Иной взгляд на легенду «Юдифи и Олоферна. История и этнология. Факты. События. Вымысел За что юдифь убила олоферна

История библейской героини Юдифь (Йехуди́т, Иудифь) очень популярна в искусстве эпохи ренессанса и барокко. Героиня изображалась в богатых современных нарядах времен художников.

Как гласит предание, Юдифь была молодой вдовой, которая спасла свой город от вавилонской армии. В VI веке до н.э. войска царя Новуходоносора вторглись в иудейские земли и осадили город Ветилуя.

Молодая смелая вдова Юдифь отправилась во вражеский лагерь. Назвавшись пророчицей, она пообещала полководцу Олоферну помочь одержать победу при помощи своих предсказаний. Оставшись во вражеском стане, Юдифь искала удобного случая убить врага.

Юдифь работы Джорджоне, XV-XVI век

История шпионки древнего мира описана в библейской "Книге Иудифь", которая по утверждению Св. Иеронима написана самой героиней, что вполне возможно.

Юдифь была знатной образованной дамой своего времени: «Муж ее Манассия оставил ей золото и серебро, слуг и служанок, скот и поля, чем она и владела. И никто не укорял ее злым словом, потому что она была очень богобоязненна».

Сандро Боттичелли, создатель образов утонченных красавиц ренессанса, тоже изобразил Юдифь

Вдова Юдифь, которая «была красива видом и весьма привлекательна взором» привлекла внимание военачальника Олоферна не только как пророчица: «Он сильно желал сойтись с нею и искал случая обольстить ее с того самого дня, как увидел ее».

Неизвестный художник ренессанса

Для того, чтобы произвести впечатление на полководца скромная благочестивая вдова тщательно подготовилась:

«Здесь она сняла с себя вретище, которое надевала, сняла и одежды вдовства своего, омыла тело водою и намастилась драгоценным миром, причесала волосы и надела на голову повязку, оделась в одежды веселия своего, в которые она наряжалась во дни жизни мужа своего Манассии; обула ноги свои в сандалии, и возложила на себя цепочки, запястья, кольца, серьги и все свои наряды, и разукрасила себя, чтобы прельстить глаза мужчин, которые увидят ее».

Кристофано Аллори, XVI век

Юдифь сопровождала верная служанка, управительница ее имущества: «И дала служанке своей мех вина и сосуд масла, наполнила мешок мукою и сушеными плодами и чистыми хлебами и, обвернув все эти припасы свои, возложила их на нее».

Картина Артемизии Джентилески, ученицы Караваждо.

Конечно, привлекательная гостья очаровала усталых воинов «Во всем стане произошло движение, потому что весть о приходе ее разнеслась по шатрам: сбежавшиеся окружили ее, так как она стояла вне шатра Олоферна, пока не возвестили ему о ней; и дивились красоте ее».

Юдифь со служанкой. Артемизия Джентилески

Полководцу сразу же доложили о гостье. Олоферн встретил Юдифь согласно древнему придворному этикету. «Когда ему доложили о ней, он вышел в переднее отделение шатра, и перед ним несли серебряные лампады. Когда Иудифь представилась ему и служителям его, все удивились красоте лица ее. Она, пав на лице, поклонилась ему, и служители его подняли ее».

Лукас Кранах младший, XVI век

Во вражеском лагере Юдифь провела три дня, регулярно выходя на молитву:
«И пробыла она в лагере три дня, а по ночам выходила в долину Ветилуи, омывалась при источнике воды у лагеря. И, выходя, молилась Господу, Богу Израилеву, чтоб Он направил путь ее к избавлению сынов Его народа. По возвращении она пребывала в шатре чистою, а к вечеру приносили ей пищу».

Fede Galizia, XVII век

Хитроумная Юдифь неспроста убедила врага, что каждый день выходит из лагеря для молитвы.
Спустя три дня удобный момент умертвить Олоферна наступил.

Элизабетта Сирани, XVIII век

Полководец решил устроить богатый пир, на который позвал гостью. «Ступай и убеди Еврейскую женщину, которая у тебя, прийти к нам и есть и пить с нами: 12 стыдно нам оставить такую жену, не побеседовав с нею; она осмеет нас, если мы не пригласим ее».

Юдифь на пиру в представлении Рембрандта, XVII век. Сочная дама, полководцу не устоять

Юдифь, конечно, согласилась принять приглашение. Олоферн настаивал, чтобы гостья пила вместе с ним, Юдифь повиновалась, но «еле и пила перед ним, что приготовила служанка ее». А Олоферн вскоре опьянел, он «любовался на нее и пил вина весьма много, сколько не пил никогда, ни в один день от рождения».

Юдифь и Олофрен работы Джонима Антонио, XVIII век

Вскоре захмелевшие гости удалились и «В шатре осталась одна Иудифь с Олоферном, упавшим на ложе свое, потому что был переполнен вином. Иудифь велела служанке своей стать вне спальни ее и ожидать ее выхода».

Питер Пауль Рубенс и его роскошная дама

Пробил долгожданный час возмездия. Юдифь горячо помолилась, а «Потом, подойдя к столбику постели, стоявшему в головах у Олоферна, она сняла с него меч его и, приблизившись к постели, схватила волосы головы его и сказала: Господи, Боже Израиля! укрепи меня в этот день.

Еще одна версия "Юдифь" от Артемизии Джентилески, с характерным стилем освещения ее учителя - Караваджо.

И изо всей силы дважды ударила по шее Олоферна и сняла с него голову и, сбросив с постели тело его, взяла со столбов занавес. Спустя немного она вышла и отдала служанке своей голову Олоферна, а эта положила ее в мешок со съестными припасами, и обе вместе вышли, по обычаю своему, на молитву». За три дня ее нахождения в лагере все привыкли к этому жизненному правилу чужестранки.

Карло Сарачени, XVI век

Героиня вернулась в родной город с головой поверженного врага.
«И сбежались все, от малого до большого, так как приход ее был для них сверх ожидания, и, отворив ворота, приняли их, и, зажегши для освещения огонь, окружили их.

Юдифь и служанка возвращаются с победой. Сандро Ботичелли

Она же сказала им громким голосом: хвалите Господа, хвалите, хвалите Господа, что Он не удалил милости Своей от дома Израилева, но в эту ночь сокрушил врагов наших моею рукою. И, вынув голову из мешка, показала ее и сказала им: вот голова Олоферна, вождя Ассирийского войска, и вот занавес его, за которым он лежал от опьянения, - и Господь поразил его рукою женщины».

Иудифь показывает голову Олоферна. Иллюстрация Гюстава Доре

Голову Олоферна повесили на крепостной стене. Обезглавленная армия вавилонян была обращена в бегство.

Сандро Ботичелли. Воины у тела убитого военачальника

Как гласит предание, Юдифь прожила до 105 лет. «Она приобрела великую славу и состарилась в доме мужа своего, прожив до ста пяти лет, и отпустила служанку свою на свободу. Она умерла в Ветилуе, и похоронили ее в пещере мужа ее Манассии».

