник». Рассказ {7} напечатали. Успех был оглушительным. Имя Толстого стало известным и популярным. В промежутках между ратными делами он продолжал писать.

Толстой прослужил на Кавказе два года. Прибыв сюда мало кому известным частным лицом, он покидал его в чине офицера и в славе нового литературного дарования.

В 1853 году, когда началась Крымская война, Толстой уже сражался в Дунайской армии, а затем участвовал в тяжелой обороне Севастополя.

Под ядрами неприятеля 26-летний Толстой написал «Рубку леса». Вместе с беспощадной правдой о варварском уничтожении природы Кавказа и войне с горцами в рассказе выведены образы офицеров, мечтающих променять «романтический» Кавказ «на жизнь самую пошлую и бедную, только без опасностей и службы».

«Я начинаю любить Кавказ, хоть посмертной, но сильной любовью,- писал он в своем дневнике 9 июля 1854 года.- Действительно хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи - война и свобода».

В аду блокады Толстой начал писать и «Севастопольские рассказы», обратившие на себя внимание самого государя.

Уже на склоне лет, в мировой славе литературного гения, Толстой вернулся к своему давнему замыслу. «Хаджи-Мурат» стал его последним большим произведением.

После Толстого литературный Кавказ стал другим. Фокус его повестей сосредоточился на сути человеческого бытия, уничтожаемого чуждыми ему политическими амбициями и «государственными интересами».

На Кавказе, и работая над «Хаджи-Муратом», Толстой с особенным интересом изучал ислам, видя в нем особую ступень нравственного развития человечества.

Это отразилось в его письме семье Векиловых, просивших совета о выборе вероисповедания для своих сыновей, тогда как отец их был мусульманином, а мать христианкой, и брак их был узаконен лишь по воле императора ввиду немалых заслуг картографа Векилова. «Как ни странно это сказать,- писал Толстой,- для меня, ставящего выше всего христианские идеалы и христианское учение в его истинном смысле, для меня не может быть никакого сомнения и в том, что магометанство по своим внешним формам стоит несравненно выше церковного православия. Так что, если человеку поставлено только два выбора: держаться церковного православия или магометанства, для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе, и всякий предпочтет магометанство с признаками одного догмата, единого Бога и Его пророка, вместо того сложного и непонятного богословия - Троицы, искупления, таинств, Богородицы, святых и их изображений и сложных богослужений».

Когда человечество уповало на прогресс и тешилось техническими изобретениями, Толстой думал о вечном, о всемирной любви и необходимости всеобщего просвещения.

Святейший Синод, не разделяя порывов великой души, отлучил писателя от церкви: «…Граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекшись от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви».

Богоискательство его не удовлетворило, Оптина пустынь не исцелила его душевного смятения, а всемирная слава не приносила утешения.

Ему казалось, что настоящая жизнь осталась там, в горах Кавказа.

Из книги Свобода и евреи. Часть 1. автора Шмаков Алексей Семенович

XIX. Граф Толстой о Думе. Корреспондент «Нового Времени» г. Юрий Беляев посетил графа Л.Н. Толстого и передаёт свой разговор с ним (№10867):- Вас, конечно, интересует Государственная Дума? - спросил я. Толстой поднял голову и ответил:- Очень мало.- Но вы всё-таки следите

Из книги Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917 автора Жевахов Николай Давидович

Из книги Библиологический словарь автора Мень Александр

ГРАФ (Graf) Карл Генрих (1815–69), нем. протестантский библеист, исследователь ВЗ. Считается основоположником *четырех источников Пятикнижия теории, к–рая затем была развита *Велльхаузеном и с тех пор называется «теорией Графа - Велльхаузена». Род. в Эльзасе. Учился в

Из книги Избранное. Проза. Мистерии. Поэзия автора Пеги Шарль

Виктор-Мари, граф Гюго Напомним, что Пеги написал «Нашу молодость», чтобы включиться в полемику, разразившуюся во Франции после выхода его первой «Мистерии». И особо он хотел ответить старому другу, Даниелю Галеви, который в пылу дискуссии писал о том, что Пеги вернулся к

Из книги История магии и оккультизма автора Зелигманн Курт

Из книги Правда о баптистах автора Павлов Василий Гурьевич

XI. Баптизм на Кавказе В Закавказье баптизм возник независимо от южнорусского баптизма в Херсонской губернии. Первым представителем баптизма в этом крае является немецкий баптист Мартин Карлович Кальвейт. Кальвейт родился в лютеранской семье, но в зрелом уже возрасте

Из книги Черный бор: Повести, статьи автора Валуев Пётр Александрович

КТО ТАКОЙ ГРАФ ПЕТР ВАЛУЕВ ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ IВ наше время в литературный обиход были введены «Дневники» Валуева. Теперь к нам приходит Валуев-беллетрист. Кто же такой граф Петр Валуев?В 1834 году Петр Александрович Валуев - тогда ему было всего 19 лет - получил

Из книги Имам Шамиль автора Казиев Шапи Магомедович

Н. Р. Антонов Граф Петр Александрович ВАЛУЕВ IГраф Петр Александрович Валуев родился 22 сентября 1814 г. Получив домашнее образование, вступил на службу, 17-ти лет, в канцелярию московского генерал-губернатора. В 1834 г. переведен на службу в Собственную Его Императорского

Из книги Имам Шамиль [с иллюстрациями] автора Казиев Шапи Магомедович

Пушкин на Кавказе На скорбном пути арбу с телом покойного Грибоедова встретил его великий тезка Александр Пушкин. Непонятно, как он оказался один в такой опасной глуши, но в своих путевых заметках он написал: «Два вола, впряженные в арбу, поднимались на крутую дорогу.

Из книги Имам Шамиль автора Казиев Шапи Магомедович

Граф Толстой на Кавказе Молодой Лев Толстой жил в Петербурге обычной жизнью отпрысков знатных родов. Кутежи и головокружительные романы он предпочитал скучной учебе в университетах, которые так и не окончил. Он мечтал стать comme il faut (комильфо), но ему не хватало

Из книги Меч и Грааль автора Синклер Эндрю

Из книги Теория стаи [Психоанализ Великой Борьбы] автора Меняйлов Алексей Александрович

Из книги Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга автора Адлерберг Николай Владимирович

Из книги автора

Из книги автора

Из книги автора

Граф Николай Адлерберг и его путешествие в Иерусалим Книгу, которая лежит перед вами, написал Николай Владимирович Адлерберг (1819–1892). Совершенное им в 1845 г. путешествие из Рима в Иерусалим через Грецию и Египет интересно само по себе, т. к. в те годы добраться до Святого