Айгуст Ридель, волевые революционные героини живописи XIX века.

Сюжет Юдифь стал популярен в поэзии Серебряного века.

Николай Гумилев

Какой мудрейшею из мудрых пифий
Поведан будет нам нелицемерный
Рассказ об иудеянке Юдифи,
О вавилонянине Олоферне?
Ведь много дней томилась Иудея,
Опалена горячими ветрами,
Ни спорить, ни покорствовать не смея,
Пред красными, как зарево, шатрами.

Matteo Loves

Сатрап был мощен и прекрасен телом,
Был голос у него, как гул сраженья,
И все же девушкой не овладело
Томительное головокруженье.

Но, верно, в час блаженный и проклятый,
Когда, как омут, приняло их ложе,
Поднялся ассирийский бык крылатый,
Так странно с ангелом любви несхожий.

Иль может быть, в дыму кадильниц рея
И вскрикивая в грохоте тимпана,
Из мрака будущего Саломея
Кичилась головой Иоканаана.

Ян де Брай, XVII век

Анна Ахматова

В шатре опустилась полночная мгла,
Светильник задула, лампады зажгла.
Глаза Олоферна огней горячей
Пылают они от Юдифи речей.
- Сегодня, владыка, я буду твоей
Раскинься привольней, вина мне налей.

Ты мой повелитель отныне, а я
Твоя безраздельно, навеки твоя.
От ласк предвкушаемых ты захмелел…
Так что же лицо моё бело как мел?
Иль я не Юдифь, не Израиля дочь?
Умру, но сумею народу помочь.
Заснул Олоферн на кровавых коврах.
Покинь мою душу тревога и страх.

Средневековая жутковатая миниатюра

Пускай непосилен для женщины меч,
Поможет мне Бог Олоферну отсечь
Тяжелую голову, что поднимал,
Когда моим сказкам, как мальчик, внимал.
Когда говорил, что меня возлюбил,
Не знал он, что час его смертный пробил.

Рассвета проникла в шатер бирюза.
Молили главы отсеченной глаза:
- Юдифь, руку я ведь направил твою,
Меня ты попрала в неравном бою.
Прощай же, Израиля ратная дочь,
Тебе не забыть Олоферна и ночь.

Лоренцо Сабатини, XVI век

Константин Бальмонт

Пусть кимвалы поют,
Пусть тимпаны звучат,
Богу Нашему гимн,
Стройный гимн возгласят.
Пойте священные песни
В честь Вседержителя-Бога,
Он за народ Свой смиренный
Поднял десницу Свою.

С северных гор, из далекой земли,
Полчища вражьи Асура пришли,
Как саранча, не десятки, а тьмы,
Конница их заняла все холмы.

Ян Масусс

Враг грозил, что пределы мои он сожжет,
Что мечом моих юношей он истребит,
И о камень младенцев моих разобьет.
И расхитит детей,
И пленит дочерей,
Дев прекрасных пленит.
Но Господь-Вседержитель рукою жены
Низложил всех врагов Иудейской страны.

Не от юношей пал Олоферн-великан,
Не рукою своей с ним сражался титан.
Но Юдифь красотою лица своего
Погубила его.

Громче звените, кимвалы,
Пойте звучнее, тимпаны,
Господу Нашему Богу
Песнь вознесем до Небес.

Федор Шаляпин в роли Олоферна

Картина Караваджо «Юдифь, убивающая Олоферна» – одна из многочисленных интерпретаций библейского сюжета, причем далеко не первая. Сюжет, коротко, таков. Жителям города Ветилуя грозит смерть и позор: войско Олоферна перекрыло доступ к источнику. Жители малодушествуют, ропщут и готовы сдаться. Тогда молодая женщина по имени Юдифь просит их подождать пять дней и отправляется в лагерь Олоферна. Олоферн, пораженный ее красотой, поддается на обман, доверяясь ей полностью, и после пира, когда он упился вином и заснул, Юдифь отсекает ему голову, а потом со своей добычей, сохранив целомудрие, возвращается в родной город.

Караваджо.
«Юдифь и Олоферн». 1599. Холст, масло, 145×195 см.
Палаццо Барберини (Рим).

Сюжет очень привлекателен для художника, в нем столько яркости, эффектности, ужаса и великолепия. Но как сложен он для воплощения. Как легко поддаться пафосу – и ничем его не оправдать, увлечься эффектом – и уйти от смысла. Зададимся вопросом о том, как справился со своей задачей Караваджо и встретился ли путь, которым он шел, со Священной Историей. Если вглядываться в картину, очень быстро начинают привлекать внимание моменты расхождения с библейским текстом. В первую очередь, сама Юдифь. В Священном Писании это молодая женщина, но уже три года вдовствующая. Юдифь Караваджо совсем юная, с почти детским лицом. Ни к одной из хорошо известных Юдифей, сразу приходящих на ум, это не относится: Джорджоне, Боттичелли, Аллори – все изображают взрослую женщину. Донателло, правда, наделяет свою героиню хрупкой, легкой фигуркой, но зато какие жесткие черты лица. Далее, Библейская Юдифь поразительно красива, а для осуществления задуманного она тщательно умастилась, украсилась драгоценностями, оделась в великолепные одежды. Так что врагам она предстала «чудом красоты» – это слова Священного Писания. Между тем Юдифь Караваджо очень проста, уж точно не великолепна. Ни в какое сравнение не идет с Юдифью Джорджоне, которую действительно можно назвать чудом красоты.

Джорджоне. Юдифь

Рядом с этим воплощением женственности, грации и неги Юдифь Караваджо – просто крестьянка, заурядному лицу под стать незатейливость наряда. Что же, получается, Джорджоне ближе к тексту Библии? Не будем торопиться и вглядимся в выражение лица и позу героинь обоих художников, Джорджоне и Караваджо. Изящная ножка первой покоится на отсеченной ею голове Олоферна, в то время как на лице безмятежная, мягкая улыбка. Она бесконечно мила и прекрасна, но почему все так странно, как можно это объяснить? Ее поза – откровенное отступление от текста, что делает менее убедительным и все остальное: не так уж несомненно теперь то, что красота джорджониевской Юдифи имеет основанием библейский текст, а, к примеру, не Вечную Женственность. Если же всеFтаки искать объяснений и обоснований, предположив, что текст Библии для Джорджоне не в чистом виде повод, то остается понять такое решение как аллегорию или декларацию. Иначе безмятежность женщины, только что убившей, пусть и своего врага, страшнее всякой кровожадности и свирепости. Что же это за душа, которую не затрагивает и не тревожит убийство! Остается предположить, что безмятежность Юдифи не непосредственна, а дидактична, не «какова?», а «о чем?» О чем-то должна поведать. Может быть, о том, что весь ужас задуманного и совершенного не задел ее целомудрия? Этот мотив звучит в библейском тексте, и он очень важен. Какая-нибудь бесстрашная куртизанка, выполняющая «политическое задание» с помощью любовных похождений и тем приносящая пользу государству – постоянно возобновляющийся и имеющий бесконечное число вариаций сюжет мировой истории. Были среди них и антифашистки, и антитоталитаристки, и что-нибудь вроде «маркитантка юная убита» Б. Окуджавы. Никакой «неоднозначности», присущей такого рода историческим и художественным фигурам, сюжет Священной Истории о Юдифи не содержит. Юдифь соблазнила Олоферна, сама при этом оставшись в нетронутой чистоте. Об этом, может быть, и рассказывает безмятежность джорджониевской Юдифи: торжество истины и неучастие ее носительницы в «искушенности собственной похотью» Олоферна. Облик Юдифи свидетельствует: она имела право на коварный обман и соблазн. Однако даже если такое предположение справедливо, никуда не деться от того, что живописный образ нуждается в переводе, что нам остается его воспринимать как указание на…, рассказ о…, заявление или игру, но драмы, погруженности в достоверную реальность там не найти.

Вопрос еще и в том, как это возможно – совместить обман и целомудрие, но этот вопрос обращен уже не к Джорджоне, его вызывает сам рассматриваемый сюжет. Конечно, важно в первую очередь то, что это не просто история, а Священная История. Разумеется, это не означает, что «Божий народ» может обманывать «не Божий». Просто в Священной Истории есть Тот, кто обман прощает (хотя обман не перестает быть таковым), а обманывающему помогает вернуться к себе. Не случайно ведь Юдифь, как читаем в Священном Писании, до конца жизни не вышла больше замуж и хранила чистоту. Это могло быть и осознанием исключительности своего пути, и епитимьей себе за содеянное. Исторические авантюристки сами решаются на действие и сами себя прощают, а значит, «неоднозначность» их деяний ложится на их плечи и возможному обаянию их образа (обаянию красоты в содружестве со смелостью)всегда сопутствует цинизм.

Караваджо в своем творчестве идет очень сложным путем, прокладывая дорогу между уже исхоженных, в то же время оставаясь чуждым как цинизму, так и, напротив, сентиментальности. Одна из таких надежных дорог – по ней с успехом прошли как раз Джорджоне и Боттичелли – восприятие библейских сюжетов исключительно в мифологическом ключе, о чем говорит в статье, помещенной в номере этого журнала, П.А. Сапронов. Караваджо вырывается из этого мифологического круга и выходит, хотя бы отчасти, к событию Священной Истории. Отказ от мифа несет в себе другую, новую опасность, не мифологическое толкование может обернуться прочтением Библии как человеческой драмы, и нельзя не заметить, что Караваджо этот человеческий мир немало занимает. И все-таки, повторю, священное не профанируется и не изымается вовсе из этого мира. Караваджо, художник и человек, рассказывает о своем, очень серьезном, опыте встречи с текстом Священного Писания. Это все еще (хоть и в преддверии секуляризации Нового времени) опыт верующего человека, который, изображая мир Ветхого Завета, не пытается ни быть, ни казаться ветхозаветным патриархом, и значит, говорит своим, а не их языком. Возможно, поэтому он лишает свою Юдифь как исключительной красоты, так и той непреклонной уверенности, которой исполнена Юдифь библейская. В тексте Библии читаем: «… и, приблизившись к постели, схватила волосы головы его и сказала: «Господи Боже Израиля! Укрепи меня в этот день. И изо всей силы дважды ударила по шее Олоферна и сняла с него голову и, сбросив с постели тело его, взяла со столбов занавес» (Иудифь. 13, 7–9). Юдифь Караваджо не размахивается и бьет, она как будто бы режет. И лицо – посмотрим на него: как наивно покраснел нос, как слегка выпятились еще сохранившие детскую припухлость и нежные очертания губы, какая глубокая складка на переносице – словом, сочетание растерянности и отчаянной решимости, «детских припухших желез» и крестьянской мощи. Рука с мечом неловко повернута, явно это не окончание решительного резкого и сильного движения, да и складки одежды явно повторяют стремление тела отпрянуть, не быть в этом ужасе. Но другая рука крепко и умело ухватила несчастную жертву за волосы. Да, Олоферн здесь гораздо больше жертва, чем злодей, он написан так, что вполне может вызвать сочувствие, если не симпатию. И этот жест Юдифи – крепкий мостик, связывающий героиню Караваджо с библейской. В нем соединилось сразу несколько временных планов, а ведь для художника, запечатлевающего мгновенье, это всегда проблема – показать нечто большее, чем данный момент. Итак, в руке Юдифи содержится время (нечто большее, чем момент), предшествующее удару (в тексте говорится, что, готовясь, она схватила его за волосы), сопутствующее (делая свое дело, она продолжает держать волосы Олоферна) и последующее – потом, мы знаем, она завернет голову в занавеси и положит в мешок, вот этой самой рукой. И позже – страшный апофеоз – мы уже предчувствуем и видим это, глядя на караваджиевскую Юдифь, подойдя к воротам Ветилуи, она, ликуя и ликующим призывом как будто освобождаясь от ужаса совершившегося (такое, по крайней мере, создается впечатление от троекратного ее возгласа), воскликнет: «хвалите Господа, хвалите, хвалите Господа, что Он не удалил милости Своей от дома Израилева, но в эту ночь сокрушил врагов наших моею рукою» (Иудифь. 13, 14), – а войдя в городские стены, поднимет голову Олоферна и покажет народу. В своей руке видит библейская Юдифь орудие воли Божией. Рука Юдифи – центр картины Караваджо. Так или иначе, он выходит к тексту Священного Писания. Другое дело, опять же, что, не имея возможности рассказать о происходящем тем, древним языком – и неуместным, впрочем, там, где нет полноты обоженности, какая была у богоизбранного народа в его лучшие моменты – он переводит событие на свой язык. Может быть, поэтому так несоразмерна детскому, тонкому лицу Юдифи ее крестьянская цепкая рука – так же, как деяние караваджиевской Юдифи в разладе с ее восприятием его. Библейская Юдифь полна решимости и страшного в своем величии спокойствия: она не сомневается, что Бог ведет ее и присутствует в ее действиях. В караваджиевской Юдифи очень много самостоятельного отношения к совершающемуся. Это и понятно: художник – посредник не только между своей героиней и зрителем, но и между нею и Богом, что неизбежно влечет за собой поправки (или искажения). Ведь Караваджо – художник, а не иконописец, и если он откажется от самовыражения, не сделав при этом картину иконой, то получится в лучшем случае миф или сказка, а в худшем – нечто натянутое и внутренне пустое. Здесь же нам рассказывается о личном опыте переживания библейского события. Честно во всех отношениях: он не пытается быть ни сказочником, ни святым. Он рассказывает то, что увидел. Или, как говорил о себе французский художник Ф. Леже, то, что понял. С другой стороны, его так называемый реализм не отменяет вовсе Божьего присутствия. В картине Караваджо оно просто иное и, вероятно, в иной степени, но оно есть. Для того чтобы это понять, достаточно увидеть, как значительно и наполнено смыслом совершающееся. Пусть Караваджо не готов от себя отказаться, пусть он только слабый человек кризисной эпохи, но из своей человечности он выходит к слову о Боге и что-то прочитывает в нем. Вернемся же к тому, что мы назвали центром действия картины. Рука должна быть «простой и грубой», чтобы все-таки совершить убийство. Отсюда возникает оттенок чуть ли не мясничества – так сосредоточенно она действует. Но именно диссонансом между рукой и лицом (растерянным, почти страдающим) убийство имеет выход к жертвоприношению. Только тогда возможно последнее, а с ним и обожение, когда приносящий жертву и в себе несет жертвенность. И – что очень важно – в караваджиевской Юдифи это можно увидеть, тем более внятно по контрасту с судорожно-свирепой старухой служанкой, стоящей рядом. По тексту в момент убийства Юдифь была одна, отослав всех, даже служанку. Получается, опять расхождение. Но расхождения Каравджо не есть беспечное пренебрежение. И здесь – ее хищный взгляд, то, как она вытянула шею и вся подалась вперед (между тем Юдифь как раз отстраняется), – все, кажется, говорит: «Мне бы этот меч да эту голову». Что, как уже было сказано, контрастом подчеркивает иное душевное состояние ее госпожи. Можно даже предположить, что, будучи отослана Юдифью, служанка, незамеченная ею, вернулась и наблюдает. Тогда расхождение и вовсе минимально, а ее присутствие, кроме простейшего принципа контраста порождает еще один мотив: перед нами парадоксальная ситуация того, что «палачом» становится, черную работу выполняет не низший и опытный, а высший и юный, чистый.

Созвучен этому один из ходов художника в картине «Мадонна со змеей» («Madonna dei palafrenieri»). Роли распределились таким образом: Богомладенец – ясно, что самый чистый из трех, Единый Безгрешный из людей – наступает на змею, т. е. непосредственно соприкасается с низостью, скверной падшего мира. Вторая после Него по достоинству, Богоматерь заботливо помогает ему сделать это, и, наконец, святой Анне дано только созерцать, быть причастной. Причем она так же отличается от Богомладенца и Богоматери, – преклонными годами и некоторой заскорузлостью, – как служанка от Юдифи (с учетом, разумеется, существенной разницы в настроении той и другой картины: речь ведь шла только об одном сходном мотиве). Опять же, казалось бы, не Анне ли стать послушной исполнительницей воли высших существ? Нет, предел скверны одолевается чистейшим и невиннейшим.

Еще одна важная особенность, отличающая трактовку сюжета о Юдифи Караваджо от его предшественников, требует внимания. И Донателло, и Боттичелли, и Джорджоне в соотнесенности Юдифи и Олоферна задействовали вертикаль. Голова Олоферна была или повержена (у Джорджоне), или торжествующе поднята (у Донателло), или несома – со смесью торжества и презрения – как предмет обихода или добыча, на блюде (у Боттичелли). У Караваджо Юдифь со своей жертвой соотнесена по горизонтали. Что это дает и чего лишает? Конечно, лишает пафоса и полной определенности в расстановке акцентов. Но от этого-то Караваджо и рад уйти. В пафосе он уже не видит того «дыхания жизни», которым дышит Священное Писание и которым, наверное, дышали когда-то мифы о богах. Как мы знаем, для Б. Окуджавы это уже не мифы о богах, а «сказки о богах», на которые известный поэт советской оттепели взирает с глубоким презрением, видимо, с высоты своих поэтических высот. Чем-то вроде сказки такое традиционно-патетическое толкование видится уже итальянскому гениальному художнику конца шестнадцатого века Караваджо. Прежде всего, он не чувствует его в своей душе, да и не может чувствовать, вероятно. Он ведь, повторю, художник, а не иконописец, и значит, в его картине нам предстает в первую очередь человек на изломе Ренессанса, а не обожженный человек (как в иконе). Что, однако, не исключает его обращенности к Богу. Поэтому, собственно, его и способен взволновать библейский сюжет. В упоминавшихся интерпретациях (предшествующих Караваджо) Олоферн не просто злодей, враг, иноверец – его вообще нет, есть только голова. Как знак и добыча. Казалось бы, это должно вывести Юдифь на первый план, сделать ярче. Но странным образом и она делается от этого более декларативной. Впрочем, ничего такого уж странного здесь нет: человек выявляет личностное только в соотнесенности с другим человеком. Пафос вертикали, таким образом, – и у Джорджоне, и у Боттичелли, во многом у Донателло – тяготеет опять же к декларации, или к мифу. Горизонталь Караваджо, выстраивающаяся благодаря возможности видеть погибающего и несчастного Олоферна, не лишена, в свою очередь, пафоса – это пафос страдающей человеческой души: страдает и Олоферн и Юдифь, и жертва и жрец-судия, и этим страданием, между прочим, они единятся. Может быть, проще было бы назвать караваджевский способ восприятия Священной Истории психологизмом, но в таком случае это не тот психологизм, который умиляет какого-нибудь шестидесятника в картине Крамского «Христос в пустыне» или Ге «Христос перед Пилатом». На картине Караваджо перед нами люди, существующие на пределе человеческого, причем существующие так, что происходящее задевает самые их глубины. Этого достаточно, чтобы возникла соотнесенность с Богом, более того, она не может не возникнуть. И тогда, если все-таки пользоваться пресловутым термином «психологизм», который вроде бы применим и к первым, и ко второму, то почему бы не ввести дифференциацию: нисходящего психологизма у Крамского и Ге (или, пользуясь выражением Вышеславцева, спекуляции на понижение) и восходящего – у Караваджо. В случае первых психологизм профанирует сакральное, низводя его до простейшего в человеческой душе: задушевности, задумчивости, грусти. Во втором – углубляет человеческое (не претендуя на большее) и – как оказывается – восстанавливает-таки, казалось бы, утраченную вертикаль, сохраняет живой, пусть ослабевшую, связь с Богом.

Журнал «Начало» №20, 2009 г.

Ассирийцы готовят мщение. Дело было в двенадцатый год царствования ассирийского царя Навуходоносора. Тот собрался воевать против царя мидян Арфаксада и начал собирать союзников. Но многие, в том числе иудеи, отказались идти на войну и отослали царских послов ни с чем. Навуходоносор рассвирепел и поклялся после войны жестоко отомстить всем оскорбившим его.

Мидийское царство было разгромлено, царя Арфаксада сам Навуходоносор пронзил копьем. Затем он вернулся с войском в свою столицу Ниневию и пировал вместе с войском, празднуя победу, целых сто двадцать дней. Затем царь собрал совещание своих сановников, и все вместе они решили уничтожить все страны и народы, которые пренебрегли союзом с ним.

Олоферн. Главный царский военачальник Олоферн, получив приказ своего господина, отобрал из всего войска сто двадцать тысяч человек пехоты и двенадцать тысяч человек конницы и двинулся с ними на запад. Его сопровождали союзники «в таком множестве, как саранча и как песок земной, потому что от множества не было и счета им». Уничтожая все на своем пути, вражеские полчища подошли к Иудее. Ее жители, «услышав обо всем, что сделал с народами Олоферн, военачальник ассирийского царя Навуходоносора, и как разграбил он все святилища их, и отдал их на уничтожение, очень, очень испугались его, и трепетали за Иерусалим и храм Господа, Бога своего; потому что недавно возвратились они из плена…». Иудеи решили сопротивляться.

Осада Ветилуи. Первым иудейским городом на пути завоевателей была Ветилуя. Вражеское войско обложило город со всех сторон. Олоферну подсказали, что достаточно захватить источник, из которого берут воду жители города, и те будут обречены. Так он и сделал. Прошло чуть больше месяца, и запасы воды в городе иссякли. Изможденные горожане собрались и стали требовать от своих начальников, чтобы те сдали город Олоферну, «ибо лучше для нас достаться им на расхищение: хотя мы будем рабами их, зато жива будет душа наша, и глаза наши не увидят смерти младенцев наших, и жен и детей наших…». С трудом начальник города Озия упросил их потерпеть еще пять дней и поклялся, что тогда, если не придет помощь, он выполнит их требование.

Тайные планы Юдифи. В Ветилуе жила молодая и богатая вдова Юдифь. После смерти мужа она не переставала уже три года и четыре месяца оплакивать его, носила вместо богатых платьев грубую траурную одежду и скудно питалась. Юдифь славилась своей мудростью и почитанием Бога, в городе ее очень уважали.

Узнав о предстоящей сдаче города врагам, она пригласила к себе городских старейшин, укорила их в малодушии и взяла с них обещание помочь ей в выполнении задуманного ею великого дела, слава о котором будет жить вечно: «Только не расспрашивайте о моем предприятии, потому что я не скажу вам, доколе не свершится то, что я намерена сделать». Те ответили: «Ступай с миром, и Господь Бог пред тобою на отмщение врагам нашим».

Оставшись одна, Юдифь долго молилась Богу, затем искупалась, умастила себя благовониями, надела самые богатые наряды и украшения. После этого она в сопровождении служанки, которая несла еду и вино, отправилась к городским воротам. Несмотря на то, что была ночь, там стояли трое старейшин, которые приказали воинам выпустить обеих женщин из города.

Юдифь во вражеском лагере. Когда Юдифь со служанкой достигла вражеских постов и ассирийцы остановили их, она в ответ на их расспросы сказала, что она еврейка и бежит из обреченного на гибель города. Затем беглянка попросила отвести ее к главному военачальнику, которому она должна сообщить что-то важное для быстрой и легкой победы над евреями. Стражники, всматриваясь при свете факелов в ее лицо, поразились красоте горожанки и ответили: «Ты спасла душу твою, поспешив прийти к господину нашему; ступай же к шатру его, а наши проводят тебя, пока не передадут тебя ему на руки. Когда ты станешь перед ним, - не бойся сердцем твоим, но выскажи слова твои, и он тебя облагодетельствует».

Сто воинов повели Юдифь по лагерю, на шум сбегалось все больше проснувшихся ассирийских вояк, все дивились ее внешности и говорили между собой: «Кто пренебрежет таким народом, который имеет таких жен у себя!»

Встреча с Олоферном. Наконец разбуженные служители ввели ее в шатер Олоферна. Тот вышел в переднее отделение шатра из-за роскошной занавеси, за которой находилась его постель. Юдифь поклонилась ему, как божеству. Служители подняли ее, и пораженный красотой ее лица Олоферн произнес: «Ободрись, жена, не бойся сердцем твоим, потому что я не сделал зла никому, кто добровольно решился служить Навуходоносору, царю всей земли. И теперь, если бы народ твой, живущий в нагорной стране, не пренебрег мною, я не поднял бы на них копья моего; но они сами сделали это для себя. Скажи же мне: почему ты бежала от них и пришла к нам? Ты найдешь себе здесь спасение; не бойся: ты будешь жива в эту ночь и после, потому что тебя никто не обидит; напротив, всякий будет благодетельствовать тебе, как бывает с рабами господина моего, царя Навуходоносора».

«Ты погонишь их, как овец». Отвечая, Юдифь сначала расхвалила воинскую доблесть и мудрость Олоферна, главного вельможи царя Навуходоносора: «Мы слышали о твоей мудрости и хитрости ума твоего, и всей земле известно, что ты один добр во всем царстве, силен в знании и дивен в воинских подвигах». Затем ночная гостья перешла к делу. Она доверительно сообщила вражескому военачальнику, что осажденные, изнемогая от голода и жажды, решили питаться пищей, которую евреям Бог запретил есть, и ждут только разрешения из Иерусалима. Как только разрешение будет получено и они набросятся на запретную пищу, Бог предаст город на истребление ассирийцам, которые при этом не потеряют ни одного воина. Поэтому Юдифь, которая ревностно служит Богу, решила по Его приказанию бежать из обреченного города. Она попросила у Олоферна разрешения остаться в ассирийском лагере и по ночам выходить в долину молиться, пока Бог не откроет ей, что час настал. Тогда она сообщит Олоферну, тот двинет войска и победоносно пройдет через всю Иудею, включая Иерусалим, причем никто не будет ему сопротивляться: «Ты погонишь их, как овец, не имеющих пастуха, - и пес не пошевелит против тебя языком своим».

Речь ее понравилась Олоферну и всему его окружению. Военачальник благодушно сказал: «Хорошо Бог сделал, что вперед этого народа послал тебя, чтобы в руках наших была сила, а среди презревших господина моего - гибель. Прекрасна ты лицом, и добры речи твои. Если ты сделаешь как сказала, то твой Бог будет моим Богом; ты будешь жить в доме царя Навуходоносора, и будешь именита во всей земле».

Олоферн распорядился отвести Юдифь со служанкой в отдельный шатер, а утром она послала сказать, чтобы тот распорядился разрешить ей выходить по ночам из лагеря на молитву. И Олоферн отдал приказ своим телохранителям не препятствовать ей.

Подвиг Юдифи. Так прошло три дня. Юдифь питалась принесенной с собой пищей, а каждую ночь в сопровождении служанки на время покидала лагерь. На четвертый день Олоферн устроил пир и послал своего управляющего пригласить на него Юдифь, так как с первого мгновения был ослеплен ее красотой и искал случая обольстить прекрасную иудеянку. Юдифь притворилась, что польщена приглашением, надела самую нарядную одежду и все украшения и явилась перед Олоферном во всем блеске своего очарования. Тот пригласил ее пировать и веселиться вместе с ними. Юдифь согласилась, но ела и пила только то, что приготовила и принесла с собой ее служанка. Олоферн, любуясь ею, незаметно для себя поглощал один бокал вина за другим. Пир затянулся, и когда стало совсем поздно, все приглашенные и слуги разошлись. В шатре остались только Юдифь с Олоферном. Тот был до того пьян, что сразу рухнул на свою постель и уснул. Юдифь приказала своей служанке ждать ее перед спальней, сказав ей и управляющему Багою, что ночью, как обычно, выйдет на молитву.

Юдифь сняла с изголовья постели Олоферна его собственный меч, взмолилась Яхве, чтобы Бог укрепил ее силы, и двумя ударами отрубила ассирийцу голову. Затем она сбросила обезглавленный труп на пол, сняла занавес со столбов и завернула в него голову Олоферна. Выйдя из спальни, Юдифь отдала эту страшную ношу служанке, та положила ее в мешок, в котором обычно носила еду, и обе вышли из шатра, направившись к выходу из лагеря. Никто их не задерживал, они поднялись на гору и подошли к городским воротам.

На ее голос сбежались все горожане, хотя была глубокая ночь. Юдифь предложила им хвалить Господа и, вынув из мешка, показала голову Олоферна. Все были потрясены, воздали героине заслуженную хвалу и предсказали ей вечную славу.

Наутро по приказанию Юдифи голову Олоферна вывесили на городской стене. Затем распахнулись городские ворота, хрипло заревели боевые трубы и из города навстречу врагу вышла горстка приготовившихся к бою защитников.

Ассирийская армия в панике. Среди ассирийцев поднялась тревога, и они побежали к Багою со словами: «Разбуди нашего господина, потому что эти рабы осмелились выйти на сражение с нами, чтобы быть совершенно истребленными». Багой деликатно постучал в дверь, так как думал, что Олоферн спит с Юдифью. Когда ему никто не отозвался, он вошел в спальню и увидел на полу обезглавленный труп своего хозяина. Багой с жалобным криком разодрал свои одежды, бросился в шатер Юдифи, но там было пусто. Тогда он выскочил к собравшимся и закричал: «Рабы поступили вероломно; одна еврейская жена опозорила дом царя Навуходоносора: ибо вот Олоферн на полу и головы нет на нем». Поднялся всеобщий вопль, вся ассирийская армия в панике побежала прочь от города. Евреи дружно преследовали их и убивали, пока не прогнали врагов далеко за пределы Палестины.

Чествование Юдифи. Чтобы воздать хвалу Юдифи, из Иерусалима прибыл сам первосвященник [верховный жрец Яхве] Иоаким. Из разграбленного ассирийского лагеря (там было так много всякого добра, что грабили его горожане в течение тридцати дней) благодарные земляки преподнесли героине шатер Олоферна со всем убранством и серебряной посудой. Юдифь пожертвовала все это в иерусалимский храм Яхве.

Юдифь так и осталась в родном городе. Храня верность своему умершему мужу, она больше не вышла замуж, хотя многие сватались к ней. Умерла она, прожив сто пять лет, и вся страна оплакивала ее кончину семь дней. Похоронили Юдифь рядом с мужем. Пока она была жива и много дней после ее смерти враги не осмеливались нападать на Иудею.

Была ли Юдифь?

В журнале «Техника молодёжи» № 1 за 2010 год, была опубликована интересная статья «Ахидор и Олоферн» . Фундаментом статьи послужила ветхозаветная история «Юдифи и Олоферна». «Техника молодёжи» приводит краткий пересказ этой истории и сообщает, что согласно последним изследованиям, красавица Юдифь была лишь средством усыпления бдительности ассирийского полководца, а непосредственно план его убийства разработал и привёл в исполнение египтянин Ахиодор, бывший подчинённый Олоферна.
Ниже приводим полный текст статьи. Считаем, что этот материал будет интересен большинству посетителей сайта, как знакомых с ветхозаветной историей «Юдифи и Олоферна», так и не знакомых с ней.
Комментарий приведен в конце текста статьи.

ИАС КПЕ

АХИОДОР И ОЛОФЕРН

«Техника молодёжи», №1, 2010 г.

Так в действительности следовало бы называть библейскую легенду, которую мы знаем как «Юдифь и Олоферн»,- убеждён наш автор. В ходе своих исследований он пришёл к необычному выводу - красавица была лишь средством усыпления бдительности ассирийского полководца, а непосредственно план его убийства разработал и привёл в исполнение египтянин Ахиодор.

Образ Юдифи, умертвившей согласно библейской легенде, ассирийского полководца Олоферна, мы, как правило, представляем по работам австрийского художника Густава Климта (1862 - 1918). У него есть две картины на эту тему. Всё творчество Климта это попытка раскрыть тайные стороны женской души в художественных образах. И его полотна, посвященные Юдифи, не исключение. На них она предстаёт перед нами в образе роковой женщины, музы и вампира, сексуальной приманки и символа упоения, несущего смерть.

Картина Густава Климта «Юдифь» (1901)

Если в первой работе «Юдифь» (1901) она молодая соблазнительная женщина, которой можно любоваться и наслаждаться, а смерть мужчины это его плата за полученное удовольствие, то во второй работе «Юдифь II» (1909) эта уже зрелая женщина вамп, своего рода сказочное божество, нацеленное на убийство. Она требует дани и использует свою сексуальность, чтобы нести смерть.

Картина Густава Климта «Юдифь II» (1909)

А как Юдифь описана в первоисточнике - в Библии? Вкратце её история такова. В VII в. до н.э. ассирийский царь Навуходоносор решил наказать иудейский народ за непокорность. Он собрал многотысячную армию, состоявшую из 170 тыс. пеших бойцов и 12 тыс. конников, и направил его в Иудею. Во главе войска Навуходоносор поставил полководца Олоферна, наделив его исключительной властью. Покорив на своём пути несколько государств, эта несметная рать, наконец, подошла к Иудее.
Так как Олоферн практически ничего не знал об этой стране, он собрал военный совет и попросил всех присутствующих высказать своё мнение о иудейском народе, его войске и способах ведения боевых действий в горной местности. Первым взял слово командир египетской части ассирийского войска Ахиодор. Он рассказал об особенностях веры иудеев и пояснил, что если они соблюдают все предписанные правила, то непобедимы, но если они нарушают божественные принципы, то становятся уязвимы. Сейчас они крепки духом, и Олоферну с войском лучше удалиться в свою страну.
За эти слова ассириец разгневался на Ахиодора, но не казнил его, а отправил в иудейский город Ветилуя, который он собирался захватить первым, дабы египтянин смог своими глазами увидеть, как эта твердыня падёт, и разделить участь её жителей.

Для таких радужных ожиданий у Олоферна были все основания, ведь у иудейского царства не было ни сильной армии, ни обученного народного ополчения.
Войска ассирийцев прошли узким проходом в горах в долину перед Ветилуей и блокировали её. По сути, судьба города была предрешена, он мог выдержать осаду не более 40 дней. И вот прошли 34 дня. Запасы продуктов и воды подходили к концу. Жители обратились к своим вождям и старейшинам с великим плачем. Они требовали открыть ворота врагам. Отцы города просили подождать пять дней, в течение которых надлежало молиться о божественном спасении.
Услышав об этом, одна молодая вдова по имени Юдифь попросила придти к ней вождей и старейшин. И когда они явились, женщина сообщила, что за те самые пять дней, что отведены на молитвы о спасении города, она собирается спасти не только его, но и всё Иудейское царство. Получив благословение отцов города, Юдифь занялась подготовкой к осуществлению своего плана, который заключался в том, что вдовушка решила хитростью втереться в доверие к предводителю ассирийцев Олоферну и умертвить его. Она привела себя в порядок - вымылась и натёрлась благовониями, надела свои лучшие одежды и накрасилась. В таком виде и в сопровождении одной лишь служанки Юдифь вышла из города и отправилась в стан врага. На первой же заставе её остановили. Тогда вдова разразилась пламенной речью, сказалось её прирождённое ораторское дарование. Воины слушали её с открытыми ртами. Она сообщила, что пришла, чтобы указать путь Олоферну и помочь ассирийцам овладеть Иудеей, да так что не погибнет ни один воин. Враги подивились её красоте и посчитали женщину предвестницей своей победы.

Юдифи выделили сто воинов для охраны, и этот внушительный кортеж отправился кратчайшей дорогой к шатру полководца. Юдифь ещё не добралась до него, а весь лагерь уже гудел, как улей,- по нему в мгновение ока пронеслась весть о ней. Олоферн в это время спал. Охрана разбудила его, и он принял Юдифь в своём шатре. Женщина поклонилась, повторила то, что говорила воинам, при этом добавила, что победить иудеев можно, когда жители города совершат святотатство. Город голодает, но соблюдает все установления веры, однако суровая нужда заставит преступить их, и через некоторое время они станут питаться тем, что запрещено. Но для этого надо получить разрешение из Иерусалима, туда уже послан гонец. Как только жители города нарушат закон, их главное божество отвернётся от Ветилуи. Вот тогда-то ассирийцы без труда и захватят город.
Юдифь обещала сообщить Олоферну, когда наступит этот день, но для этого ей нужно каждую ночь выходить из лагеря, совершать омовение, молиться, и тогда Бог подаст ей знак. Олоферн сможет взять город, и никто не будет сопротивляться. Кроме того, красавица обещала провести ассирийцев до самого Иерусалима и помочь захватить его. А чтобы он не сомневался, женщина сообщила, что ей было откровение, и она - посланник высших сил. Очарованный красотой Юдифи, Олоферн согласился. Он разрешил ей пользо­ваться лучшими яствами со своего стола, но она отказалась, просила не гневаться и разрешить питаться ей и её служанке тем, к чему они привыкли. Просьба была удовлетворена. Женщине выделили шатёр, разрешили ей свободно перемещаться по лагерю и выходить из него на ночную молитву.

Прошло три дня, и Олоферн решил устроить пир. Он послал управляющего евнуха Вагоя к Юдифи с приглашением и сказал, чтобы она была одета «как одна из дочерей сынов Асура». Надо сказать, что у полководца не было недостатка в женщинах, но красавица Юдифь затмевала их всех. И «подвиглось сердце Олоферна к ней, и душа его взволновалась. Он сильно желал сой­тись с ней и искал случая обольстить её с того самого дня, как увидел её», - написано в Библии.
Когда вдова явилась, полководец предложил ей пировать и веселиться, а сам в это время от страсти к красавице пил вино без меры, «сколько не пил никогда, ни в один день от рождения».
Наступила ночь. Приглашённые и слуги удалились. Юдифь осталась одна с Олоферном, «переполненным вином». Охране сообщили, что вдова поздно ночью как обычно выйдет на молитву, а Вагою, что она останется до утра с Оло­ферном. Всё стихло, только пьяный храп полководца нарушал тишину.
Юдифь тихо помолилась, взяла меч Олоферна и приблизилась к спящему ассирийцу. Схватив его за волосы, она сказала: «Господи Боже укрепи меня в этот день» и изо всей силы ударила мечом по шее ассирийца, однако удар был слаб и понадобился второй, чтобы отсечь голову. Женщина сбросила с постели мёртвое тело, сняла со столбов занавес и завернула в него голову врага. Этот страшный свёрток её служанка спрятала в мешке с продуктами.
Всё было сделано быстро и тихо, а потому не вызвало подозрения у охраны. Женщины, как обычно, вышли из лагеря, якобы для молитвы, и ничего не подозревающая стража молча пропустила их. В темноте они спокойно подошли к родному городу, подали услов­ный сигнал, и его ворота открылись перед ними.

Вскоре на городской площади собралась толпа горожан. Юдифь, представ перед ней, вынула из мешка голову Олоферна и показала её всем. При этом она сказала, что Бог поразил его рукою женщины, «лицо моё прельстило Олоферна на погибель его, но он не сделал со мною скверного и постыдного греха». Народ при этом был настолько изумлён, что пал перед ней на колени, а старейшины воздали ей почти царские почести. Утром голову Олоферна повесили на городскую стену, а жители Ветилуи взяли в руки оружие и направились к лагерю ассирийцев.
В стане врага, увидев это, забили тревогу. Охрана бросилась к шатру полко­водца. Управляющий Вагой вошёл в спальню Олоферна и увидел мёртвое обезглавленное тело. Ассирийские воины, оставшись без предводителя, побросали оружие и разбежались. Жители Ветилуи целый месяц грабили стан Олоферна. Юдифи отдали шатёр и всю утварь полководца, включая серебряные сосуды и чаши. Но вдова была бескорыстным человеком и всё подаренное ей жителями города отдала в Иерусалимский храм, чем заслужила ещё большую славу. Она так и не вышла замуж, хотя многие к ней сватались. Прожила она 105 лет. И всё это время никто не посмел напасть на её Родину.

Многие, казалось бы, малоправдоподобные эпизоды Библии сегодня уже подтверждены археологическими раскопками. Это заставляет относиться к истории Юдифи не как к красивой легенде, а как к реальному событию. Однако и полностью поверить в неё тоже весьма сложно. Судите сами! В Библии Юдифь описывается как пусть и красивая, но спокойная, скромная и благодетельная женщина. Потому-то она и не показалась подозрительной Олоферну и он допустил её в свой лагерь. Едва ли в мозгу такой тихой вдовушки мог зародиться столь изощрённый план убийства.
Кроме того, Юдифь даже чисто физически не смогла бы осуществить убийство указанным в Библии способом. В те времена женщинам Иудеи под страхом смерти запрещено было не то что брать в руки, а даже просто прикасаться к такому чисто мужскому оружию, как меч. А значит, Юдифь не умела им пользоваться. То есть она просто не смогла бы отрубить Олоферну голову даже и с двух ударов. Для отсечения головы нужна немалая (мужская) сила и навык. Даже профессиональные палачи не всегда удачно справлялись с этой задачей. Что уж говорить о хрупкой женщине! Иными словами, во всех деталях этой истории чувствуется мужской ум и мужская же рука! Даже способ умерщвления чисто мужской, женщина скорее отравила бы Олоферна.

Как это ни удивительно, в Библии есть косвенные доказательства, указывающие на участие мужчины в истории убийства ассирийского полководца. В частности, там есть указание на то, что в стан врага Юдифь сопровождала очень крупная и сильная (несла огромный мешок с припасами) служанка. По-видимому, на самом деле, это был переодетый в женщину мужчина. Но кто этот человек? Анализ всех обстоятельств убийства Олоферна позволяет утверждать, что организовать и осуществить его мог только один человек - Ахиодор!
Во-первых, у него был для этого мотив. Олоферн изгнал его из своего лагеря и отправил в осаждённый город, обрекая тем самым на верную смерть. Чем же это не повод для того, чтобы отомстить своему обидчику и спасти собственную жизнь?
Во-вторых, только Ахиодор мог придумать такой план, поскольку в нём учтены индивидуальные свойства характера Олоферна, которые мог знать только лично с ним знакомый человек, а таковым из всех находящихся в Ветилуи был только египтянин. Ну и наконец, он, будучи профессиональным военным, конечно же, прекрасно владел любыми видами оружия, в том числе и мечом.

Ахиодор, отсекающий голову Олоферну. Видимо, примерно так в действительности выглядело убийство ассирийского полководца.

Если принять версию о том, что организатором убийства ассирийского полководца стал Ахиодор, то библейская история Юдифи приобретает очень достоверный вид. Вот как примерно выглядела операция по устранению Олоферна.
Изгнанный из ассирийского войска Ахиодор явился в Ветилую и предложил его жителям свои услуги в деле отражения вражеской агрессии. Поскольку прилично подготовленных войск в городе не было, египтянин предложил простой и весьма эффективный план. Он решил умертвить Олоферна, «убивая» тем самым сразу «двух зайцев»: отомстить своему обидчику и спасти собственную жизнь. Помощь иудейскому городу едва ли была первостепенной задачей Ахиодора, но так уж получилось, что цели египтянина и жителей Ветилуи совпали.
Единственное, что требовалось Ахиодору для убийства Олоферна - это попасть в ближнее его окружение, не будучи узнанным. Надо отдать должное египтянину - он нашёл для этого самый верный способ: использовать женщину, ведь ничто так не усыпляет бдительность мужчины, как женская красота! Он решил появиться в ассирийском лагере загримированным под служанку, сопровождающую очень красивую женщину. Причём при подборе такой особы выбор пал на Юдифь совсем не случайно. Ахиодор, похоже, учёл вкус Олоферна и подобрал «хозяйку» таким образом, чтобы она обязательно понравилась полководцу. Явиться к своему врагу под видом служанки было выгодно ещё и потому, что всё внимание досталось бы хозяйке и никто не стал бы интересоваться прислугой.

События развивались точно по плану Ахиодора. Юдифь и он, загримированный под служанку, явились в стан ассирийцев. Олоферну женщина очень понравилась, он не только разрешил ей свободно перемещаться по лагерю, но и стал добиваться близости с ней. Юдифь сделала вид, что принимает ухаживания полководца и после пира осталась в его шатре. Вместе с ней осталась там и «служанка». Когда Олоферн уснул, Ахиодор отсёк спящему врагу голову. Причём египтянин даже не брал с собой оружия, ведь будь оно обнаружено у женщин, их план бы провалился. Зная порядки ассирийцев, Ахиодор был уверен, что найдёт меч самого Олоферна у изголовья его кровати.
Обезглавив полководца, египтянин и Юдифь беспрепятственно покинули ассирийский лагерь. Добравшись до Ветилуи, они известили жителей о своей удаче. А наутро вражеское войско, лишённое руководства, погрузилось в хаос и отступило из Иудеи. Таким образом, Ахиодор сумел отомстить своему обидчику, спасти свою жизнь, а заодно избавить от вражеского нашествия Ветилую, да и всю Иудею.

Но почему же тогда в Библии история убийства настолько искажена? Почему главным героем этой легенды стала Юдифь, а Ахиодор удостоился лишь мимолётного упоминания? Ответ очень прост. Библия это книга, проповедующая величие богоизбранного народа, а Ахиодор был египтянином. Описывать его подвиги в Библии просто не имело смысла. Потому-то её творцы вложили карающий меч в руки слабой иудейской женщины - Юдифи.
Её образ, нарисованный в Библии, явно не соответствует масштабу описанных там её же деяний. А какой же она была в действительности? Уж явно не такой, как её изобразил на своих полотнах Густав Климт. Она не была ни женщиной вамп, ни соблазнительной обольстительницей, скорее всего библейская героиня не более чем хорошенькая пустышка.
Михаил Дмитриев

Из библейских сюжетов традиционно выбирались наиболее драматические и ужасные. И вот один из них – Юдифь и Олоферн. История явно не однозначная: с одной стороны патриотический порыв героини, благодаря которой удалось победить жестокого врага, а с другой – неприемлемая для средневекового общества (да и для позднейших эпох также) активная роль женщины в этом процессе. Юдифь, конечно, героиня, но какая-то неправильная: мало того, что безо всяких колебаний и комплексов соблазнила мужчину (конечно, он был врагом, ну а вдруг ей придет в голову соблазнить еще кого-то из собственных соплеменников), так еще и обезглавила его, не отравила, подсыпав зелье в напитки, не просто сходила в разведку, а затем провела во вражеский лагерь карательный отряд. Нет, она все решила сама. Конечно, убийство вражеского полководца мобилизовало ее соплеменников, победа была одержана, но осадок, све равно остался.

Изначально наиболее распространенным был сюжет, именуемый «Юдифь с головой Олоферна». Он появился еще в средние века, но особое распространение получил в эпоху Возрождения. Очевидно, художники пытались постичь сущность женской природы, изображая, одновременно убийцу и патриотку. Впрочем, в более ранние эпохи Юдифь символизировала Добродетель, побеждающую порок (в принципе, такое толкование не противоречит логике), либо Смирение (что совершенно не подходит ко всей этой истории).

Но наиболее типичной была все-таки другая версия толкования этой истории: Юдифь символизировала Коварство женщин, приводящее к несчастьям мужчин. Иногда художники даже делали парные сюжеты: «Юдифь и Олоферн» и «Самсон и Далила».

Вариант, когда молодая женщина держит голову поверженного мужчины вместо сумочки, постепенно к середине 16 века, то есть к эпохе маньеризма и раннего барокко, сменился наиболее драматическим эпизодом собственно отрезания головы усыпленному врагу. Иногда в сцене присутствует и служанка, возможно, для того, чтобы усилить эффект от женского присутствия.

В эпоху контрреформации, то есть во второй половине 16 века история Юдифи неожиданно начинает символизировать Кару либо Победу над грехом. Очевидно, к такому толкованию истории богословов подтолкнул меч в ругах у героини, которым она умело пользуется.

И как бы ни была прекрасна Юдифь на этих полотнах, отрезанная голова Олоферна не дает зрителю забыть, что одна женщина может быть не менее опасна, чем целая вражеская армия.